Амстердам. 13 апреля
Сегодня вечером я не выехал из Амстердама. На это у меня были свои соображения. Есть вещи, о которых мои преследователи даже не догадываются.
Только самому себе я могу сказать, какая я сволочь. Вчера ночью после возвращения от Самара Хашимова я позвонил Кочиевскому. И все рассказал.
Рассказал, понимая, как подло я поступаю. Но у меня нет выбора. Мне нужны деньги. Мне нужно получать тысячу долларов за каждый день, проведенный с этими мерзавцами. Деньги переводят в немецкий банк, где я открыл счет сегодня утром после возвращения от Кребберса.
Я достал свой мобильный телефон и позвонил Кочиевскому.
— Добрый день, — я все еще помню, что разница с Москвой два часа.
— Что у вас случилось? — перебивает Кочиевский. — Почему вы не позвонили?
— Вам уже доложили? — устало спрашиваю я. — Вы хотели, чтобы я позвонил вам непосредственно с места происшествия? Чтобы меня арестовали прямо на месте убийства Кребберса?
— Кто его убил?
— Я думал, вы мне об этом расскажете.
— Перестаньте шутить, — злится Кочиевский, — как его убили?
— Стрелял снайпер. Очевидно, из соседнего дома. Стрелял профессионал. Два выстрела в течение секунды-двух. Оба почти точно в сердце.
Расстояние было метров сто или сто пятьдесят.
Я честно выполняю свою работу, докладываю с предельной точностью.
— А двое кретинов, которые были с вами, ничего не заметили? — разочарованно спрашивает Кочиевский.
— Кажется, не заметили. Да они и не могли ничего видеть.
— За вами кто-нибудь ехал?
— Был сильный туман. Но на дороге никого не было, это абсолютно точно.
Никого, кроме ваших людей.
— Ясно. Когда вы должны звонить вашему голландскому знакомому?
— Сегодня вечером.
— Очень хорошо. Сообщите ему о смерти Кребберса и проследите за его реакцией.
— Ваших людей предупреждать?
— Нет. Отправляйтесь один. Он может заметить моих людей, и мы сорвем всю игру. Вы меня поняли?
— Все понял. Тогда вечером я с ним встречусь.
Откуда знать Самару Хашимову, что я еще вчера рассказал Кочиевскому о нашем разговоре? Откуда ему об этом знать? Ведь для этого нужно осознавать мотивы моего согласия работать на такого мерзавца, как Кочиевский. Не знаю почему, но у меня весь день было плохое настроение. Может, на меня подействовала смерть Кребберса. Он ведь умер один и остался лежать в своей квартире с простреленным правым легким и сердцем. Если он не умер в ту секунду, когда захлопнулась дверь, а я думаю, что он все-таки умер, тогда он должен был очень мучиться в последние минуты своей жизни. Может, мне нужно было остаться и помочь ему? Или попытаться сломать дверь? И хотя я почти наверняка убежден, что он умер, тем не менее сознание собственной вины давило на меня. Я все время пытался отогнать жуткие видения — старик корчится от боли, пытается доползти до телефона, до окна, чтобы позвать на помощь… Конечно, если он остался жив.
Я мечтал о его быстрой смерти как о некой награде, которую заслужил несчастный Кребберс. Может быть, в последние минуты своей жизни он сожалел, что так бездарно растратил жизнь, дарованную ему Богом. Возможно, он боялся остаться один. Подумалось, что и я буду умирать вот так же страшно и одиноко, только в чужом городе и в чужом доме. Ведь моя болезнь не дает мне шансов на быструю и легкую смерть. Я буду умирать долго, в страшных мучениях. Если, конечно, не упрошу усыпить меня до того, как превращусь в неуправляемый комок нервов и клеток, обезумевших от неистового желания жить и одновременно жаждущих скорой смерти как избавления от страдания.
Если верить врачам, мне осталось не так много, всего несколько месяцев.
Если верить врачам… Если даже их прогнозы слишком пессимистичны, то я буду жить не два-три месяца, а четыре или пять. Ну а в худшем случае — мне осталось не больше четырех недель.
