Это что, вторичные манифестации? Адам был уверен, что нет. Он видит настоящих, биологических людей, настоящую собаку, автомобиль, отравляющий воздух, – XX век в веке XXIX.
Замойский и Макферсон вошли в «Три Короны».
Это не был «Клуб Диоген» Майкрофта Холмса, но, тем не менее, никто не повышал голос над уровнем ленивой беседы, да и женщин Адам заметил не слишком много. Вся мебель выполнена из темного дерева, оно же покрывало стены, бордовые ковры выстилали паркет, приглушая звуки шагов… Тишина обладала глубиной и фактурой арабского гобелена.
Инсталлированные в панели керосиновые лампы истекали медно-бронзовым, тяжелым светом. Как же свет может быть тяжелым? Да именно так: покрывая каждую поверхность ощутимым, шершавым слоем янтарной крошки. Даже люди под прикосновением такого света двигались медленнее и плавнее; время с трудом продиралось между мгновениями.
Хозяин клуба (бородатый господин в костюме-тройке) после короткой куртуазной беседы посадил их в углу третьего салона, тут было еще темнее.
Замойский присматривался к уходящему. Наноманция? Биологическая пустышка? Ведь наверняка не OVR.
Спросил Патрика устами анимы.
= А ты видел барельеф над дверью? = ответилу ону вопросом.
= Нет. Какой барельеф?
= Набросок Да Винчи, человек, вписанный в квадрат. Покажу тебе после. Это обряд Первой Традиции. Ортодоксия Цивилизации HS.
= Ах. Понимаю.
Но они-то двое присутствовали лишь наноматическими манифестациями. Замойский жалел, что не может почувствовать настоящего запаха этого места.
Лакей принес алкоголь.
П.Г. извинилусь и вышлу в зал рядом. Замойский уселся свободнее. Понимал, что Патрик отошлу, поскольку Адам произнес свое «Я должен подумать» вслух – а «Три Короны» представляли собой идеальное место для спокойной рефлексии.
И понимал еще вот что: теперь – на этом отрезке Кривой – переадресация в произвольное место Цивилизации (на Земле, в Солнечной системе, в другом Порту, в другой инклюзии, в плато-конструкциях AR) всегда проблема лишь нескольких недолгих к-секунд – времени, необходимого для полной конфигурации манифестации, зависящего от первоначальной густоты инфа в конечной точке. Потому перескакивание по мимолетному капризу в желаемый пейзаж, под отвечающие напряжению момента экзотические небеса, под звезды с сиянием настолько же резким и горячим, как идущий разговор – все это было совершенно рационально. Да что там! Адам уже начинал инстинктивно понимать естественность такого образа жизни. Ведь он не забыл, как ехал через полгорода, чтобы съесть ленч в любимом ресторане, – через половину Европы, чтобы заказать костюм у любимого портного. И что изменилось? Ничего. Просто легче реализовывать капризы, сокращается путь между мыслью и поступком.
Высоты Кривой искушали, UI притягивала. Калотропия, в конце концов, отзывалась в каждом создании, и чем более низком, тем быстрее.
Прим Замойского наслаждался неизвестным алкоголем, дистиллированным Бог весть под какими солнцами, в каких Портах; не хотел спрашивать оэс, без объяснений тот оставался богаче на еще один вкус. В свете пропитанных керосином фитилей стекло обладало цветом грязного нефрита.
Он слышал шорох тихих бесед – и тот «шелест роскоши», свойственный таким местам, – но сумел от него закрыться, проигнорировать, как игнорировал шепоты, непрерывно вливающиеся в //уши.
Я мог бы так жить, подумал Адам. Это хорошая жизнь. Синий кафтан отражался в поверхности вращающегося в руке стакана. Я сам; никто за мной не следит, никто не надзирает. Я обладаю гражданством, я стахс…
Он знал, что 99 % населения Земли – не граждане Цивилизации HS. Не потому что эти люди не находятся на соответствующем отрезке Кривой, а потому что не могут себе позволить. Базовый Договор был написан в духе тогдашних держателей технологий, Цивилизацию Homo Sapiens основал промышленно-политический истеблишмент XXII века.
Значит, я могу говорить о себе, что принадлежу к элите, аристократии этого мира.
(Но выше ее есть еще аристократия вселенной; и аристократия всех возможных вселенных)…
Рядом лежала коробочка с эмблемой трех золотых корон на крышке. Он открыл. Сигара. Невольно улыбнулся.
Встал, прикурил одну от пламени лампы. Только вкус, без запаха; но зато какой вкус!.. Кто за все это платит?
//спросил.
Менеджер оэс зачерпнул из публичных Полей и ответил:
= Вводивший член клуба.
То есть Патрик.
Но рыночная стоимость такой вот сигары близка к нулю, как и любого продукта реконфигурации инфа. Глазами воображения Замойский почти видел бесконечные табачные поля, закрывающие горизонт стебли растений, которых духи сеяли, растили и лишали листьев. Сигара не стоила ни молекулы экзотической материи.
И все же Патрик принималу полную ответственность за Адама, а это означало больше, чем обязательства по урегулированию счетов. Тут существовали определенные четкие правила.
