Я не могу сказать, что была особенно активным участником наших сборищ. Все-таки у меня была своя частная жизнь и я любила заниматься своими делами. В Москве собираться не было возможности: мы жили тоже в восьмиметровой комнате, у Сапгира была небольшая, метров семь, комнатенка, в кирпичном доме в переулке у улицы Горького. Тогда женой Генриха была Римма Заневская. Даже на Речном вокзале, когда справляли дни рождения, все поместиться не могли! Я купила квартиру на Речном в 64-м году. Цены тогда были ничто, за однокомнатную квартиру надо было внести 1400. А потом платить небольшие суммы. Родители мне отдали все свои деньги, которые были у них, совсем немного. И собралось две шестьсот. Когда мы уезжали, этих денег нам хватило, чтобы оплатить доллары. Потом загорелся Оскар. И купил трехкомнатную квартиру в Черкизове. Дома были вшивые, пятиэтажные. Рядом пришвартовался Глезер, в доме получше. И тогда началась другая жизнь. Все закончилось, когда мы с Володей расстались и разлетелись в разные стороны.
«Окарека механика Немухина» — как сказал Некрасов. О жизни в Прилуках все время вспоминаете и вы, и Володя.
Это было райское место. В Прилуках было больше пространства. Самое лучшее общение было летом, в Прилуках, где мы вместе отдыхали и работали. Ездить стали после училища, уже с детьми, дети были почти одного возраста. Прилуки нам дал Володя, и мы оказались в невероятном оазисе. На Прилуках мы соединились с Немухиным. Мы дружили, встречались, и он меня пригласил поехать. В первый раз мы поехали вдвоем, в 54-м году, Игорь тогда еще маленький был, ему было шесть лет. Приехал сосед, рыбак, который снимал внизу помещение. Немухин тоже очень любил ловить рыбу и пригласил его жить к нам. Я была настроена на работу, а тут надо было готовить для них обед и так далее. Однажды Немухин, который все умел, но не хотел, решил помочь — навалил в кастрюлю молодой картошки, налил воды, взял палку и стал мешать с ужасным грохотом, чтобы содрать шкурку. С ним мы переругались, я переезжала на другой берег, чтобы снять там себе что-нибудь. Вообще, Немухин довольно неаккуратно относился к людям. Я считаю, что нужно быть во всем справедливым и не приписывать заслуги другого себе. Это нехорошая манера, которая есть у Володи. Но потом приехали Коля Вечтомов и Генка Гарнисов, все уладилось и мы помирились. Была весна, было много смеха, веселье, все были молодые.
Когда собирались уезжать в Прилуки, мы нанимали грузовик и ехали в кузове, на вещах сидели, с холстами, поклажей, покупали какие-то консервы, макароны, там ничего не было абсолютно. Одно лето там жили Оскар с Валей. Когда они в 55-м году в первый раз приехали в Прилуки, мы сблизились, много рисовали. Коля Вечтомов приехал со своей семьей. В Прилуках я очень любила писать пейзажи. С домом и другие, была одна очень хорошая голубая работа, потом Володя на ней абстрактную написал. Многое я дарила. Сейчас продается мой натюрморт у Пети Плавинского за 17 тысяч, для меня это дорого, я и думаю, как бы мне его приобрести. Валя Кропивницкая любит спрашивать: «Лидочка, скажи, пожалуйста, когда мы вместе писали пейзажи, натюрморты, почему у тебя получалось лучше, чем у всех?» Не знаю — так получалось! Я не могу говорить о себе, но, может быть, во мне больше всего заложено. Я тогда писала абстрактные картины, Володя тоже — у него были прекрасные вещи. Это я думаю, была его стезя — он обладал невероятной техникой. Мы не вместе работали, с 55-56-го года каждый делал что-то свое. Коля по-своему, Оскар по-своему. Позднее к нам присоединился Глезер, он, конечно, не работал, ходил. Это был невероятный подарок от Господа Бога, что мы туда ездили, работали и дружно жили.
Володя очень любит Прилуки и ездит туда каждое лето. Я тоже очень люблю деревню и Прилуки просто обожала. Прилуки в 12 километрах от Ступина, на той же стороне. Раньше был пароход по Оке, на который мы должны были садиться и доезжать до Прилук. Здесь был большой дом, половина которого принадлежала родственникам Немухина по другой линии, а внизу жила тетка Володина, она купила когда-то четвертую часть дома. Они были богатые, дядя Михаил Алексеевич продавал мясо. Был забавнейший человек, рассказчик невероятный. Хорошо, что у них и в Москве, и в деревне что-то осталось. Война немецкая, потом революция. Тетя Маня, Володина тетка, показывала карточки — чуть ли не баре, такие туалеты и прочее. У меня есть даже пленка, где тетя Маня рассказывает про Прилуки, как было раньше, язык просто потрясающий. Был там такой Егор Петрович, плотник, очень хорошо пел, городские романсы, тоже есть запись. Вообще, в деревне люди были очень культурные. Редко были грубости в нетрезвом виде.
