Считаю возможным отметить следующие стороны моего творчества:
— постоянство общей живописной манеры на всем протяжении художественной эволюции;
— стремление к достижению четкости и определенности живописной формы моих работ;
— серьезность моего подхода к живописи как к средству выражения строя и гармонии мира.
Больше всего в своих работах я стремился путем концентрации своего внутреннего видения создать в картине оживающий мир, мир, возникающий за поверхностью холста в бескрайнем пространстве с населяющими его формами-существами.
В дальнейшем, развивая свое творчество, я стал работать над конкретными сюжетами, так или иначе связанными с событиями, произошедшими за время моей жизни. Это работы: «Дорога», «Постаменты», «Фатум», «Реквием», или на литературно-исторические сюжеты: «Древние стены», «Дон Кихот», «Конец последнего жителя», «Город Черного солнца», «Жители планеты X» и т. д.
В 80-е годы изменения коснулись технической стороны работ, усложнилась живопись, стремление к отработке поверхности картин, пространственной глубине и направленности цветосвечения.
Я участник многих зарубежных выставок, мои работы находятся во многих частных коллекциях, музеях СССР и за рубежом.
Н. Вечтомов
10.7.88
Мои биографические данные анкеты самые полные:
1945 г., сентябрь
Открытие Московского городского художественного училища (Чудовка, 3).
Директор Нина Николаевна Кофман.
Зав. уч. Рожков Владимир Николаевич.
В составе преподавателей:
Перуцкий Михаил Семенович
Глускин Александр Михайлович
Хазанов Моисей Тавельевич
Дорохов Константин Гаврилович
Шестаков Виктор Александрович и др.
(на первый курс был принят Боря Турецкий)
1946 г., сентябрь
В МГХУ были приняты
(на театрально-декорационное отделение):
Коля Вечтомов
Лида Мастеркова
Володя Немухин
Миша Рогинский
Живопись вел М. С. Перуцкий
Рисунок С. С. Бойм
МГХУ закрыто и расформировано «за формализм», учащиеся переведены для окончания в Московское областное художественное училище «Памяти 1905 года».
1952 г., осень
Переезд Н. Вечтомова с семьей на жительство в подмосковную деревню Виноградово (ст. Долгопрудная).
1953 г., март-апрель
Знакомство Н. Вечтомова с художником Е. Л. Кропивницким (на этюдах) и с его женой художницей О. А. Потаповой и последующее за тем его (Н. Вечтомова) знакомство с зятем Е. Л. Оскаром Рабиным и его женой В. Е. Кропивницкой, жившими в Лианозове, и с вернувшимся после реабилитации из лагерей — сыном Е. Л. Львом Кропивницким.
1956 г.
Начало формирования так называемой «Лианозовской группы». Поступление в Комбинат декоративно-оформительского искусства (КДОИ) О. Рабина и Л. Кропивницкого, где с 1951 г. работал в качестве дизайнера Н. Вечтомов. Их совместная работа в павильоне «Поволжье» на ВДНХ. (Главным художником павильона был Сергей Лучишкин.) Туда же пришли работать и Л. Мастеркова и В. Немухин. Завязались дружеские контакты.
1958 г.
Н. Вечтомов создает свою первую беспредметную композицию в новой пластической форме «Реквием» (масло, холст). В 1959 г. эта работа была выставлена на квартирной выставке, организованной искусствоведом Цырлиным (в этой выставке принимали участие все «лианозовцы», Д. Плавинский, М. Кулаков).
1959 г.
Знакомство лианозовцев с группой молодых художников и литераторов Володей Яковлевым, Володей Пятницким, Сашей Гинзбургом, Кириллом Прозоровским.
Знакомство с искусствоведом Цырлиным и художником Мишей Кулаковым, с Ю. Васильевым — провозглашенным в журнале «Лайф» в статье за 1958 г. лидером левого московского авангарда. Знакомство с художниками А. Зверевым, Д. Плавинским, Б. Свешниковым, Д. Краснопевцевым, А. Харитоновым и с московским коллекционером Георгием Костаки. Оскар Рабин у себя дома в бараке, в барачной квартире, устраивает показы своих и наших работ — своих друзей, обычно по воскресеньям. У него часто бывают поэты и писатели, артисты и композиторы (писатель И. Эренбург, искусствовед Пинский и т. д.).
1960 г.
Н. Вечтомов начинает делать работы в ташистско-экспрессионистской манере, но в 1961 году снова возвращается к своим композициям «форма — пространство — цвет».
Н. Вечтомов устраивает в Москве свою первую квартирную выставку в комнате коммунальной квартиры (в Южинском переулке, д. 10). Было развешано около 30 работ. За месяц ее посетили более 400 человек. В начале июля под давлением соседей ее пришлось закрыть.
Знакомство с будущим коллекционером поэтом-переводчиком А. Глезером и устройство выставки 12 московских художников в клубе «Дружба» на шоссе Энтузиастов, которая просуществовала два часа и была закрыта милицией. Обсуждение художников Н. Вечтомова, О. Рабина и Л. Кропивницкого на закрытом собрании в КДОИ и их осуждение. С последующей статьей в «Московском художнике» — «Не извращать советскую действительность».
1967 г.
Состоялись первые выставки московских нонконформистов (неофициалов) на Западе.
