старше, чем я. Можно измерить, какой длины теломеры на конце моих хромосом. Если они короче, чем у других людей моего возраста, значит, я клон, очень просто.
Так оно и было. Достаточно было посмотреть на его отца, чтобы понять, что расследование даст именно такой результат. Все было правдой, все. И это вызывало в нем чувство ужасающей растерянности, камнем навалившееся на сердце, под которым оно едва умудрялось биться.
Снизу снова позвонили. Полиция. Слишком поздно, если он правильно понимал боевое выражение на лице его отца.
Лео встал.
– На этот раз я сам открою, – сказал он.
– Я не верю во все это, – прошептала Свеня в пустоту.
Было слышно, как Лео спускался вниз по лестнице, потом снизу раздались приглушенные голоса.
Вольфганг перегнулся через стол и придвинул к себе фотографию, с которой все началось. Он положил ее перед собой и посмотрел на нее. В давящей тишине раздался его голос, но обращен он был прежде всего к нему же.
– Я все время спрашивал себя, кто этот мужчина, – сказал он. – Днем и ночью ломал себе голову. В конце концов даже засомневался в своей нормальности. Снова и снова спрашивал себя: кто этот мужчина. Почему я не могу его вспомнить? – Он горько рассмеялся. – Между тем все, что мне требовалось, – это спросить себя хоть раз, кто этот мальчик.
Он склонился над единственной фотографией своего брата, которая у него была, и в эту секунду все понял. Все это время ответ был тут. Он лежал на поверхности. Ему следовало только хоть раз присмотреться.
В глазах у него показались слезы.
– Господи мой Боже! – вырвалось у него. – Это не может быть правдой.
Он поднял глаза, встретился с взглядом с Иреной и попросил ее, нащупывая в кармане бумажник.
– Мне надо позвонить. Пожалуйста. Обязательно.
Глава 15
Приход полиции недвусмысленно подтвердил: преступление в столице имело совсем иное значение, чем в сельской области Шварцвальда. Четыре мужчины, которые вошли в кухню, осмотревшись по сторонам, как будто опасались, что их заманили в ловушку, носили на поясах внушительное оружие, а на груди рации и были скорее похожи на борцов спецназа по освобождению заложников, чем на обычных уличных полицейских, у которых спрашиваешь дорогу. У этих полицейских никто никогда не стал бы спрашивать дорогу, а обогнул бы их подобру-поздорову и купил бы себе план города.
Вперед выступил рябой широкоплечий мужчина в черной кожаной куртке, распространяющий вокруг себя сильный запах табака. Рядом с ним выступал довольно молодой, щегольски одетый человек, который выглядел так, как будто в выборе своего гардероба ориентировался прежде всего на классические телевизионные детективы.
– Меня зовут Нольтинг, – сказал рябой и оглянулся кругом с такой неторопливостью, как будто в его распоряжении было все время мира. – Собственно, я ожидал видеть здесь молодого господина Ведеберга, о котором шла речь по телефону сегодня днем.
– Он ненадолго вышел, – быстро сказала Све-ня. – Сейчас вернется.
– Вот как. Ну хорошо, – его взгляд остановился на отце Вольфганга, – доктор Ведеберг, если я не ошибаюсь? Вы отец?
– Я обязан отвечать вам?
– Пока еще нет, – уступил комиссар, – но это произведет на нас лучшее впечатление. – Он безрадостно рассмеялся. – В любом случае это был риторический вопрос. Нам все равно пришлось бы познакомиться в ближайшие дни. Я, собственно, веду дело Азнара и вчера получил папки с деталями одного генетического расследования, которое в вашем городе провели, хм, скажем так, не по всем правилам.
Доктор Ведеберг поднялся во весь свой впечатляющий рост.
– Есть ли у вас готовое обвинение против меня? – мрачно спросил он.
– Нет.
– Хорошо. Тогда мы уходим. Пошли, Юлия.
По едва заметному жесту Нольтинга двое полицейских перегородили им выход в открытые кухонные двери.
– Боюсь, я не могу вам этого позволить.
– Но вы не имеете права меня здесь задерживать.
– Здесь вы ошибаетесь, господин Ведеберг. Я могу вас задержать. И именно это я сейчас и делаю.
– На каком основании?
– Прежде всего, потому, что у меня есть все основания опасаться, что вы скроетесь от суда и следствия. Если я сейчас отпущу вас, завтра утром мне придется искать вас по всей Европе.
– Это абсурд. Я безупречный гражданин, главный врач солидной клиники…
– Для меня вы прежде всего мастер игры в прятки. Я только что потратил не менее часа, пытаясь понять, как вам удалось скрыть тот факт, что у вас был сын по имени Иоганнес, который прожил здесь, в Берлине, не менее четырнадцати лет, ходил в школу и тому подобное, не только от прессы, но и от большинства государственных учреждении, и я должен признать, что до сих пор не смог восстановить эту картину целиком. Мое уважение, доктор Ведеберг.
– Глупости. Я абсолютно ничего не скрывал. Не можете же вы заставить меня отвечать за то, что немецкие чиновники плохо работают.
– Никто в Ширнтале даже не подозревает, что у вас когда-то уже был сын. Вы сами не находите это крайне удивительным?