Уже тогда дому было 150 лет, он, к счастью, уцелел во время войны. Но мне кажется, что там немцев не было, серпуховскую линию война как-то обошла стороной. Главное, что я там начала все усовершенствовать. Построила забор, разломала какую-то стену, которая стояла во дворе испокон века, сделала сад. Я ведь не люблю просто сесть у дома и воздухом дышать. Как некоторые могут? Для меня это несподручно. Потом я начала строить террасу. Внизу, под террасой, которую потом перенесли наверх, был каркас, который мы построили, но еще абсолютно ничего не было сделано. Так, какими-то досками забито. Валя с Оскаром там спали, а обедали мы все вместе, наверху. Там было всего две комнаты, в одной из которых жили Коля с Музой. Плавинский снял баню и жил там какое-то время, совсем недолго. Маленькие Игорь и Саша Рабин ходили слушать его рассказы и просто валялись на полу от смеха. Он только кажется пьяницей, а на самом деле человек очень тонкий и воспитанный, но может иногда специально какую-нибудь бузу заварить. Когда он приехал к нам в Прилуки, я была просто потрясена, как он себя вел, какой он был деликатный и милый, просто удивительно. Туда и Зверев приезжал. Даже французский сын Леонида Андреева приезжал. Харитонов нет, он был очень особняк. Рисунки его были замечательные, очень красивые. Он женился на какой-то женщине, но потом жил вместе с ее матерью — так говорили, ненормальная какая-то история. Когда Бога у людей нет, получается непонятно что, так и сейчас на Западе.
Осталось много-много прилукских фотографий. Я обожаю смотреть фотографии! Костя Родендорф, Михаил Алексеевич, просто удивительно. А вот Володя с патефоном, сейчас пойдут на пляж. А это другая сторона Володиного дома. Немухин очень часто пел, какие-то песни смешные, переделывал на свой лад советские песни, у него хороший слух был. Часто выносил на пляж патефон. Но особенно музыку он не слушал. На гитаре никто тогда не играл. Константин Борисович Родендорф, по преданию, был сыном Николая Второго. Мать его была фрейлиной, сам он родился во дворце. Человек он был удивительный, кинооператор, снимал фильмы, а в 49-м году угодил в тюрьмяшку. Тогда в одну ночь было арестовано 70 тысяч человек, он попал в эту стезю. Правда, любил выпить. А что ему было делать, работы не было. Однажды он шел московским двором, и вдруг из-за забора ударили по голове так, что он работать потом не мог. Эрудированный, знающий, очень способный. Даже рисовал великолепно, у меня есть его рисунок. Я все с собой захватила — даже Игоря детские рисунки, все собрала, отдала в руки знакомым американцам, и они мне все привезли. Были у него дети, Юлька, Янка и Ирина. Но у них очень немецкая была внешность.
Мы ходили в целые походы, ткани, которые я потом делала на картинах, — все из наших походов. Хотелось какой-то фактуры новой, потом я делала эти ткани из церквей, они же удивительной красоты. Это была целая эпопея. А как мы веселились! Лена, Сашка, Игорь, Коля захватил с собой бутылку вермута — и они напились, постелили сено, и все заснули. С Колей был такой случай: Коля залез на сосну, чтобы снимать, снял и закричал: «Муза, сними меня!» Все думали, он просит его снять с дерева, и всегда очень смеялись, вспоминая постоянно. У меня есть карточка, где Коля с Сашкой и Игорем кувыркаются на Немухине, творят что-то невероятное. А как-то Немухин пошел за земляникой и был укушен змеей, гадюка пряталась на пне. Коля Вечтомов радовался до последней степени, он любит такие вещи. А однажды я и Игорь поехали зимой, чтобы укрепить лодку. У нас была лодка с мотором, большая, металлическая. Володя все беспокоился, «украдут». Поехали и шли пешком от Ступина, Игорь чуть не провалился в канаву. Обратно на грузовике ехали. Володя мне говорил, что сейчас там изуродовано все, что только можно, — построили на берегу Оки, где замечательные пески, где мы купались, каменные трехэтажные дома.
Тогда уже какая-то охота началась, уж больно хорошо было — сосновый лес, деревья как стрелы, песчаная почва, просека на Турово. В этом месте на Оке очень интересная природа — там песчаная почва, а в самих Прилуках — особенный климат. Там так тепло, такие везде ароматы, такие сосновые леса. Намывали песок в Оке, и были такие островки, мы там купались, веселились. На тот берег на весельных лодках переправлялись, всегда можно было у лодочника взять на пристани. Там была маленькая речка, впадавшая в Прилуках в Оку. Я сама правила лодкой, за рулем, мы ездили не знаю как, чтобы обойти все корни, воды было много. Мы ходили даже на Хатунь, я всегда ходила с палкой, обратно не знаю, как возвращалась, — меня надо было уже вести, у меня ноги очень стирались и болели. Там было какое-то татарское поселение, мы шли на него с криками «На Хатунь!». Напротив нашего дома дети устроили себе логово и просиживали там целый день. Игорь, Саша Рабин, Митя, Алеша и Ванька Смирновы на сосне построили гнездо, залезали и жили.
Семья Смирновых была замечательная. Дедушка их — известный математик Смирнов. Он приезжал в Прилуки, жил там летом, но мы с ним особо не общались, он был уже старый. Люда, их мать, у нас работала в училище секретарем, как и ее сестра Нина. Они были очень сильные, способные, разумные девчонки. Мать их умерла, они остались с отцом, потом отца посадили по доносу человека, который хотел отнять квартиру. Она рассказывала, как они шли за ним и говорили: «Ах ты гад, какая сволочь». «Сволочь» было любимое слово Люды. Люда кричала «Сволочь!», как Ванька что-то натворит — назвали их как братьев Карамазовых. Три парня что-нибудь нахулиганят, она выходила и кричала «Сволочь!». Такой цирк был. Пре