Я о Володе очень много переживала. И знала, что он попал в психушку. Где-то он был болен, конечно, с таким сдвигом душевным. Потом он стал назойливым, вдруг начал выяснять отношения, и это способствовало моему отъезду. Слишком мне это показалось никчемным. Он был моложе меня на 20 лет. Потом что было, не знаю. Он пропал, не знаю, где он, может быть, даже умер уже. Потом, когда у вас нет настоящего, большого чувства, зачем это нужно, это абсолютно не нужно. У молодых могут быть ошибки, в возрасте — нет. А когда вам 40, как было мне, когда мы разошлись с Володей, начинается новая стезя в жизни. Если люди привыкли меняться, это легко и просто, если нет, то, даже если кто-то встречается, вы не сразу принимаете решение. Это очень трудно.
Я живу одна уже 40 лет, а всех семейных, кто жен бросает, как в нашей группе Кропивницкий, Вечтомов, я не сужу, это мои товарищи, им это нужно для творчества, а мне не нужно. У нас у каждого были своя жена, свои дети, тот же Оскар с семьей, Ольга Ананьевна и Евгений Леонидович, Лев, который только вернулся из заключения, Свешников — это были все порядочные люди. Другие художники, как Чернецов, тоже были домовитые люди, совсем не богемные — сегодня здесь, а завтра там. Володя женился давно, после того как мы разошлись. Коля Музу бросил, в 60 с лишним лет сошелся с молодой женщиной, вышел скандал. Он быстро постарел, и его поздний роман сыграл здесь очень отрицательную роль. О Льве и говорить не надо. Вначале Лев был другим, потом бросил свою Шуру, получил мастерскую, нашел Галю — она тоже много для него трудилась. Мы так не жили. В богеме люди живут слишком свободно, не замечая, что делается рядом с ними. Плавинский часто меняет жен, но художник хороший, у него все ловко получается. Позже все омрачилось, когда Оскар ушел от Вали и стал ходить по девкам. Была страшная, трагическая пора, когда они расходились. Мир рушился от разнузданности и безразличия. Сашка и Катерина были уже взрослые, Оскару было лет сорок, это был год 68-69-й. На долю Вали досталось что-то невероятное. Была история с отъездом Оскара, которая наложила нехороший отпечаток. И то, что потом он взял ее с собой, когда уезжал, был поступок великого человека. Были другие претендентки на то, чтобы поехать с ним, а он все же взял Валю и уехал с ней. Он совершил подвиг — такой, как Валя, он никогда бы не нашел. По любви, пониманию, своей тихости. Другие были такие вертихвостки!
Надя Эльская была случайным в нашей жизни человеком, они с Игорем влюбились друг в друга, но никакой духовной близости там не было, люди были разной формации. Я не участница, наблюдательница этой истории. Надя была одно время женой Игоря, Нюшка была ее дочкой. Мы мало что понимали, были люди простые, она же особа хитрая. Бывают такие вирусы, когда люди падают. Нюшка была очень симпатичная, когда ее о чем-то спрашивали, она указывала на Игоря: «Поговаривай с моим папочкой!» Однажды она у меня ночевала в кровати, а утром не могу ее разбудить. А у меня намбутал лежал рядом на скамеечке, принимала половинку таблетки, если не спала. Она попробовала — и проспала ночь и день. Надя была не совсем нормальная, и в Нюшке это тоже отразилось, одна нога короче другой. Года полтора вся эта история продолжалась. Одно время мы были в близких отношениях, я с ней дружила и хорошо к ней относилась, но она была распутная женщина, всю жизнь часто меняла мужчин. Игорь и Надя жили в Надиной квартире. Однажды туда пришел Оскар с компанией. И Надя куда-то вдруг исчезла. В ванной горел свет, Игорь заглянул, а Надька там целовалась и обнималась с Оскаром. Он взял и ушел. И Оскар с Надькой стали жить вместе.
Надя Эльская была способная, подвижная, танцевала неплохо, делала Оскару какие-то подмалевки, потом заделалась в художницы. Ничего она не училась у Рабина, спала с ним! Она подражала Оскару, выпендриваясь. И картины писала под него. Подмалевки, с которыми Оскар что-то делал. Он хотел из нее художницу сделать. Хотя, наверное, в чем-то способная — как чего в жизни устроить. Мужчины вообще очень глупые. Женщина может провести вокруг пальца за так! Она была очень сексуально развита и «пошла по всем по трем», как говорится. Игорь тогда был молодой, а потом женился на сестре ее мужа. Потом ее муж был Андрей Хрущев, тогда так все закрутилось, что все женились и разводились, буря какая-то была. Хрущев был очень незаметный, хотя внешне очень симпатичный, из советской, очень консервативной, кондовой семьи. Игорь всю жизнь маменькин сынок, хочет, чтобы ему все дали, так и живет. А женщинам он нравился. Про меня она говорила страшные вещи, но тогда я ничего не знала, и, когда они разошлись, у меня не было плохих чувств к ней. Она очень любила выпить, болезнь эта передалась от матери. На Бульдозерную выставку она пошла как в ЗАГС, чтобы Оскара окрутить совсем. Валя травилась, узнав, что Оскар ее бросил, чуть не умерла. Но Оскар нашел в себе мужество вернуться, очень жестоким в отношении Нади путем, выдав ее замуж за какого-то доктора, где она умерла. Что там произошло на самом деле, мы не знаем. Обычно говорят — Оскар, выставка, тра-ля-ля, а чем кончается, люди не вникают ни во что. А Надьку, конечно, жалко.
Лида, расскажите про своих прилукских друзей — Ефросинью Федосеевну Ермилову-Платову и Федора Федоровича Платова.