Не хочу об этом думать. Человек странное существо. Я иногда даже начинал забывать о своей болезни, о близкой смерти. Когда во время полета наш самолет вдруг сильно тряхнуло и я испугался, то, поймав себя на этом чувстве, едва не расхохотался. Смертник испугался авиакатастрофы. Но ведь говорится: кому суждено быть повешенным, не утонет и не сгорит. Прожить мне надо как можно дольше, хотя бы ради оплаты за каждый день, проведенный в компании с Широкомордым и Мертвецом. Может, стоит подойти к ним и узнать их настоящие фамилии? Или даже пригласить в ресторан и дружно распить бутылочку-другую.
Впрочем, это, конечно, фантазии. Они не пойдут, а я не стану их приглашать.
Возможно, что именно эти двое станут моими палачами, так что и пить с ними нечего. Да и моим «компаньонам» не стоит появляться вместе со мной, чтобы подозрительный Кочиевский не отдал приказа об их ликвидации.
Но именно потому, что я человек и мне не чуждо ничто человеческое, я вдруг решил остаться в Амстердаме. После смерти Кребберса я словно проснулся.
Ведь у меня нет никаких шансов снова вернуться в этот прекрасный город с его каналами, увидеть его благожелательных людей, побродить по его многочисленным музеям. Неужто я не имею на это права! Мне раньше доводилось бывать в Амстердаме, но по понятным причинам я всегда обходил все злачные места, служба обязывала. Но теперь, когда я был свободен и мог делать все, что хочу, не боясь наказания и «оргвыводов», меня туда нисколько не тянуло. И я понял, что смерть — это утрата интереса ко всему живому. Притом это не мгновенный обвал, а длительный процесс отмирания клеток, но начинается он именно в тот момент, когда клетки теряют интерес к жизни, перестают делиться и размножаться. В финале они отмирают.
Мне не хотелось стать конгломератом таких клеток. Пока я есть, я буду жить полноценной жизнью, брать от нее все. Так я решил про себя. Но, увы, никакого интереса к женщинам я не испытывал. Наверное, из-за болезни у меня атрофировались железы, отвечающие за мое сексуальное влечение. Я шел по «розовым кварталам» и глазел на выставленный в них товар пустыми глазами.
Существует мнение, что умирающих тянет совершать безумства, жадно глотать доступные удовольствия. Теперь я понял, что это мнение ошибочно. Мне неинтересны продажные девки, просто неинтересны. Мне не страшно рисковать, не боюсь умереть даже от СПИДа. Но они вне моих интересов. И я отправился просто побродить по улицам города. Хотелось вдыхать холодный воздух, смотреть на нарядно одетых малышей. Как глупо, что я не увижу своих внуков. Вот и мой отец не увидел своих внуков. И мой дед. Может, и в этом есть своя закономерность.
Рок, висящий над нашей семьей.
Я вернулся в отель в седьмом часу вечера, обнаружив сидевшего в холле Мертвеца. Конечно, он меня узнал, но сделал вид, что вообще не интересуется мною. Я поднялся в свой номер, лег на кровать, развернул газету. Только через несколько минут я понял, что купил газету на итальянском, которым не владею.
Отложив газету, я закрыл глаза. С тех пор как мы виделись с Кочиевским, прошло несколько дней. А кажется, что минуло несколько месяцев. За это время два человека погибли, сколько еще смертей впереди, я не знаю.
Перед моими глазами встала эта картина. То, что произошло десятого апреля. Кочиевский играл со мной, как сытый кот с мышкой. Он то отпускал меня, то вновь прихлопывал своей когтистой лапой. Я думал сначала, что он хочет использовать меня как смертника. Честное слово, я бы пошел даже на убийство. В конце концов, ничего другого я не умел. Но у него был более дьявольский расчет.
— Пятьдесят тысяч долларов, — предложил Кочиевский, — и еще тысячу за каждый день. Нам нужен именно такой человек, как вы, Вейдеманис.
— Что я должен делать? — Я почувствовал, как у меня дрожит от напряжения голос. Неужели он догадается по моему голосу, насколько мне нужны эти чертовы деньги? Но он не просто догадывался — знал все.