– Мы очень любили Иоганнеса и потеряли его при ужасающих обстоятельствах. Нет ничего удивительного в том, что в такой ситуации мы попытались начать все сначала.
В эту секунду в прихожей внизу открылась дверь и появился Вольфганг. Он вошел в кухню, погруженный в свои мысли так глубоко, что казалось, и не заметил присутствия полицейских, и поставил телефон обратно на базовую станцию.
– Вольфганг Ведеберг? – спросил комиссар.
– Да, – сказал Вольфганг так, как будто очнулся от сна.
– Я комиссар Нольтинг. Мы проверили информацию о вашем брате. Все верно.
Вольфганг слабо кивнул.
– Тогда перейдем к генетическому анализу, я так полагаю?
– Если ты готов, – сказал мужчина в кожаной куртке.
– Да, – сказал Вольфганг.
Отец свирепо посмотрел на него:
– Это еще будет иметь последствия.
– Да, – ответил Вольфганг, – я тоже так считаю.
На пути к полицейской машине, которая должна была доставить их к институту, Свеня прошептала ему:
– Если сейчас выяснится, что ты все-таки не клон, тебе придется долго извиняться перед своими родителями.
Вольфганг ненадолго задумался, а потом сказал:
– Нет. Моим родителям придется извиняться передо мной. Скрывать, что у меня был брат! Это настоящая подстава!
На него волной нахлынули воспоминания, которые, как ему казалось, он давно уже оставил в прошлом. Как часто его посещало чувство, что что-то не в порядке? Когда он был маленьким, он был убежден, что в доме живет еще кто-то невидимый, кто сожрет его, если он станет его искать или спрашивать о нем. А этот сон, который снился ему много лет подряд: в нем всегда оказывалось, что его вещи ему не принадлежали и он должен отдать их кому-то, не имеющему лица.
Глубоко внутри он все это время знал правду.
Они прошли к микроавтобусу с тремя рядами кресел. Вольфганг и Свеня сели сзади, родители спереди, каждого из них сопровождал полицейский. Долгая поездка по берлинским деловым районам проходила в соответствующей моменту тишине. Комиссар Нольтинг сидел спереди, рядом с водителем, держал на коленях карманный компьютер и работал с какими-то файлами или письмами.
Вольфганг внимательно смотрел на свою мать. Она глядела прямо перед собой, белая как простыня. Казалось, она почти не дышала.
Они ехали медленно, от одной пробки к другой, мимо строительных работ и ненадолго задерживающих их светофоров. Пассажиры одного автобуса смотрели на них с особым любопытством, две женщины, казалось, узнали Вольфганга, они показывали на него и оживленно беседовали. Он отвернулся и погрузился в созерцание фасадов старинных домов.
– Зачем вам вообще нужна мигалка на крыше? – ядовито поинтересовался отец.
– На крайний случай, – не поднимая глаз, ответил комиссар Нольтинг.
Они ехали в наступающих сумерках. Когда они наконец прибыли к институту биотехнологий, было уже темно, работало уличное освещение и на парковке и рядом с домами горели фонари.
– Здесь совсем ничего не изменилось, – неожиданно заметил отец Вольфганга и приник к окну, изучая уличный пейзаж. – Все выглядит так же, как двадцать лет назад.
Казалось, он даже забыл, с какой целью они здесь оказались, просто оглядывался вокруг с искренним любопытством и покачивал головой.
– Ты только посмотри, Юлия. Все как тогда, как будто мы перенеслись во времени. Даже граффити на сарае с велосипедами остались те же, разве что чуть пообросли плющом.
Как ни странно, он обернулся к Вольфгангу, показал ему рукой на одноэтажную пристройку рядом с высоким главным зданием института, покрытым тонкими металлическими пластами, и сказал таким тоном, как будто все это был только развлекательный семейный выезд:
– Там находится звериный заповедник. Все звери, начиная с лабораторных мышей и заканчивая человекообразными обезьянами. Чистый зоопарк. А видишь там, наверху, на пятом этаже, два маленьких окошка, в которых горит свет? Левое из них было тогда моим кабинетом. Или…? – Он еще раз сосчитал темные окна и подтверждающе кивнул. – Да, точно. Тесная каморка, которую мне еще приходилось с кем-нибудь делить. Изолятор научного познания, так мы ее называли. А видишь пристройку с другой стороны? С переходом на втором этаже? Там находятся морозильные камеры, в которых хранится все. Сперматозоиды, яйцеклетки, образцы тканей, бесчисленное количество эмбрионов, просто все.
За невысоким зданием без окон виднелась маленькая подъездная дорожка, ведущая к площадке, на которой как раз стоял небольшой грузовичок. Двое мужчин в униформе выгружали из него мерцающий серебристый контейнер, вокруг которого в свете желтых фонарей клубилось что-то вроде тумана.
– Жидкий азот, – пояснил отец, – минус двести десять градусов по Цельсию. Он требуется здесь в чрезвычайно больших количествах.
Вольфгангу стало не по себе от неожиданной разговорчивости отца. Он растерянно смотрел туда, куда тот ему указывал, но на самом деле ему было абсолютно до лампочки, что, где и когда здесь находилось и изменилось ли что-нибудь за последние двадцать лет. Вместо этого он следил за своим отцом, исподтишка наблюдал за ним и удивлялся тому, как искренне тот радовался доставке какого-то жидкого азота.