Здесь легче, здешний мир построен на системе взаимоотношений, не работающей на Западе. На работу устраиваются не по резюме, по знакомству. Европеец живет в кредит и откладывает на будущее. Нашему человеку легко достались деньги. Плюс генетическая память. Мама не могла купить себе юбку — я сделаю это с удвоенной энергией.
Открою тайну: во Франции со стороны никого не возьмут. Во Франции тоже телефонный звонок существует. Французы терпеть не могут Америку, но, так как они цивилизованные, они об этом не говорят. В Америке, если у тебя есть идея, ты посылаешь свое досье, и с тобой обязательно будет серьезное собеседование. И, если устроит, тебе дадут испытательный срок. Так что возможность с улицы попасть на работу существует. В этом плане, конечно, в России легче. Они предпочитают нанимать за копейки азиатов, а свои уезжают в другие страны. Есть города типа Тарусы, где вообще работы нет. Труа, например. Вот и природы левых движений. Молодой человек оканчивает университет, а дальше? Альтернативы большевизму пока не придумали. Но надо отдать должное левым — они создали прекрасную систему социальной защиты. Французы недовольны сегодняшним поворотом назад. У них великолепная государственная медицина, прекрасные пенсии. В Америке страшное дело, там все беспомощны. На улицу тебя не выкинут, но положат в госпиталь похуже нашего. Умные капиталисты поняли, что надо делиться. Не знаю, поймут ли это наши олигархи, — слишком легко деньги им достались. Думаю, они это поймут, удирая на Запад. Абрамовича вот предупредили — давай, мол, голубчик. Одному олигарху можно воровать, а второго выгоняют под задницу. Все это похоже на насилие большевистское. Я не говорю о Березовском и Гусинском — из этого вообще шоу сделали. Почему?
Для отвлечения внимания общества от бедности, от Чечни. Вот и создали образ нового врага — олигарха.
Я думаю совсем по-другому. Это взаимообратная связь между государством и этой личностью. Он сам — хороший гусь. Такая мания величия была — все позволено, а выяснилось, что не все.
Революция поглощает своих детей?
Это пародия на революцию, когда один так называемый хороший президент на танк забирается, как Ленин на броневик. Во мне это вызывает отвращение. «Мы защищаем Белый дом». От кого? Потом разрушают, а турки заново строят. Все возможно, я понимаю, но не надо людей околпачивать.
У нас, к сожалению, люди всегда верят во власть. Они ее ругают, но ее же и выбирают. Психология русская построена на воровстве или зависти к тому, кто украл. Только один ворует канистру солярки, другой — завод или скважину нефтяную.
Правильно, но виновато двойное сознание интеллигенции. А люди у нас очень хорошие, талантливые, но наивные и инфантильные, как дети. И у них нет своего мнения. Народ — сам по себе, его приучили врать. Он смотрит, где гниет наверху. А придет завтра Зюганов, интеллигенты станут делать, что ему нужно. Это очень похоже и на западную интеллигенцию. Нам подсовывать начали Адорна какого-то, а свои философы, которые только-только открылись, никого не интересуют. Для меня вообще экономика нынешней России — загадка большая. Кем был Гайдар? Советником в газете «Правда» по американской экономике. Не хочу кинуть в него камень, но он — дилетант, кабинетный ученый. И он решил: есть я, а вокруг меня 150 миллионов крутится. Набрали американских советников. Экспортную культуру привезли сюда. Продукты закапывали, очереди создавали. Набрали кредитов — вместо того, чтобы дороги строить.
Но с одной стороны — дыра, с другой — что-то происходит. Молокозавод вот у нас армяне отстроили. Я в Москве на улицу редко когда выхожу, но вижу: очень много народу на Тверской, в книжном магазине, чего раньше не было. Книги довольно дорогие для России, но их покупают. Снова стали читать классику. Мне кажется, что вообще время в обратную сторону крутится, идет возврат к 60-м годам. Может, это и плохо, я не знаю. Всю эту популярную культуру мы должны были пройти, пережить. Сейчас, наверное, наелись. Границы открыты, все насмотрелись и успокоились, появился хороший ракурс на современную жизнь в Москве, никто особенно не стремится уехать, люди даже возвращаются. Хотят жить дома, это нормально. Сейчас и деятели науки возвращаются, живут на два дома. Мой знакомый биолог, пожизненный профессор, получивший французский паспорт, возвращается. Хотя Франция и купила его мозги. Даже евреи на Украину возвращаются. Из Израиля вообще скоро все разбегутся — это ведь искусственное государство. А здесь никакие рецепты не годятся. Это огромная страна, где должны совмещаться либерализм с жестким государственным контролем. Во всем мире национализируют железные дороги, а у нас все раздавать начали. Страха не стало, перестали бояться Бога. Теперь стали церкви восстанавливать, делают из этого идеологию. Но ведь это ужасно.
Скорее смешно смотреть, как Путин с Лужковым в церкви со свечками стоят. Зюганов тот же. Утром — в храм, вечером — в казино.