— Мы собираемся поручить вам розыски одного нашего друга, — сказал тогда Кочиевский, — по нашим сведениям, он уехал куда-то за рубеж, решив скрыться от нас. Ваша задача найти его…
Он молчал, явно чего-то недоговаривая. Он смотрел на меня, словно ждал моих вопросов. И я задал ему вопрос:
— Только найти?..
— Нет, конечно, не только… Иначе мы бы послали на поиски совсем другого человека. У вас будет трудная задача, мистер Вейдеманис. Вам нужно найти сбежавшего за рубеж бывшего сотрудника ГРУ, который будет делать все, чтобы мы не обнаружили его в ближайшие несколько недель.
— И это все?
— Конечно, не все. За обычные розыски не платят таких денег. И не предлагают детективу доплату за каждый день его работы, ведь вы можете растянуть удовольствие на долгие годы… — Он увидел по выражению моего лица, что сказал глупость, и быстро поправился:
— Или на несколько месяцев. Итак, ваша задача найти человека, фотографии которого мы вам дадим. Надо обнаружить его во что бы то ни стало. Само собой разумеется, что он старательно заметает свои следы.
— Кто этот человек?
— Труфилов. Дмитрий Труфилов, бывший сотрудник Главного разведывательного управления Генштаба СССР. Мы подробно познакомим вас с его биографией. Но учтите, что выехать вы должны прямо завтра. В крайнем случае — послезавтра. Один день мы дадим вам на ознакомление с личным делом Труфилова и его связями в Европе.
— У вас есть личное дело подполковника ГРУ?. Я ведь работал в госбезопасности и знаю, что такое Главное разведывательное управление. Это была самая закрытая организация в нашей стране. И вот Кочиевский спокойно говорит, что ознакомит меня с его делом. Тут что-то не так…
— Почему вы так уверены, что я его найду? — спросил я Кочиевского напрямик.
— Мы дадим вам все возможные адреса Труфилова в Европе. И даже в Америке. Вы должны лично проверить эти адреса. Не скрою — это будет трудно. Не скрою от вас и того факта, что следом за вами по этим адресам будет следовать наш эксперт, один из лучших аналитиков, когда-либо работавших в правоохранительных органах. И если он найдет нужного нам человека первым, то боюсь, что вы ничего не получите, подполковник. Точнее, вы получите в этом случае контрольный выстрел в голову. Сами понимаете, что мы не имеем права разглашать операцию подобного рода.
— Ничего не понимаю, — я действительно в тот момент ничего не понимал, — вы посылаете меня найти человека и предупреждаете, что он может от меня скрываться. Вместе с тем вы знаете, что на поиски может отправиться и другой человек, у которого будет больше шансов найти нужный вам объект. Так не лучше ли заплатить этому человеку и отправить на поиски его?
— Мы пытались, — честно признался Кочиевский, — но это не тот человек, которого можно купить. Его можно только остановить. Но и это достаточно проблематично. Для «страховки» мы пошлем вместе с вами нескольких наших сотрудников. Можете рассматривать их как наших «наблюдателей». Разумеется, вы не должны пытаться оторваться от них. И не надо рассматривать их в качестве своих врагов. Они помогут вам устранить нежелательного соперника, если тот вдруг появится на вашем пути.
— Вы хотите сказать, что посылаете за мной «наблюдателей», которые будут меня охранять?..
— Не только. Я буду с вами предельно откровенен. У них есть и другое поручение…
Я уже догадывался, что это за поручение. Из «наблюдателей» они могут превратиться в убийц.
Но спросил о другом:
— Что мне с ним делать после того, как я его найду?
— После — не будет, — улыбнулся Кочиевский. — Как только вы его обнаружите, можете возвращаться. Остальное сделают «наблюдатели». Но если вы провалите операцию, вы не сможете вернуться. Даже учитывая ваше состояние, вы все еще способны дать показания следователю. Хотя и не уверен, что вы можете дожить до суда, — цинично повторил полковник. — Итак, о наших поисках знают всего несколько человек. С этой минуты и вы причислены к посвященным. В случае неудачи мы сделаем все, чтобы вы не смогли вернуться. Вы меня понимаете?
