лестная женщина была и очень сильная. Были еще брат, сестра, немножко с придурью. Коля, муж Люды, был композитором — работал инженером, а писал музыку. Все они очень дружили, хотя были случаи, когда Люда их била по башке, когда они глупости делали, страшно становилось. Ванька, Митин брат, способный мальчишка, всегда приходил с гитарой, хотел быть запанибрата и звал меня на «ты». Я его всегда его просила играть Баха. Тогда он еще не был виртуозом, но был очень способный. Носил длинные волосы, блондин, очень симпатичный, потом женился, нарожал детей. А Леша был скромный, окончил университет и стал инженером. Митька окончил Педагогический институт, но пошел в священники. Митя Смирнов хулиган был! Я и сейчас его не могу звать отец Димитрий — мы все его дразнили: «Митька помирает, ухи просит!»
В «Чапаеве» был брат белого офицера, который заболел, а он в плену у красных. Просит отпустить его, потому что ему рыбу надо половить для Митьки, и он говорит: «Митька помирает, ухи просит!» А его не отпускают. И когда отец Димитрий был маленький, мы его звали так все время. Но как-то неудобно получается сейчас его звать Митей, вроде как священник! И когда он пришел в Третьяковку на выставку лианозовцев, я к нему бросилась: «Митька помирает, ухи просит!» Потом я поняла, что он изменился, быть священником — некоторый договор. Он сам занимался искусством, живописью, и был один момент, когда я хотела отдать ему все свои картины. У меня была идея небольшого музея, картин накопилось очень много, а он имел несколько помещений. Я даже целый список составила у нотариуса того, что собираюсь им отдать, но ничего не получилось, как и с мастерской. Все же я совершенно не их человек, даже после перестройки.
Наше блаженство продолжалось 12 лет, которые прошли как сон, как один день. Но потом все распалось, каждый пошел своей дорогой. Мы разошлись с Володей, все перестали ездить в деревню. Но я туда ездила еще лет пять. Когда мы с Володей разошлись, я снимала у Фроки Ермиловой-Платовой. Когда Федор Федорович Платов умер, Фрока сдала мне наверху Федину мастерскую. И я приезжала в Прилуки и жила у Фроки наверху. Два года я ездила на Кавказ, в Гурзуф. Замечательно красивое место. Я снимала у русских, не у нацменов. Один армянин, Костя, влюбился в мою племянницу Риту — она полу армянка, и он армянин, симпатичный парень. На следующий год моей хозяйкой была бывшая горничная у какого-то генерала, жившего там в своем доме до революции. Замечательная женщина, необыкновенная умница, прозорливая, некоторые вещи знала заранее. Когда она рассказывала, указывала пальцем, я чувствовала в ней большую силу. Мне вообще везло на людей — на днях встретилась в поезде с певицей, разговорилась и как будто знала ее всю жизнь. Сейчас люди общаются по-другому — думают, что говорить, а что нет.
Лида, почему вы разошлись с Володей? Он очень переживал и сильно пил.
Я не собиралась расходиться с Володей. Это была его инициатива, он подходил к этому. У нас с ним были сложные отношения — двум художникам нелегко вместе. Но стержень был очень крепкий, все связано было с искусством, а не с какими-то заработками. Я его не осуждаю, но думаю, что было какое-то вмешательство извне, чтобы разогнать нас всех из Прилук. Из Прилук был его отец, Николай Петрович, которого я знала еще в юности. Я иногда говорила такие вещи, что его родственники, мужья его теток, боялись. Ведь я там была главный поводырь. Там был Оскар, была Валя, были Глезер, Лев, его жена Галя и вся детвора — и Сашка Кропивницкий, и Катька Кропивницкая, Галина дочка, Игорь — все. Потом мы вместе уехали в Москву. Когда мы приехали, Володя демонстративно ушел. Я со своей стороны никаких поползновений не делала — Володя категорически ушел из дома. Это была осень 67-го года. Все, что произошло, я поняла через 37 лет, живя одна. Я не переживала абсолютно то, что мы разошлись, я была полна своим искусством, и мне надо было идти дальше своей дорогой. Галя Махрова пишет: «Лида влюбилась, оставила Володю». Так все считали, но это просто уму непостижимо! А кто это сказал ей, откуда она это взяла? Просто берет и пишет, и так про всех.
Время смазывает, но я Володю знаю с 15 лет, и сама недавно только узнала, почему мы разошлись. Это не было моей инициативой, так вышло. Все было связано с его родственниками, они меня боялись, я все говорила открыто, все эти чешские или партийные проблемы. Была вот какая ситуация. Я была человек антисоветский, никакой антисоветчиной не занималась, но всей этой бодяги не признавала. Это зависело от моего воспитания, людей, происхождения. Тогда все молчали о том, что касалось религии, других вещей, люди жили молча, пусть каждый занимал свою позицию. У меня в разговоре иногда что-то проскальзывало, как в чешской истории. А в Володином доме, где жила его мать, две тетки, третья приезжала, и эти тетки мужей имели партийных, коммунистов, даже военных.