А для меня не смешно, а вполне нормально, хоть я и не церковный человек. Хорошо, что туда побежали, а не в другую сторону. Недавно у меня был священник в гостях, и мы с ним спорили об этом. Ведь добро не может быть одно, тогда будет невероятная скука, похожая на гоголевские повести. Ведь не может же быть только черно-белое в мире, существуют разные оттенки. И мы должны приучаться иметь свое мнение по каждому вопросу, а не наклеивать ярлыки. Он университет окончил, музыкальную школу. Но ведь еще есть и культура, личная жизнь, своя история и история города. А когда он восстанавливает церковь, да еще и строит дом, прихожане уже смотрят косо: «Поп построил себе дом». Все знают, сколько дом стоит, — а здесь по тыще-полторы рублей получают. Люди в городе потеряли какое-либо доверие к власти — к большевикам, потом к демократии. У них сейчас нет вообще ничего. Огороды свои есть, и то слава богу. Я вот в прошлом году попал в больницу. Здесь ездят богатые на водных мотоциклах, а я лодку ставил. Волны здоровые, я и ударился понтоном железным. Ухо у меня разбито было, разрезано наполовину. Упал я в воду со всеми этими удочками, все намокло. Поехал в больницу местную, где один хирург и сто человек стоят. У одних рука переломана, у других нога сломана, у третьих еще чего. Я уже хотел в Серпухов ехать, кровь идет, как встретил своего знакомого старого, который работает там до сих пор. Ну, они меня два часа зашивали, а люди-то сидели, ждали. Врач копейки получает. Так что со времени попадания в здешнюю больницу Зверева ничего не изменилось. Вот вам и результат всей этой демократии. Это мы ведь в Москве живем да по Парижам ездим. И деньги я зарабатываю. А может и социальный взрыв быть. Бунта не будет, но вместо либерализма будет кнут.
Болото будет.
Ну, дай Бог. Мы свою жизнь прожили, и неплохо. А мои внуки как будут жить, не знаю. Но вообще у меня идеологии нет — занимаюсь своей приватной деятельностью, ремеслом. В 2004 году будет большая выставка, в Русском музее и Третьяковке. Из Парижа везу. Спонсор русский нашелся — большие деньги! Страховка, транспорт. У меня ведь здесь 12 лет не было выставки!
«Я чист как чекист, кристален как Сталин». Рассказ Эдика о Толе Звереве в шашлычной у Никитских ворот «Я чист как чекист, кристален как Сталин». Рассказ о Звереве нужно начать с этого его стихотворения, в котором заключена эпоха и ее важнейший персонаж Толя Зверев. Познакомился я с ним еще до его приезда в Тарусу, через Харитонова или Плавинского, сейчас уже не помню. Знакомились мы тогда в основном в застольях — по домам или в каких-то забегаловках, в пельмехах или столовых. Потом Плавинский купил себе дом в Тарусе и там появляется этот знаковый персонаж. Они ж приятели. Он был один из мифологии — рассказывали о гении, природном таланте, о замечательном художнике, ведущем жизнь полуклошара-полубродяги. «Я вышел на перекресток», «После нас — хоть потоп», «Без руля да без ветрил», «Перекати-поле». Зверев стал знаковой фигурой и внес оживление в нашу жизнь не благодаря социальному протесту, а потому, что показал, что свобода и есть жизнь. Даже среди художников-нонконформистов это был персонаж, который излучал свободу. Я от многих слышал о брезгливом отношении к Звереву, но это их проблемы, а не проблемы Зверева. Я не могу его оценить как художника, он мне по языку очень чужд, но я отдаю ему должное и считаю, что он — великий из великих. Я, наверное, тоже говорил многим, что у него то не так, это не так, но сейчас погружаешься и понимаешь — нет, старик, он жил только ради свободы! Не свободы как прав человека, а той метафизической свободы, в которой живет бахтинский карнавал и карнавал советский, и личная биография. Конечно, это был остров свободы. Он не был догматиком, у него не было мании величия. Это был тончайший человек, и он знал себе цену. Это я могу ответственно сказать.
Он был персонаж из литературы, из искусства, из парижского мифа, принесенного выставкой Пикассо, которая немного приоткрыла «железный занавес». Тогда никто не знал, что такое жизнь парижской богемы, информации было мало, и мы больше ее себе придумывали. С другой стороны, он был персонаж из нормальных советских пивнушек. Но у него был физиологический талант. Толя был на самом деле сумасшедший, беззащитный. И ему, конечно, очень повезло, что он встретился с Румневым, который был просто в него влюблен. Он его открыл, между прочим, в Сокольниках. И отсидевший танцор Румнев ввел его в круг интеллигенции. Он ходил к Румневу на могилу, когда тот умер. Сам мне рассказывал: «Вот это был человек!» Для Фалька Зверев был окном в свободу — вот он и сказал свою знаменитую фразу. Так же как Бунин издалека заметил Паустовского. Но Толя был самородком, выросшим из этого времени, никаким учеником Фонвизина он не был. Я вот могу сказать, что он очень даже похож на польского художника Турусевича. Ну и что? Надо посмотреть внимательно на его рисунки, чтобы увидеть, что это — природный талант. Но какие-то культурные структуры он подключал — у него есть вещи, связанные с ташизмом, который он увидел на выставке в Парке Горького. Но без меценатов он не реализовался бы, меценат должен был появиться обязательно. У них было полное попадание в его язык искусства. Румнев, Костаки, еще психиатр какой-то. Интеллигенция ведь тоже была закодирована — в то же время появился Илья Глазунов, и интеллигенция ему аплодировала. Алигер, Паустовский его вытащили так же, как Зверева, когда он нарисовал портрет Юлиуса Ф