— Вполне. Я обязан искать Труфилова для ваших убийц, которые будут следовать за мной по пятам. Если я не выполню поручения, они уберут меня вместо Труфилова. Если выполню, то уберут сначала Труфилова, а потом, возможно, и меня. Все правильно?
Кочиевский усмехнулся. Его ухмылка отвратительна, она похожа на гримасу, искажающую половину его лица.
— А зачем вас убирать? — безжалостно спросил он. — Мы ведь знаем ваш диагноз. Только в том случае, если вы вдруг захотите начать с нами свою игру, примем такое решение. Но игры с нами не в ваших интересах. Вы можете лишиться своих премиальных.
Он так и сказал — «премиальных», словно я выполняю некий наряд на его производстве. Сказал, и снова его лицо свело гримасой. И я подумал: он будет так же кривиться, отдавая приказ о моей ликвидации. Я закашлялся. А он терпеливо ждал. И лишь потом добавил:
— Повторяю еще раз. Мы не исключаем, что, кроме вас, Труфилова могут искать и другие. Вы будете и для них открытой мишенью. Они будут знать, что вы ищете Труфилова. Вы должны помнить и об этой возможности…
Я помню о такой возможности. Именно из-за нее уже погибло два человека.
Неизвестный в самолете. И Кребберс на пороге своего дома. Двое убитых, а я в своих поисках все еще не продвинулся дальше Амстердама. Но первую тысячу долларов я уже заработал. Завтра утром я проверю поступление денег. А сегодня я еще должен позвонить Хашимову и назначить встречу.
Я набираю номер Самара Хашимова и жду, пока мне ответят. Не отвечают долго. Потом трубку берет женщина. Похоже, это телефон офиса. Странно, что они работают допоздна. Я поздоровался по-немецки. Черт, я снова кашляю! Женщина терпеливо ждет. Они в Европе привыкли терпеливо ждать. Наконец я прошу к телефону Самара Хашимова.
— Сейчас я вас соединю, — любезно говорит женщина, и через секунду мне отвечает Самар.
— Нам нужно встретиться, — у меня голос глухой, как у очень простуженного человека.
— Хорошо, — он, видимо, понимает, что эта встреча мне необходима, — через полчаса. Я продиктую вам адрес. Запишите. Только не садитесь в первое такси, стоящее у вашего отеля. Впрочем, вы сами все знаете.
Конечно, я все знаю. Я ведь не дилетант. Именно поэтому меня послал Кочиевский. Он знает, что из-за денег, которые мне платят, я готов делать все очень хорошо. И он знает, что я никуда не сбегу. Глупо убегать от собственной судьбы… В холле уже никого не было. Мои «наблюдатели» решили, что я отправился спать.
Через полчаса я подъехал в условленное место. Старый, похоже, заброшенный дом. И закрытые окна. Наглухо закрытые металлическими жалюзи. Их не так много в городе, и это сразу бросается в глаза.
Я отпустил такси и по пустынной улочке прошел к нужному мне дому. У дома — тоже никого. Мимо проехали только двое велосипедистов. Оглянувшись, я постучал в дверь. Кочиевский был прав. Если бы за мной следил кто-то из его людей, их бы наверняка обнаружили. Никаких шансов остаться незамеченными на этой улочке у моих «наблюдателей» не было.
Дверь открылась моментально. Похоже — автоматически. Значит, следили за мной, наблюдая скрытой камерой. Собственно, я так и думал. Войдя в дом, я остановился перед лестницей.
— Поднимайтесь, я жду вас на втором этаже, — услышал я голос Хашимова.
Поднявшись наверх, я вошел в комнату, дверь в нее была открыта. Перед тремя мониторами сидел Самар Хашимов, он встал, протягивая мне руку:
— Добрый вечер.
— Здравствуйте. — Мне неприятно пожимать ему руку. Вообще, это очень трудно — все время врать. Чувствуешь себя иудой. Правда, к счастью, Самар не Христос и, судя по всему, никогда им не станет.
