Это он придумал, наверняка нарисовал в Абрамцеве в 64-м году, когда у него были холсты и краски. Это легко проверить — если мосховский холст 64-го года производства, специалист сразу скажет, когда нарисовано. Чтобы в 44-м году найти кусок холста! Все холсты шли на солдатские портянки. Фаворский в Самарканде искал на помойке картонки, чтобы на них что-то нарисовать. Все были эвакуированы, есть нечего было и великим князьям, и колхозникам, все стояли за пайками.
Что, на твой взгляд, осталось в искусстве из подпольных кружков?
Почему, с некоторыми можно считаться — например, Миша Шварцман очень хороший художник, на мировом уровне. Лида Мастеркова, особенно ее графика, гуаши очень высокого качества. Все они вышли из домашних кружков. Никогда нельзя всем батальоном войти в мировое искусство, это невозможно. Проходят два-три человека из ста, остальные остаются рядовыми солдатами. Но о русском искусстве можно говорить только, что это особое развитие, оно ни с чем не сравнимо, тут я за Тютчева двумя руками. Как это ни парадоксально, сейчас открылся мир, стенку сломали Берлинскую, Россия полна информацией, художники знают абсолютно все, оригиналы представлены во всех музеях — а все равно развивается своим самобытным способом, не пересекается с Западом, не совпадает. Сейчас все тоже еще в зародыше, не соответствует западным меркам. Значит, получается, что, несмотря на политический зажим-режим, Россия даже в свободном пространстве развивается особым способом. А может быть, это и хорошо — может, и не надо идти плечом к плечу с Западом? Забытый язык представляет собой какую-то ценность в цивилизованном мире, с ним возятся, поэтому русским нужно сохранить свой язык как алфавит, оставаться самобытным куском, не стремиться подмазываться под Запад — больше будет вторичности.
В России с давних пор, с начала XIX века, не было развитой системы торговли искусством. Россия была нехудожественная страна, где отсутствовала система коммерческих и культурных связей и не существовало системы торговых оборотов в искусстве. В Париже было триста галерей в это время, галереи появились в начале XIX века в большом количестве. В 1917 году во всей России было всего три галереи: Добычиной в Санкт-Петербурге, Дмитриевой в Москве и галерея в Одессе. Причем выставляли не только картинки «Мир искусства» или «Бубновый валет», но торговали матрешками или платками. Все, больше ничего не было. Когда за три-четыре года до революции образовались движения супрематизма и конструктивизма, они существовали без всякой коммерческой поддержки, меценатов не было. Выставки были квартирные, или собирали в складчину деньги и снимали ту же галерею Дмитриевой. То есть никакой организованной пропаганды в современном виде не было. И большевики быстро всю эту самодеятельность прикрыли, организовав один Союз художников, куда все немедленно ринулись по привычке — потому что всегда, со времен Петра, было единое государственное тело, подчиненное правительственной конторе во главе с каким-нибудь князем. Фредерикс был перед революцией — с ним часто дрался Верещагин насчет денег. Были царь и два-три человека, которые покупали что-то для себя.
Позже на смену аристократам пришли купцы.
Третьяков, Солдатенков, Терещенко, Рябушинский стали платить огромные деньги художникам. Маковский и Суриков гребли десятки тысяч за заказные вещи. Например, Суриков нарисовал в 1905 году картину «Стенька Разин в ладье», сейчас в Русском музее. Третьяков давал ему 100 тысяч, а великий князь Владимир купил за 150 тысяч рублей золотом! В это же время Ван Гог и Сезанн продавали по 50–75 рублей картинки. Врубель оформлял ярмарку для Мамонтова, потому что ему давали огромные деньги за «Принцессу Грезу». Когда Костя Коровин был начальником русского отдела Всемирной выставки в Париже в 1900 году, с Мамонтовым и князем Владимиром Николаевичем Тенишевым они привозили павильон «Индустрия», оформленный за огромные русские деньги, которые не снились французским художникам никогда. Матисс за свой бесценный танец получил от Щукина 10 тысяч рублей! Сто и десять, Суриков и Матисс! Червонное золото и промокашка! Но Ларионов завидовал: он ему 10 тысяч, а мне только 500 рублей за этюд дает. Левитану и то больше! В результате ни один русский художник не работал на Западе. Да какой же дурак поедет во Францию торговать картинами? Конечно, никто! Все продавали русским богачам.
Выходит, частная русская деятельность, идущая своим путем. Как и писатели-символисты, не входят в мировое искусство.
