Типа нью-йоркской галереи Нахамкина, где продавали и картины, и самовары, и иконы?
Нахамкин намного был выше, хотя к нему относились очень многие скептически. У него было очень хорошее место в Сохо, огромная галерея. Он сделал ряд очень мощных персональных выставок. Но у него было много конкурентов, несколько американских галерей, у которых тоже были русские художники в то время, как галерея Фельдмана, выставлявшая Комара и Меламида, Кабакова. Они его не терпели. Нахамкин замечательно продавал, в основном русским — врачам, адвокатам, они все это покупали. Первая моя большая выставка в Нью-Йорке, ретроспектива, была у него. Была большая пресса, «Нью-Йорк таймс», «Ньюсуик». А потом его постепенно сгноили. Или он сам перешел в другой бизнес, когда волна интереса к русскому искусству стала спадать. А он очень успешный бизнесмен, ремонтирует и продает здания. И он сначала передал галерею своему зятю, и она стала называться «Берман галери», а потом просто сдал под какой-то магазин. Недалеко была галерея Фельдмана, рядом «Филлис Кан», которая тоже занималась русскими художниками. Они и сделали все, чтобы его убрать, — борьба конкурентная там очень большая. Фельдман постепенно перестал выставлять русских, с Кабаковым у него был суд, который Кабаков проиграл. Филлис Кан тоже перестала выставлять русских. Тогда и появилась галерея Мими Ферц.
Правда, что список художников для аукциона «Сотбис» 88-го года составлялся у Кабакова на кухне?
Список составлялся в Министерстве культуры. Это все игры, так происходит всегда, когда делят деньги. Это была коммерческо-политическая ситуация. Я-то в обойму попал, но не знаю — хорошо это или плохо. Для мифологии в том числе. Я не придаю этому большого значения. «Сотбис» не определял факт существования художника. Он определял его рыночную стоимость. Там были рычаги совершенно непонятные, кто им управлял и как. Но заработали они очень хорошо. А второй раз не сделали, поскольку сняли все сливки и осталось молоко. Просчитали, что выкачали все, что можно.
«Новыерусские» покупают современные картины? Правда, что на парижских аукционах можно задешево купить работы Попкова или Целкова?
Новые русские покупают картины здесь, сейчас возродился интерес к 60-м. Или у самих художников, живущих на Западе. Парижский аукцион «Друо» — не уровень «Сотбис», это городской аукцион, где на четырех этажах каждый день идет по аукциону. В одном зале лежат книги антикварные, медные вещи, а на стене висит Юра Купер или случайно попавший Целков. Цены катастрофически низкие для престижных художников, но как они туда попадают, никто не контролирует. Поскольку нет устойчивого рынка, то тут же кто-то скупает или нет. Рабина там появлялись вещи довольно дешево, Целкова там картину показали в тысячу раз дешевле, чем он продает. Но вещь надо купить немедленно. Так что этот аукцион не котируется. Наверное, его цены фиксируются потом в официальных справочниках, но он считается маргинальным. Странно, но в Париже нет аукциона уровня «Сотбис». Вообще, случайные продажи на таких аукционах, как «Сотбис» или «Кристис», очень редки. Как правило, если художник работает с галереей и имеет поддержку, его вещи не могут быть случайно выставлены. Даже если вещь появляется от случайного продавца, галерея, которая заинтересована в поддержании цен на этого художника, делает все, чтобы вещь была продана за нужную цену. Принимаются меры, чтобы цена не упала, отбирается агент, который будет покупать. А если они сами выставляют систематически, то тем более принимаются все меры. А «Друо» — аукцион случайный. Там появляется много вещей художников, у которых нет галерейной поддержки. Что очень опасная вещь для художника.
Шемякина там продают за три копейки.
Когда-то он был довольно модным в Париже, с появлением у Дины Верни. Это экзотика, он яркий художник, и цены были довольно высокие, а сейчас упали катастрофически. Шемякин пытался показать свои работы, которые привез Карпантье, в Израиле, в каком-то театре. Они были застрахованы на сколько-то там миллионов долларов и странным образом в этом помещении сгорели перед выставкой. Шемякин потребовал страховую сумму. В результате расследования он ничего не получил, потому что подозревали, что это был поджог. Но на нем пробы негде ставить, здесь много историй можно рассказать. Сейчас он целуется с Путиным, как раньше с Горбачевым и Ельциным.
Ну, Церетели ему не догнать. Он подарил 15-метрового Бальзака городу Парижу, теперь рассказывает, что французы приняли его в свою Академию.
Это все мифология. Я в Париже спрашивал знакомых, которые могли список академиков посмотреть, — и такого скульптора там нет. Так что это он все сам говорит: «Показал макетик, они посмотрели — обалдели». Потом он хочет поставить Колосса Родосского — 150 метров, чтобы ногами на двух островах стоял, «посмотрели — обалдели». Все это есть в его интервью.
Уникальный случай — москвичи отстояли Патриаршие пруды, с оговоркой, правда, что сидячий памятник Булгакову все-таки будет поставлен.
Замечательный уголок, жаль, трамвай не ходит! Сидячий памятник в качестве городской скульптуры — это неплохо, их в Америке очень много. Но на самом деле я бы поставил там старый трамвай как экспонат — в уголочке, где он ходил, ближе к Маяковской.