— Садитесь, — он показал мне на глубокое кресло, стоящее в углу. Сам сел напротив. Европейцы в таких случаях предлагают выпить. Но этот тип явно не европеец. — Что у вас случилось? — спрашивает Хашимов. — Почему вы мне позвонили?
— Сегодня утром убили Кребберса, — сообщил я. Выгнутые губы Самара даже не дрогнули. Глядя на меня, он спокойно спрашивает:
— Какого Кребберса?
— Одного из тех, кто мог знать местонахождение Дмитрия Труфилова. — Я начинаю нервничать. — Не пытайтесь делать вид, что вы никогда не слышали о Кребберсе. Вы ведь наверняка знали о моем возможном маршруте в Хайзен.
— У него есть другие адреса? — спрашивает Самар.
— Есть. — Я начинаю кашлять.
— Тогда сообщите их мне, — предлагает Хашимов. — Назовите адреса всех возможных друзей Труфилова, и мы с вами сразу расстанемся. Навсегда. Мы даже готовы заплатить.
Он все еще не понимает, что происходит. Я попытался объяснить, но на меня снова напал приступ кашля. Опасаясь, что может пойти кровь, я прижимаю к губам платок. Пряча его в карман, я вижу, как внимательно он следит за мной.
Еще не хватает, чтобы и этот догадался о моей болезни.
— Это невозможно, — отвечаю я ему, — они сразу же поняли бы, что я выдал все адреса. Если бы они у меня были…
— Как это — если бы?.. — удивляется Хашимов. — А куда вы поедете из Амстердама?
Он все еще думает, что мы дилетанты. Он все еще полагает, что полковник ГРУ Кочиевский и подполковник КГБ Вейдеманис такие идиоты, что не смогли элементарно предусмотреть развитие ситуации.
— Каждый раз я получаю новый адрес, — поясняю я ему. — После каждого города мне будут говорить следующий, чтобы не провалить операцию в случае моего предательства. Мне сразу не дают все адреса.
Хашимов соображает. Значит, он ничего не знает — ни о плане целиком, ни о моей болезни.
— Ясно, — . говорит он, — а куда вы теперь направляетесь?
— Мне приказано взять билет в Антверпен.
— Когда вы выезжаете?
— Завтра утром. На поезде.
— Позвоните мне, когда получите адрес, — предлагает он, — только до того, как вы посетите этого человека. Иначе связного опять могут убить на ваших глазах. Но на этот раз вы можете не успеть уехать.
Ага, значит, он не такой ангел, и это его люди убрали Кребберса. От возмущения я сжимаю кулаки.
— Вы не даете мне работать, — гневно произнес я, почти не играя. Я действительно взбешен. Этот сукин сын послал убийцу по моим следам, даже не поставив меня в известность.
— Кребберс уже отработанный материал, — пояснил мне Хашимов, — вы могли бы туда и не ехать. Он ведь столько лет сидел в тюрьме. Наверняка он бы связался с голландской службой безопасности, стоило вам задержаться у него еще несколько минут. Мы не могли рисковать. Пришлось разрешить нашему человеку убрать Кребберса. Я вам обещаю, что такое больше не повторится. В наших интересах найти живого Труфилова. В отличие от Кочиевского, который жаждет увидеть труп Дмитрия Труфилова, мы не заинтересованы в его смерти. Более того, мы сделаем все, чтобы ваши «наблюдатели» не смогли убрать Труфилова. Все, что в наших силах, уверяю вас, Вейдеманис. Мы пойдем на все, чтобы найти Труфилова раньше вас и защитить его от этих подонков.
— Кто это «мы»? — спрашиваю я, с любопытством глядя на Хашимова.
— Мы — это люди, которым выгодно осуждение Чиряева. И всех, кто с ним связан, — достаточно откровенно высказался Хашимов. — Можете считать это нашей главной задачей. Именно поэтому мы будем делать все, чтобы защитить вас во время ваших поисков Труфилова.