Однажды в Прилуках прошла ужасная буря, когда деревья летели по воздуху и их можно было очень дешево купить. Художники Платов и Ермилова-Платова построили себе дом. Замечательная женщина! Прежде всего, она была первой женой Бунина Ивана Алексеича. Платов звал его Фрокой и очень хвалился. Фрока тоже из Каменки, барышня красивая, из непростого семейства. Бунин о ней не пишет, но «разлюбила, и стал ей чужой, растоплю я камин, буду пить, хорошо бы собаку купить» посвящено ей. Фрока рассказывала, что он был ужасно тяжелым человеком и она ушла от него. Терпеть его фокусы могла Вера Николаевна. Но что делать, значит, ему это было нужно, зато он такой великолепный писатель. Начнешь читать Бунина, и не оторвешься — каждое слово, каждая фраза.
Фрока была безусловно самостоятельная, очень талантливая художница, но ее вытряхнули, отставили, как и всех тех, кто не подчинялся соцреализму. Главное, что эти люди были выброшены из общества. И они оказались в положении сложном, как бы в вакууме, ни туды ни сюды. Их никто не признавал, не поддерживал, не платил, а делать что-то надо было. Они жили в Москве у Павелецкого вокзала, в полуподвале, в одной большой комнате с отличной печкой. Потом они смогли приехать на Прилуки и работать, писать. Платовы приехали позже, и им так понравилось это место, что они решили построить дом. А летом был страшный ураган, повалил массу сосен, и из падшего леса они построили дом, сколько энергии было в людях! Была движущая сила, цель заниматься искусством. Сейчас в молодых людях этого нет. Построили, жили, принимали людей — они жили поздно, сентябрь и чуть ли не октябрь, как молодые.
Федор Федорович Платов, хоть и с седой бородой, ходил в шортах и всегда говорил: «О, здорово!», «Я — Федор Платов». Думаю, они были купеческого звания. Брат был Анатолий Федорович, прелестный, редчайший человек, у нас в училище преподавал перспективу. Федор был немножко фантазер, придумал «восьмикистие», был одаренным, разным художником, прошел 20-е годы. У пианиста-аккомпаниатора Миронова висели его осмысленные, значительные натюрморты, я их видела еще раньше. Это не был супрематизм, но его не приняли, потому что шло безвременье, и они оказались в вакууме. У меня есть ее два пейзажа и рисунки, замечательные. Есть маленькое масло. А Фединых — два портрета акварельных, мне совсем не нравятся. Федя вообще был новатор. В чем была затея с восемью кистями? Писал сразу восемью. Стихи писал, как Хлебников, но попал в такое время! Фрока еще делала какие-то вещи, а он уже нет. Была такая скульптор Сандомирская, из их плеяды, делала реалистические вещи, монументальные головы вырубала из дерева. Ее скульптуры были в Третьяковке — деревянная, 23-го года, называлась «Материнство» — замысловато сделанная женщина с младенцем. Жила она на Кировской, недалеко от Родендорфов. Она приехала уже старой, а все работала, как и Фрока с Федей. Потом родственники отправили их работы куда-то на периферию. Работы Платовых разошлись по периферийным музеям. А это ужасно.
У Платовых мы познакомились с Зеноном Петровичем Комисаренко, он был первый мультипликатор. О нем даже слова никто не сказал. Он был еще более несчастный, чем они, они продолжали работать, а Зенон уже ничего не делал. Жена у него была мегера. Он приходил к Марии Вячеславовне Горчилиной и там занимался живописью. У него были акварели с белилами, у меня есть одна абстрактная его вещь. Он много там написал этих вещей. Они в основном попали к Галине Махровой. Она мне и подарила его работу. Вообще, Зенон Петрович был человек замечательный. Все они были очень талантливые, но попали в такое ужасное время, что им некуда было податься и не на что опереться. А Зенон Петрович как раз меня познакомил с Кудряшовым и его женой. И слава богу! Благодаря мне Костаки купил у него работу, потом Мясников — и они просто могли пойти купить себе кусок какой-то более сладкий. Когда Мясников умер, Костаки купил в его семье все его работы. Зенон бы не удержался, человек он был слабый, всегда грустный, мне его всегда было жалко. Надо быть брутальным, крутым, чтобы добиться положения. Он относился бережливо и к другим работам. Зенон друзьям всегда помогал, как ходил и помогал Платову.
Еще был художник Михаил Кузнецов. Кузнецов тоже примыкал к Штеренбергу. Кузнецов был друг Зенона, и он позаботился о работах, когда Кузнецов умер. У меня есть его большая работа, уже ничего собой не представляющая. Мы устроили его прекрасную неопримитивистскую работу — повара, стол, фигуры — одному итальянцу; ко мне подошла женщина и передала его книжку, собрание русского фарфора 20-х годов. Отец первой жены Игоря, Тани Кашиной, Николай Александрович, потом устроил бум, будто мы продавали работы Кузнецова, а деньги брали себе. Я деньги тратила только на такси, когда перевозила работы Кузнецова. И Зенон пошел к нему и сказал, чтобы он этим больше не занимался, — другой бы не пошел! Остальные работы погибли в подвале Таниного отца. Многое осталось, портреты, и она считает, что это ее работы, — но я на них и не претендую. С Таней Кашиной мы до сих пор сохранили хорошие отношения, а он и его жена были советские скульпторы, делали пионеров и прочее. Он написал на меня донос, что я нигде не работаю. Но у меня на руках был договор с Горбуновским дворцом, что у меня есть заказ, — так я отделалась от милиции, когда она пришла ко мне.