И когда я высказывалась резко, они боялись, особенно боялось бабье. Мать его приехала на лето, выйдя на пенсию, и начала под меня копать. Для меня это ничего не значило, очень многие старые коммунисты были приличными людьми, показуху, как Хрущев, не устраивали. Муж моей учительницы музыки звал меня «рыжий черт», волосы у меня были светлые, и я была очень шустрая. Он большую школу жизненную прошел — был в монахах, потом стал очень ретивым коммунистом. К нему даже Мартов ходил. Они жили наверху, мы внизу, если они меня звали, то по батарее стучали. И наоборот. Вместе мы провели всю войну. Отец мой дружил с невероятным человеком, фамилия его была Червонный, он при Сталине занимал большой пост — вначале он был учеником отца, но имел большие ораторские способности и пошел учиться дальше. Когда Сталин скончался, его развенчали, и к Алексею Михайловичу, который его безумно любил, он ходил каждый день.
И Володя все лето вел себя ужасно, третировал меня, хулиганил, я не могла поверить, что это Володя. Видимо, они его так накачивали, что он сам ничего не понимал. Может, они какие-то колдуньи. Володя об этом, наверное, даже не помнит и не знает. Мне спросить, что происходит, в голову не приходило, я работала, он тоже каждый день писал свои картины. И получился замкнутый круг. Мы поехали в Москву, одни, по-моему — обычно с нами ехали Оскар или Коля, когда они снимали, а тут одни. А приехав в Москву, послал меня к такой-то матери, положил в рюкзак старинные английские часы XVII столетия и ушел. Мы собирали старинную мебель, но часы были его. А потом так страдал, что-то невероятное, очень много пить начал, очень переживал после нашего расхода. И сошелся с этой женщиной, очень быстро после того, как мы разошлись. Человек выбрал краснобайство, фанаберию, мщение — как когда он женился — не знаю зачем, для чего. С Немухиным мы прожили 12 лет, мне в голову не приходило жениться, и ему было очень обидно, что я не иду с ним в ЗАГС. А мне было это не нужно, все равно, хотя, если есть какие-то настоящие отношения, может, и можно заключить брак.
Потом я уже не собиралась с ним сходиться, хотя жалко его было. Хотя я не могу сказать, что очень переживала. Я так не переживала этих жизненных перипетий, я человек одинокий. Я одиночка, очень самостоятельна. И вообще, может, к женщинам не отношусь. Для меня не существует моя прежняя жизнь. Меня не волнуют всякие отношения. Я все помню, но, может быть, у меня не было таких драматических моментов. А есть люди, которые все думают, гадают, что было да что было бы. Не надо ничего, все забыть, это ничего не стоит. Это испытание для человека, который приходит в эту жизнь. Художник — особая статья, но вообще мы приходим сюда исправляться, а не радоваться и веселиться. А потом будем еще жить и будем опять исправляться. И снова и снова, а потом дойдем до высшей кондиции и будем уже ангелом. А для чего человек существует — чтобы университет оканчивать? У меня все просто — я могу подойти к любому человеку, иностранец он или нет, а если он не захочет со мной говорить, мне все равно. Я что, буду переживать, что со мной не захотел кто-то говорить?
У меня был один очень симпатичный знакомый, талантливый актер и чтец Дмитриев, актер без места — человек очень сложный, интересный, жизнь была не слишком уютная, но талант невероятный. Бывают на Руси очень даровитые люди, много понимают в пении, музыке, театре, как, может быть, были знаменитые старые актеры, такой силы. Вот такой был Володя Дмитриев, намного меня моложе, но у меня с ним ничего не было. Очень талантливый парень был, замечательный талант. Семья у него была не ахти. Отец наполовину немец, мать малоинтересная женщина. Отец любил выпить и рано умер, когда ему было 13 лет. В 15 лет он уже играл в Малом театре. Главный режиссер его очень любил и хорошо к нему относился. Володя Дмитриев был не киношным или театральным актеришкой, а воспринимал все душой и сердцем. Способности у него замечательные, внешность, голос, но любил выпивать, это и сгубило на корню. Надо не только талант иметь, но силу. Если силы нет, то все, нуль.
Я ему помогала делать «Пиковую даму» — я сама училась этому искусству. Крейн, директор Музея Пушкина, его обожал, но ни слова не написал о нем в своей книжке. А он не раз читал в музее «Пиковую даму» при полной аудитории. «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пять часов утра». Володя читал «Пиковую даму» потрясающе. Ему нравился некоторый сюрреализм, вампиры, как у Блока, страстная и страшная вещь. «Ночь. Ледяная рябь канала. Аптека, улица, фонарь». «Живи еще хоть четверть века — все будет так, исхода нет». «О доблестях, о подвигах, о славе я не мечтал на горестной земле, когда твое лицо в простой оправе передо мной сияло на столе». «Свою судьбу ты отдала другому, и я забыл прекрасное лицо». «Ты в синий плащ печально завернулась, в сырую ночь ты медленно ушла». «Все миновало, молодость прошла». Где-то это, конечно, шизофрения, правда? Есенина сильно читал Володька, но надрывно, он такой и был. А «Черного человека» как он никто не может прочитать. Он замечательно читал, я хотела, чтобы эти стихи звучали на вернисаже, но это было, конечно, невозможно. Я приносила пленку, уникальная запись. Блок, Есенин, Цветаева невероятная — стихотворение к Маяковскому и Есенину. «Друг мой, Володя, брат мой Сережа». Или Маяковский на смерть Есенина, «собственных костей качаете мешок». Потрясающее стихотворение. Конец был избавлением для них. Даже Бродский есть в конце. Интересный, очень хороший поэт, у него очень глубокие мысли. Серьезный, настоящий поэт. Я все хотела Маяковскому графику сделать, никак не могу собраться.