Ага, у меня появились новые «защитники». Не много ли на одного человека? Все меня защищают, и все хотят меня убрать в случае, если я сделаю шаг в сторону. И для всех важно найти Труфилова. Если он такой важный свидетель, они могли бы не прибегать к моей помощи. Могли бы решать вопросы сами, между своими двумя бандами. Но тогда моя семья осталась бы без средств. А сам я умер бы в какой-нибудь городской больничке. Из-за Илзе я становлюсь подонком, типом, на которого мне противно смотреть в зеркало по утрам, когда я бреюсь.
— Хорошо, — говорю я, — постараюсь позвонить вам в Антверпене заранее.
Только не убивайте очередную жертву. Тем более что это наш бывший соотечественник.
— Они вам сказали, кто он?
— Сказали, что бывший российский гражданин. У него были коммерческие связи с Труфиловым. Два года назад он выехал из России и поселился в Антверпене.
— Как его зовут?
— Мне пока не сказали. Его адрес и имя я узнаю только на месте.
— Это очень похоже на правду.
Он размышлял целую минуту. А я целую минуту боролся с накатывающимся кашлем. Наконец он сказал:
— Тогда решено. Я буду ждать завтра вашего звонка. Вы можете дать мне свой мобильный телефон?
— Зачем вам мой телефон? — я играю удивление.
— Я его верну вам через пять минут, — сказал он, протягивая руку. — Согласитесь, мы должны иметь некоторые гарантии. Если мы помогаем вам сохранить жизнь, мы не хотим, чтобы вы вели двойную игру.
Я делаю вид, что размышляю над его словами, и протягиваю ему трубку.
Откуда ему знать, что и этот вариант предусмотрен Кочиевским. Хашимов сам загоняет себя в ловушку. Откуда ему знать, что мы предвидели возможность их подключения к моему мобильному телефону и обговорили специальный код для таких случаев. Откуда, наконец, знать Хашимову, что в моем номере есть еще и телефон спутниковой связи. Судя по тому, с каким ожесточением идет борьба за Труфилова, его возвращение или невозвращение в Москву стоит огромных денег.
Хашимов отнес телефон в другую комнату. Я понимаю, что он может за мной следить, и сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не закашляться. Он вернулся даже раньше, чем я думал. Минуты через три. Очевидно, они просто подменили мой аппарат. Он еще в прошлый раз обращал внимание на мой телефон. Или вложили в него некое устройство, позволяющее считывать мои разговоры. Наверно, второе, ближе к истине. Они бы не решились заменить аппарат, опасаясь, что их игра будет раскрыта.
— Мы узнаем адрес, когда вам позвонят, — мрачно говорит Хашимов.
— Конечно, — соглашаюсь я, принимая аппарат.
— И ни одного лишнего слова, — предупреждает он меня напоследок.
Я поднялся из кресла и в этот момент снова закашлялся. Да так сильно, что мой платок окрасился кровью. Убирая платок, я услышал его слова:
— У вас кровь на пальцах.
— Да, — ответил я, не глядя на него, — иногда у меня идет кровь. Сам не знаю отчего. Уже выйдя из дома и пройдя несколько кварталов, я делаю круг, чтобы проверить, нет ли за мной наблюдения. Остановившись у первой телефонной будки, достаю телефонную карточку, купленную на вокзале, и звоню Кочиевскому.
— Все в порядке, — докладываю я полковнику, — они клюнули.
Возвращаясь в отель, я не подозревал, что в эти минуты происходит в той самой комнате, где я только что беседовал с Хашимовым. Тот прошел в другую комнату, где прятался какой-то человек.
— Что вы думаете, доктор? — спросил его Хашимов.
— Никаких сомнений. У него запущенная форма рака легких. Это настолько очевидно, что вы можете не сомневаться. Он практически смертник. Последняя стадия. Он уже харкает кровью.
— Ясно, Кочиевский нашел смертника. Поэтому он на него и работает.
Поэтому готов выполнить любой приказ.
— У него должно быть уязвимое место, — сделал вывод врач. — Если в таком состоянии он решился на подобное путешествие, у него должны быть очень веские мотивы. Постарайтесь их узнать.
И Самар Хашимов, просчитав варианты, решил, что надо выбить самый сильный козырь из рук Кочиевского. И стал его искать.