При Александре Третьем поднялась сильная волна русского национализма — Римский-Корсаков был гвоздем первых русских сезонов, «Снегурочка», «Шехеразада» или «Годунов» Мусоргского, национальная глыба! Византийский стиль, декор, орнамент восточный — Рерих и Бакст любили это дело. «Половецкие пляски» Бородина произвели сильное впечатление на французов, которые еще не привыкли к таким вещам. У них был импрессионизм, искусство совсем не приспособленное для театра, а здесь — русские привезли настоящий азиатский театр, который потом пошел по другим странам — в Аргентину, Америку, Испанию. Французы воспринимали это как первичное азиатское искусство, которому можно подражать, не упоминая об оригиналах. Матисс все это видел, он вообще был большим поклонником русского примитива, иконы и народного искусства. Яркие краски! Русское искусство вообще не входит в мировое, лишь недавно начали присматриваться к авангарду! Сейчас, наверное, какие-то изменения происходят в сторону персонализации, когда люди со стороны с большими трудностями пытаются укрепиться в русском искусстве, а раньше это был закрытый клуб, куда посторонним вход был категорически воспрещен. Это было абсолютно невозможно — их немедленно уничтожали. Приезжие, без связей с культурным миром, Малевич, Татлин, Филонов, уничтожались как сорняк. И клановое искусство загребло под себя весь соцреализм. Сталинский классик Иогансон — непростой человек, старинной фамилии, его бабушка обшивала царскую фамилию в Петербурге — это очень крепко сидящая иностранная семья. Вот моя личная версия, которую я пытаюсь вдолбить.
Иогансон еще и белогвардеец! Семейные кланы существовали задолго до революции.
Кланы начались с Петра, когда тот ввел государственное искусство и пригласил из-за границы иностранцев. Все они лезли туда на заработки, им платили очень много денег. Россия XVIII — начала XIX века была золотым дном для художников, особенно для иностранцев, которые сбежались на большие деньги и застряли в России навсегда, — Брюлловы, Бруни. Застряли, и ремесло распространилось как зараза: четыре сына, и все художники, Верещагиных пятеро было! Дочки шли замуж, а сыновья повторяли профессию отцов. Необязательно было обладать талантом, чтобы стать академиком. Чистяков сказал: «Я научу собаку рисовать!» — как собак и учили. С древних времен дом Фаворского держал ремесло, и, если уж ты взялся за карандаш, будь любезен научиться им владеть. Не на уровне Брюллова или Львова, но хотя бы соответствующем образцам высокого искусства. Сама атмосфера дома требовала таких вещей. Фаворский не рвался в начальство, всегда был в середине, это совсем не тот человек, другой культуры — мастеровой, западного ремесла немецкого происхождения. Дюрер, Хинкельман, гравюра, печать — он требовал семейной линии, но культуры западного мастерства. Никаких поветрий, как только хулиганство — под зад коленкой. В 37-м году Карташов, Ефимов и Фаворский на паях взяли и построили за свой счет кирпичный дом — деньжищ у них было невпроворот, не знали, куда девать, швыряли направо и налево! У них были в то время большие государственные заказы, а халтурщики они были невероятные: Лев Михайлович Карташов и Иван Семенович Ефимов расставили всех позолоченных быков на Сельскохозяйственной выставке. У Ватагина была другая линия — он делал коз. Все заказы они загребали себе.
О выживании «бывших» после революции прекрасно писал Алексей Глебович Смирнов, сам сын и внук художников и генералов.
Лешка Смирнов много врет! Иван Семенович Ефимов, мой знакомец по дому Фаворского, отличнейший человек, высочайшей культуры, по женской линии из старинной барской фамилии князей Демидовых — мама вышла замуж за тамбовского помещика Ефимова, говорил: «Я — Демидов, князь Сан-Донато! У нас дворцы во Флоренции!» 10 лет он прожил в Париже и пригласил к себе Серова, с которым тоже находился в каком-то родстве. Вся советская халтура, все станции метро имени Кагановича были украшены барельефами и мозаикой Ивана Семеновича и Льва Михайловича. Однажды Иван Семенович попытался влезть в чужой огород и на лошадь посадил маршала Ворошилова, но приехал скульптор Меркуров и сказал: «Ворошилов мой, а лошадь — твоя! Ты у меня отбираешь халтуру». Армянин Меркуров был крупнейший скульптор 30-40-х годов, расставивший Сталиных и Лениных по всему Волго-Донскому каналу. Крутой мужик, еще старой школы, маску Льва Толстого снимал! Однажды ходили к нему в гости с Карташовым, его учеником: у Меркурова был отдельный особняк в Измайловском парке — все по-русски запущено, переломано, палки на огороде торчат, зато из-за ограды выскочили злые, здоровые овчарки, чуть нас не съели. Жена Льва Михайловича, Милочка, была урожденная Дервиз — старинная баронская фамилия строителей, банкиров, художников. Все были в родстве — пять-шесть знаменитых фамилий дворянских!
А почему потомственные дворяне поюли в художники?
При Петре дворянам было вообще запрещено рисовать, они с пеленок должны были служить солдатами. При Екатерине они первыми выхлопотали себе свободу от рабства, стали гужевать, пить-гулять, было не до рисования. В начале XIX века пришел какой-то момент, когда люди больших фамилий увлеклись культурой — стали музицировать, собирать салоны. Виельгорский стал директором Оперы, Федор Толстой занялся скульптурой, Шереметев начал рисовать как любитель, а князь Гагарин стал к середине XIX века президентом Академии художеств. В это время выяснилось, что пачкать руки краской и выходить на сцену перед публикой дворянам можно. Литературой можно было заниматься профессионально еще раньше. До этого занятие искусством считалось рабской работой — Аргунов, Баженов, Егоров, Шибуев — все были рабами, за исключением приезжих иностранцев. К середине XIX века господа захватили ключевые позиции в этом деле и уже не отступали — семейная линия продолжается вплоть до сегодн