Александра Сергеевича этот ответ удовлетворил. Сашу – нет.
– Ты же соврала ему, – негромко сказал он, провожая взглядом чёрный внедорожник.
– Соврала, – легко согласилась я. – Откуда ты знаешь?
Саша взглянул на меня и неожиданно улыбнулся.
– Ты не могла не понять, что те, кто охотился за тобой всё это время, и были помощниками Артемиса. Так он искал сильнейших из вас, тех, кто станет его партнёром «по делу». Нормальный человек в этой ситуации захочет отомстить, а тот, кто заключил соглашение с искажением, не сможет пойти против него.
Мне показалось, что сердце замерло на миг. О том, что всё это работа Артемиса, я, конечно, не догадывалась. Но…
– Откуда ты знаешь? – еле слышно спросила я.
Саша заулыбался ещё шире.
– Ты, наверное, догадываешься прямо сейчас, – сказал он. – По глазам вижу.
Конечно. Откуда ещё он мог знать о заключении соглашения с искажением. Если только он сам…
– Я был первым, кто избавился от искажения под наблюдением сотрудников института, – кивнул Саша. – Но о том, что теперь я стал более восприимчивым, я не стал рассказывать. Я должен был продолжать работать тут, я не мог этого не делать… ну… после всего.
Его улыбка угасла. И я неожиданно поняла, что понимаю его как никто. И что тоже не расскажу никому о восприимчивости, если она случится и со мной.
– Я понял, что ты общаешься со своим искажением после того, как ты сказала о странном сне, – продолжил он. – Помнишь, я говорил тебе, что достаточно узнать, что снится человеку, чтобы понять, кто он? Это был как раз тот случай.
Я собиралась было уже что-то спросить, но не успела. У Саши зазвонил телефон, и он, жестом попросив остановиться, ответил на звонок.
– Да… да, понял. Уже еду, – он виновато посмотрел на меня, я усмехнулась. – Да нет, с ней всё в порядке. Более чем. Да, завтра всё оформим.
Я постаралась вложить в свой взгляд столько благодарности, сколько смогу. Саша кивнул – понял.
– Ладно, я тебя услышал. Буду через два часа… извини, раньше не получится, я в Саратове, – сказал он и положил трубку. Затем обернулся ко мне. – Прости. Работа…
Я улыбнулась и кивнула.
– А я хотела спросить тебя о том, как у тебя всё случилось, – сказала я. – Но, наверное, не судьба…
– Ой, поверь. Судьба.
Саша поднялся на ноги, подошёл ко мне. Неожиданно наклонился ко мне, коснулся рукой моей щеки… и поцеловал. Всё, как в том видении, так что в первые секунды я растерялась. Но он был мягок и настойчив одновременно, и я поддалась и ответила на поцелуй.
В этом было что-то… правильное. Сладкое и томительное, обжигающее и дарящее спокойствие. Я зажмурилась, наслаждаясь мимолётной близостью, и ощутила что-то вроде сожаления в тот момент, когда она, как и всё мимолётное, растаяла.
– Завтра после работы – ужин, – тихо сказал Саша, глядя мне в глаза. – Не вздумай отказаться.
– Не вздумай сбежать, – улыбнулась я.
Он усмехнулся, быстро коснулся губами моих губ и наконец-то отстранился. Снова взялся за телефон, набрал чей-то номер и, не попрощавшись, поторопился к автобусной остановке, на парковке возле которой стояла его старая чёрная «шестёрка» с трещиной на лобовом стекле. А я смотрела ему вслед и ждала, когда он уедет. Не хотелось бы, чтобы его зацепило, или чтобы он вообще участвовал в этом – наше расставание с искажением было слишком личным, чтобы вмешивать сюда людей, испытавших своё, но чужое для меня искажение.
Убедившись, что Саша уехал, я подошла к кассе и расплатилась. Затем вышла на площадь, вдохнула полной грудью воздух и прислушалась к ветру. Он уже ждал меня, как ждало и искажение, и пришло время откликнуться на зов.
От стоявшего в стороне ларька, продающего музыкальные диски, донеслась танцевальная мелодия. Я зажмурилась, поймала темп и начала танцевать.
Искажение знало об этом с самого начала, а потому пыталось донести до меня. Правда, только так, как оно умело, но что поделать – иначе у него просто не получалось.
Ты не нуждаешься в искажении, если ты способен брать всё сам в свои руки ради дела, которое стоит любых стараний и любой боли. Ради дела, способного служить людям, а не подчинять их ради твоих амбиций.
Я танцевала, закрыв глаза, с каждым новым шагом волнение отступало, пока не испарилось совсем. Осталась только музыка, я сама была музыкой – гимном прощания с этой безумной неделей, с этими странными событиями… гимном прощания с искажением. Мне будет его не хватать, но лучше я буду служить людям как-то иначе, каким-нибудь своим личным даром. Тем более, теперь, когда я точно знаю, каким именно.
Открыв глаза, я увидела, что вместе со мной, повторяя каждое мое движение, танцует целая толпа. С каждым тактом к нам присоединялось всё больше проходивших мимо людей, с каждой нотой наши движения становились всё более чёткими, быстрыми, едиными. Конечно, они не знали, что подчинились искажению, и в их памяти это останется как весёлый флешмоб, стихийно начавшийся на центральной улице Саратова.
А в моей памяти это останется как новое начало.