В Италии — галерея «Илсегно»
Флоренция, галерея «Пананти»
Лугано, музей «Белле Арти»
Франция — галерея АВС (Тур-де-Франс)
6 ноября 2001, Москва— 12 мая 2006, Северный
Олег Николаевич Целков
Я жил в Тушине, в заводском районе, и не видел никаких картин, кроме как репродукции из журнала «Огонек». Но мой папа, родом из подмосковного города Дмитрова, был на этом заводе одним из начальников. Не инженер — просто был хороший организатор. Он поощрял мою любовь к рисованию, потому что с детства сам мечтал быть художником, но нужно было кушать, кормиться и прочее. Поэтому у меня всегда были краски, бумага, альбомчики, и я с его подачи даже ходил по городу Тушино и акварелью рисовал какие-то пейзажи, довольно плохие. Потом папа мне рассказал, что есть краски в тюбиках — не то что детская акварель! И однажды в магазине «Военторг» я увидел тюбик краски. Я его схватил, принес домой, стал разводить, он не разводился, тогда я его расковырял, думая, что он засох. Это оказалась масляная краска, берлинская лазурь, она божественно пахла. Мама мне дала деньги, и я купил в магазине на Кузнецком несколько красок, самых дешевых, и поехал в пионерский лагерь, где впервые увидел живого художника, который с этюдником писал три березы. В натуре они были скучные, сухие, как на фотографии, а у него были мазочки, разные оттенки. На картине были более живые березы, не похожие на настоящие. Вот было первое открытие. Художник был молодой, но казался мне очень взрослым.
Олег, помните свои первые этюды?
Мой отец был большой рукодел, мы достали с ним фанеру, досочки, гвоздики, и я сделал себе первый самодельный этюдник. А так как никаких застежек у меня не было — в Тушине было трудно гвоздь достать в керосиновой лавке, то я на этот этюдник повесил огромный амбарный замок, который нашелся у нас в доме. И с этюдником поехал в пионерский лагерь, где нашел пару фанерок, распилил и сделал на них свои первые этюды. Как грунтовать, я еще не знал. Передо мной стояла изба, синее небо, зеленая лужайка. Я все это зарисовал приблизительно и стал красить. Но у меня так красиво, как у художника, не получалось, выходила скучная и серая вещь. И я тогда почему-то отвернулся спиной и стал синее небо делать синей-синей краской, а бревна — серой-серой. И тогда я понял, что не надо смотреть, какой там оттенок зеленого, надо траву делать очень зеленой, а облака очень белыми. И этот примитивный взгляд у меня остался на всю жизнь. Я сделал два таких этюда, когда за моей спиной оказался парень, старше года на два. Он не был простым пионером, который спал, жрал и под горн выбегал, а он уже там трудился. Это был некто Мишка Архипов, которого только что исключили из художественной школы. И он мне ночь напролет рассказывал, какие там ребята, какие все гении, пишут взятие Казани на манер Сурикова, а педагогов даже за людей не считают. Его выгнали за то, что, кроме писания, у него были все двойки.
А как вы пошли учиться?
Была это Московская средняя художественная школа в Лаврушинском переулке. И когда я приехал из лагеря, то прошелся посмотреть. Там были выставлены работы лучших учеников. Надо сказать, что мое впечатление было, что я попал в нечто совершенно унылое. Я тогда не понимал профессиональные достоинства, я не знал все премудрости. Я увидел какую-то серятину, по сравнению с которой мои работы были попросту гениальны. И я подал свои две фанеры. Я взял еще какую-то фанеру и нарисовал куклу моей младшей сестры. Очень живую, яркую, в розовом платье. У родителей я вырезал мешковину сзади на диване и диван придвинул снова к стене, а вечером выломал штакетник в сквере во дворе и сбил подрамник, как меня научил Мишка. Но незадолго до начала экзаменов мне пришел отказ, меня не допустили до экзаменов. Завод был рядом, отец пришел на обед домой, и я расплакался. Он спросил: «Чего ты плачешь?» Я ему рассказал про эту школу, что мне отказали, он сказал: «Тьфу, какая ерунда!» Мой отец был простой человек, поэтому для него все было ерунда. «Поехали со мной!» Он берет с собой мои фанерки, мы приезжаем к художественной школе, и он напрямую идет к директору в кабинет. «Посиди, — говорит, — здесь». Через две минуты выходит — заходи! «Побойчей, чего ты нос повесил!» Я захожу, стоят на спинках диванов мои фанерки, отец говорит: «Да он на пеньке это делал, на пеньке!» Директор: «Да все у нас на пеньке!» Как я понял, директор решил отделаться от этого назойливого дурака, который вообще с улицы пришел и ничего ровным счетом не понимает. И за час до экзаменов разрешил этому обалдую, который своего сына привел из Тушина, их сдавать. Директор говорит: «Плохо!» — а отец — «На пеньке». «Ну, пусть идет сдает экзамены» — «А какой экзамен-то?» — «Рисунок» — «А что это?» — «На бумаге карандашом». Отец побежал, принес мне карандаш и резинку, и я впервые в своей жизни рисовал натюрморт с натуры. Я был очень возбужден, меня охватил азарт, как в дальнейшем, когда я полюбил охоту с отцом в лесу возле нашей дачи.