Первая Традиция… они ведь манифестировались не прямо в клубе, но снаружи, на ступенях. Вошли – шаг за шагом, – переступили порог. Значит, даже такие подробности…
Рассевшись в до невозможности удобном кресле, Замойский затянулся влажным дымом.
Подробности: способ обхода протокола Фарстона.
Подробности: почему она хотела убить и меня?
Подробности: почему, почему ей это не удалось?
Сам момент убийства Джудаса Адам просматривал больше двадцати раз, по вектору времени и против него, в обычном масштабе, замедленно и даже ускоренно. Как выдергивала хребет, как распарывала пустышку, одним движением мощных рук разрывая тело напополам. Чтобы в следующий момент развернуться – она и остальные копии – и помчаться к Замойскому.
Этот фрагмент он гонял многократно, знал его почти наизусть. Анжелика поднималась с лавки, бледная. Одуревший Адам осматривался вокруг, ничего не понимая. А мортоманифестации бежали, газельими прыжками преодолевая газон. Гости стояли и смотрели, молча, неподвижно: ничего не поделать, нечего говорить.
Отчего вообще негритянка? И это пламя из черепа. Это глупо. Зачем? Не проще ли хакнуть Поля, подчиненные непосредственно нановару, поглощенному организмом пустышки, выбранной в качестве жертвы? Эргономия убийства – это наука, как и любая другая. Это испепелило бы мне сердце раньше, чем кто-либо понял, в чем дело.
Замойский выдохнул дым, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Бестелесной анимой принялся выпытывать менеджера оэс. Оэс засасывал информацию с Плато, интерпретировал ее, компилировал, конвертировал в дискурсивную передачу и в этом образе апплицировал на выходы, соответствующие слуху се́кунда Адама.
Интерфейс этот, пусть и изрядно затрудняющий прилив информации, оставался необходим, поскольку Замойский не был фоэбэ, и сознание его было не в состоянии присваивать информацию на принципах непосредственного осмоса с Плато. Прежде всего, сознание его вообще не находилось на Плато, а всего лишь им пользовалось. Отсюда и ограничения.
Но сколько же человек может таким образом узнать/научиться за единицу времени? – слушая, читая, ощущая?.. Сравнительно с фоэбэ и инклюзиями – почти минимально. Они боги.
Да-а, UI искушает, UI притягивает – свет, солнце, звезда путеводная.
Он встряхнулся от пугающих мечтаний.
Способ покушения доказывает, что тот, кто за ним стоял, виновник, Программист, не обладает свободным доступом ко всему плато-индексу инфа: он пробился лишь до участка, отвечающего за кубический дециметр за периметром замка, проманипулировал содержимое его Полей и уже потом снова вошел под протокол.
То есть на самом деле Программист не сломал FTIP.
Нет; если уж нагромождать невозможности, то он сделал нечто еще более невозможное: вломился в плато-индекс инфа.
Менеджер оэс информировал Замойского, что Официум ведет по этому делу интенсивное расследование. Исключительно для решения загадки рождено пять открытых инклюзий. Результаты, естественно, секретны.
Именно это Замойского не раздражало: он прекрасно знал, кто таков Программист (Сюзерен, кто же еще?), а примененный им метод хакинга Плато (это был обычный Сток) слабо его интересовал; он все равно ничего бы не понял из мета-физических объяснений.
И все же эта подробность – что Сюзерен не может Стекать на произвольно избранные Поля; что он не до конца управляет своими манифестациями на Плато – изрядно добавляла Адаму отваги. Ведь он желает меня убить! Боже милостивый, если бы он мог Стекать по своему желанию, убил бы меня уже миллионократно!
Но – вторая подробность – собственно, зачем? Чем я ему угрожаю? Когда я успел наступить на его тень?
Во Дворце Памяти, манифестируясь через мое подсознание, Сюзерен плел что-то об уничтожении вселенной, о Нарве. Вообще, Нарва по какой-то причине не дает ему покоя.
Замойский посасывал сочный табак и постукивал ногтями о краснодеревную столешницу.
Хм-м-м-м. Как, собственно, представлена хронология событий?
Один. «Гнозис» обнаруживает «Вольщана».
Два. Изымают биоостанки.
Три. Реконструируют мне пустышку, мозг. Инсталируют привойку и запускают надзирающую СИ. Нина.
(Адам закусил сигару).
Четыре. Мойтль вытаскивает из рукава свой туз и изымает из меня историю полета, в том числе и характеристику Гекаты-Дрейфусса. Берет в лизинг трезубец и летит туда.
(Дальше домыслы; но правдоподобные).
Пять. Мойтль прибывает на место, возможно, высаживается на Нарву. Никого не информирует, не сообщает Джудасу, «Гнозису», Императору – никому. Это его секрет, его wunderwaffe[11] в бесконечной семейной войне. Адам прекрасно может представить себе возбуждение, которое охватило Мойтля при виде Гекаты, солнца, которое не является солнцем.
Однако Мойтлю зачем-то пришлось выйти на Плато – Замойский допускал, что это даже не было сознательным решением Мойтля; возможно, просто очередная актуализация архивации френа.
Таким-то образом – шесть – о нем узнает Сюзерен.