Зато на месте залов МОСХа — очередной Музей современного искусства. Десять лет ведутся разговоры о создании в Москве настоящего музея, а воз и ныне там. Нет здания, да и согласия между кураторами.
Музей современного искусства в Москве хотел делать Ерофеев, хотел делать Бажанов, Глезер хотел. Но все это высказывались пожелания, я читал в журнале «Арт-Хроника» полемику Бажанова с Церетели. Или Ерофеева. По поводу Провиантских складов на «Парке Культуры» Церетели говорил, что все просто — надо военным дать дом, а себе взять склады. Все просто получается. Конечно, Бажанов или Ерофеев не способны это сделать, они же совершенно другого типа люди. И денег нет для этого, и глаз не так подмигивает кому надо. А он говорит с чувством своего превосходства, даже издеваясь над ними. «Дурачки, не можете, а лезете. Успокойтесь, я вам покажу, как надо». Вообще, феномен: наряду с определенной художественной средой — с галереями, критиками, публикациями — одновременно существует Академия художеств СССР с Церетели во главе, которая абсолютно не имеет никакого отношения ни к современному искусству, ни к идеологии, ни к рынку. Как объяснить это параллельное существование? Я предложил такой ответ — можно рассматривать институцию Академии художеств как некое искусственное образование, перформанс на фоне московской художественной жизни.
Здесь активно работают кураторы Гельман и Мизиано. Питерцы Африка с Новиковым хорошо выставлялись в мире.
Они стараются как раз быть мейнстримом, много читают и хорошо знают, что к чему. Сначала они были в фарватере у Кабакова, потому что за суперстаром надо идти — с этим связана своя карьера. Сейчас поотстали, поезд ушел. Они накинулись на молодых, из которых хотят делать заметные на Западе фигуры, что очень трудно, поскольку молодые сами стараются так или иначе быть похожими на западное искусство. Я видел одеяла, тряпки с аппликациями Новикова, Африки инсталляции видел в Нью-Йорке, где лежит какой-то персонаж в психиатрической больнице. Когда я ходил по выставкам в том же Нью-Йорке или листал журналы, то видел типологически те же самые вещи, может чуть-чуть отличающиеся от Новикова. Хотя я уверен, что у него, как человека умного, наверняка есть какая-то философия, подоплека. Но я этому не очень доверяю, все-таки я смотрю вещи. Если мне станет интересно, я буду что-то читать. Даже прочту имя художника. Но смотрю вещи. В Африке я тоже не увидел чего-то, что заставило бы среагировать активно. Ходишь по Челси, видишь много инсталляций такого типа, варианты одного и того же. В Париже тоже, хотя и гораздо меньше, чем в Нью-Йорке.
Современное искусствоведение также движется в фарватере Кабакова.
Всегда есть мейнстрим, который и является настоящим конформизмом. Многие хотят строиться в колонну за суперстаром — так легче сделать карьеру. И это происходит везде, во всем мире. Ни один критик не придет в Париже на твою выставку, если ты не входишь в список. Это называется внутренний конформизм. Но 90 процентов людей — конформисты. Они хотят быть как все — делать деньги, карьеру. Не так много людей могут идти наперекор. Меня поразила одна история. В 2000 году в Лондоне была сделана художественная выставка — копия павильона «Искусство» на промышленной ярмарке в Париже 1900 года. Собрали те же самые имена и, по возможности, те же самые картины. Параллельно сделали второй павильон, где выставили художников, которые жили в то время, но на ярмарку не попали. И вот, в первом павильоне — почти ни одной известной вещи. То есть они существуют только исторически, а как художественное явление — исчезли. А во втором павильоне — Ван Гог, Сезанн. Так происходит всегда, и это не переделаешь. Так что надо терпеть и заниматься своим делом.
Кто сегодня грамотно пишет о современном искусстве?
Среди пишущих по-русски я выделяю Александра Боровского. Это один из самых компетентных людей. В отличие от многих он имеет глаза. Многие не любят искусство и не знают, как на него смотреть, просто занимаются тем, что что-то объясняют. Он — умница большая, очень образованный человек и очень хорошо пишет. Я был просто поражен текстом, который он написал для моей выставки в Нью-Йорке, настолько тонко и точно было написано, не только какие-то вещи, которые трудно не разглядеть. Хотелось бы, чтобы такой человек написал монографию. Может быть, напишет?
В Русском музее вас признали абстракционистом, а в Третьяковке на аналогичной выставке — нет.
Я видел двухтомный каталог питерской выставки, там меня почему-то сочли абстрактным художником, а в Москве нет. Неожиданно для меня, в статье про эту выставку в журнале НОМИ репродуцировали именно мою вещь как образец настоящей абстракции. А в Третьяковке отказались. В Русском музее разделили авангард, включающий 60-е годы и современную живопись. Я не знаю, как это территориально было разделено. Интересно, в Русском музее разделят коллекцию или нет? Там ведь иностранцы висят, гэдээровцы какие-то, театральщина. Не знаю, кто отбирал, немцы или Русский музей. Но там команда получше. Петрова с Киблицким — стержень, везде ездят очень активно. На примере Киблицкого видно, как важен такой менеджер. Потому что он действительно много пробил для них, достает спонсоров с деньгами. Он ведь художник — я и не знал, что у него такие задатки. Каталоги печатает в Италии, сидит там с корректурами. У Русского музея есть свой издательский отдел, есть даже своя квартира в городе, где находится типография.