Десять заповедей героя
Я никогда не думал о том, что это такое – быть героем. Но однажды меня вынудили им стать, как это обычно бывает в фильмах и книгах, и это многому меня научило.
Первое и самое главное – что героем ты можешь стать в любой момент. Достаточно, например, выйти на прогулку ночью и увидеть на мосту девчонку, готовую спрыгнуть. Она ещё не перелезла через бортик – или как называется этот проклятый заборчик? – но ты видишь её позу, видишь, как она смотрит в чёрную бездну реки, раскинувшуюся под мостом, и понимаешь – это неизбежно. Особенно если ты клинический психолог со стажем, и такие вещи чувствуешь интуитивно.
Я помню, что в тот вечер был одет в джинсы и вязаный серый свитер, висевший на мне мешком. Я помню, что в те секунды думать было некогда, надо было действовать, и я действовал. Я подошёл ближе, настолько, насколько мог, чтобы девчонка меня не заметила, и принялся перелезать через бортик. Руки тряслись, свитер цеплялся за какой-то болтик, торчавший из металлических соединений, и я старался сделать вид, что не замечаю этого – самоубийцам оно ни к чему.
– Эй! – окликнула меня девчонка. – Ты чего творишь?
Она шагнула в сторону от бортика, но не убрала с него руку. Я уже перелез одной ногой на ту сторону, останавливаться было нельзя.
– Эй, тебе говорю! – занервничала она.
Я перелез через бортик, посильнее сжал его руками и обернулся к ней.
– А что, так не ясно?
Она убрала руку от бортика и осторожно шагнула ближе. Вошла в круг света от фонаря, и я смог рассмотреть её – совсем молоденькая, лет пятнадцать, не больше. На ней была только тонкая футболка и джинсы, и оставалось только удивляться, почему она ещё не дрожит от холода – от моего дыхания шёл заметный пар.
– Не вздумай прыгать, – неожиданно жёстко сказала она. – Тебе это не надо.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
Она смутилась. Пробормотала что-то, я толком не понял, что именно.
– Что?
– Я говорю, что нельзя вот так разбрасываться жизнью, – еле слышно промямлила девчонка. – Она одна, и…
Я отмахнулся и едва не сорвался вниз. Девчонка рванула ко мне, но в шаге от бортика замерла. Темнота окутала её со всех сторон, но я всё равно заметил, что она задрожала. Холод дошёл наконец.
– Если тебе взбрело в голову меня остановить, придумай что-нибудь получше, – сказал я. – Для меня это единственный выход.
– Это не выход, – тихо сказала она. – Это конец. Точка. Финал истории.
– И это всё, на что ты способна?
Она всё-таки шагнула ко мне и неожиданно обняла. Сжала мои руки, прижалась щекой к спине, и её не смутило даже то, что мой свитер был довольно грубым на ощупь и неприятно кололся.
– Просто… не надо, – прошептала она. – Я тебя прошу. Я не умею говорить красиво, не знаю тебя, не знаю, чем подбодрить… я даже жить не хочу! Но я хотя бы могу тебя обнять, хорошо? Вместе теплее.
– Жить не хочешь? – переспросил я.
И ощутил, как она кивнула.
– Откуда ты только свалился, – пробормотала она. – Это я собиралась шагнуть туда, а ты…
Она притихла. Кажется, кризис миновал. Я принялся осторожно перелезать через бортик, и девчонка убрала руки и шагнула назад.
– Ты появился буквально из ниоткуда, – тихо сказала она, – и как раз в тот момент… не может быть.
Я как раз повернулся лицом к ней, когда она протянула ко мне руку и опустила её на то место, где как сумасшедшее колотилось сердце. Это было странно, но для девчонки, избежавшей самоубийства, видимо, нормально.
– С ума сойти, – пробормотала она и подняла взгляд, посмотрела мне в глаза. – Ты кто такой вообще?
Я пожал плечами.
– Иван Небылицын, клинический психолог. – Я взял её руку, убрал от своей груди и сжал. – А ты?..
– Ника. Ника Сафонова, – отозвалась девчонка. Осторожно попыталась высвободить свою руку, и я отпустил её. – Небылицын, фамилия-то какая… постой. Ты клинический психолог?
– Да.
Она обняла себя за плечи, я снова заметил, как она дрожит.
– А знаешь, тебя очень не хватает в одном месте, – протянула Ника. Она старалась сохранить бесстрастный тон, но её голос предательски задрожал. – Я ведь не одна, э-э… кому жить не хочется. Нам всем очень нужна помощь.
– Прямо сейчас?
– Да, – ответила она. – Однозначно. Прямо сейчас.
Я больше не мог смотреть на то, как она мёрзнет, быстро стянул с себя свитер и протянул ей. Ника смотрела на меня так, будто я пытался подсунуть ей что-то подозрительное, вроде оставленного в метро неопознанного пакета.
– Да брось, тебе же холодно, – сказал я. – Он тебя не укусит.
Ника протянула руку и осторожно взяла свитер. Медленно накинула на плечи, завязала узлом рукава.
– Тёплый, – неуверенно сказала она.
– Конечно, тёплый, – не унимался я. – Не дури.
Она кивнула и в несколько быстрых движений натянула свитер на себя, как положено. Я изо всех сил старался сохранить каменное лицо. Свитер висел мешком на мне, Ника в нём просто тонула.