– Так может вместо того, чтобы бесконечно прикидывать вероятности, – проворчала Анжелика, – проверили бы, есть там это нано в принципе или нет.
Вот только теперь – не колеблясь! – приказал себе Замойский.
Вопросительно взглянул на Штерна. Фоэбэ коротко шевельнулу веками.
Адам поднял руку.
– Давай.
Штерн чопорно поклонилусь, ничего уже не говоря.
Они ждали.
Замойский, тем временем, успел перейти от без малого эйфории (я принимаю решение! ловлю их врасплох! выбираю непредвиденное! я свободен!) до сомнения (как же, жди, удастся мне обмануть хоть в чем-то инклюзию! кто обгонит в ментальных шахматах суперразум из вселенных, специально для них спроектированных?), и назад в адреналиновую чащу (но они не знали! только я обладаю знанием, нужным, чтобы делать необходимые выводы!).
Однако он инстинктивно уже удерживал лицо мертвым, а тело – неподвижным: снаружи – Князь Востока; внутри – черный ящик, тайна, неразгадываемая для поведенческих анализаторов с Плато. Так и должно остаться.
– Подтверждение, сто процентов, – сказалу между тем Штерн. – Итак, есть ли у меня твое разрешение на начало операции, стахс?
Без сомнений!
– Да, – сказал Замойский. = Хочу непрерывную передачу на моих Полях.
= Конечно, = заверилу фоэбэ Штерн. = Официум гарантирует тебе полный доступ, стахс.
Менеджер оэс Адама занялся остальным уже без вопросов, и под потолком вспухло красно-желтое облако. Замойский засмотрелся на него, восхищенный (любой взгляд внутрь собственного тела как-то по-детски восхищает). Но сразу же понял, что если остальные этого не видят – особенно Анжелика, – то его поведение как минимум невежливо. Ему осталось либо выводить симуляцию на внутренние Поля Плато, либо же стянуть се́кунда сюда.
Он выбрал второе решение и с этого момента именно глазами невидимой анимы наблюдал прогресс нанозаразы во внутренностях своего организма – в то время как примом уселся в кресле слева от Патрика.
Штерн же стоялу на том же месте, где сконфигурировалусь, неподвижнуё, с руками, заложенными за спину и чуть откинутой головой. Замойский догадался, что это обычная поза, что сигнализирует о выдвижении перцептория за манифестацию, или, по крайней мере, о частичном уходе внимания.
//Замойский не отводил взгляда от облака. Оно сочетало в себе два цвета: желтый и красный. Желтый был бледнее, разливался шире, в разнообразные органические формы с размытыми краями. Был фоном для нано, управляемого Официумом, показывая, на основании его интеракции с окружением, сколько об этом окружении известно. Капли красноты обозначали места активации наноботов, начало армии вторжения. С течением времени рос желтый – рос и красный. Сперва первый распространялся быстрее, но когда облако приобрело примерную форму человеческого тела, процесс притормозил; тогда уже красный распространялся, словно пожар.
Что, собственно, это означает: «столько, чтобы не угрожало пустышке»? – прикидывал Замойский. Останется там от меня освенцимский скелет или как? Сколько жировой, мышечной массы, они хотят использовать? Ведь это главным образом вода. И какие же наноботы можно понастроить из атомов водорода и кислорода?
Тем временем /Замойский поглядывал на Анжелику Макферсон. Та быстро перехватила его взгляд, и так-то начался их бессловесный диалог.
Она перехватила его взгляд – но не опустила рук, сплетенных под подбородком.
Он чуть приподнял левую бровь.
Она провела пальцем по щеке.
Он усмехнулся уголком губ.
Она поджала губы и легонько кивнула.
Он указал взглядом на них, на фоэбэ.
Она широко улыбнулась.
В ответ он улыбнулся настолько же открыто.
Черные волосы заслоняли ее лицо, ей пришлось заправить их за уши; продолжив движение, она выпрямилась за пюпитром.
Замойский изобразил ледяную серьезность, опустил сплетенные ладони на подол, свесил голову.
Анжелика дотронулась до виска распрямленным пальцем, карикатура задумчивости.
Он отыграл внезапную сонливость: веки его отяжелели, мышцы лица расслабились, он засыпал.
Она засмеялась вслух.
– Ну нет! – встала Анжелика. – Господин Замойский, позволь.
Взяла его под руку (он уже прекрасно знал этот жест Макферсонов), вывела из библиотеки. Едва за ними затворилась дверь, //увидел, как обе манифестации фоэбэ распадаются в ничто.
Они вышли в холл и на террасу. В это время замок производил впечатление опустевшего, куда ни кинь взглядом – ни живой души.
Они свернули к конюшням.
– Конная выездка? – обеспокоился он. – Я еще чувствую в костях африканскую езду!
– Я уверена, что ты сумеешь так сконфигурировать свою манифестацию, чтобы та не передавала определенные раздражители и принимала при езде наилучшую позу.
Он проконсультировался с менеджером оэс. Соответствующие программы были доступны на публичных Полях. Адам перекопировал их и запустил.
– Два часа, есть немного времени, – сказала Анжелика. – Наверняка же у тебя нет ничего более срочного, верно?
– Ох, много чего есть. У меня Поля полны от приглашений разных персон и организаций, ни одной я не знаю, придется проверять на публичных; и все приглашения – срочные. Появляюсь в любой открытой локации – меня беспокоят дипломаты нечеловеческих империй. Сверхразум из иной вселенной вызвал меня на фехтовальную дуэль. Мета-физическое чудовище преследует меня внутри моей головы и обещает смерть. Я сижу в брюхе бога-изменника вакуума и жду, пока тот смилостивится; а в моем брюхе из моего тела растет невидимая армия. Наверняка я предпочел бы конную прогулку. Джудас поручил тебе меня соблазнить?
Она вскинулась:
– Что за вопрос!
– Гм?
– Глупый. Тебя ведь не удовлетворит никакой ответ.
– Я слежу за твоей реакцией.
– А. Ну разве что. Тогда – пожалуйста.
Она выбрала двух пегих коньков. Замойский загрузил соответствующую программу и оседлал своего скакуна почти машинально, не следя за движениями рук. Животные не были генимальными – по крайней мере, не говорили.
Они медленно объехали озеро и углубились в редкий лес, которым поросли холмы за имением. Замойский осознанно старался перестать подсчитывать уходящее время. Забыться, дать ночи поглотить себя – лучший выход, столько ему теперь и оставалось.
– Расслабься, – говорила ему Анжелика. – Вижу, что ты постоянно напряжен, почти готов к прыжку, словно небо каждую секунду может обрушиться тебе на голову.
– Потому что так и есть! – фыркнул Замойский. – Может! Пока что – падает.
– Тем более тебе надо расслабиться. Посмотри, какая славная ночь.
– Слишком теплая.
– Остановись. Слышишь эту тишину?
– Это лес.
– Да. – Она вздохнула. – Пользуйся этим. Это привилегии твоей позиции. Легкость побега в блаженство, в места абсолютного спокойствия. Думай иначе: это не ты движешься в мире, это мир движется перед тобой, как кинолента, а ты выбираешь, на каком фрагменте защелкнуть считыватель своей души.
– Стахс, – он похлопал коня по шее. – Я стахс. Аристократ. Так вот я должен думать?
– Именно. Что, не любишь этого слова? Аристократия необходима.
– Вы тут пытаетесь заморозить культуру в искусственном состоянии.
– Заморозить человека. Человечность.
– То на то и выходит.
– Это тебя возмущает? Отчего же?
– Не знаю. Это кажется мне каким-то эдаким… расчетливым, беспощадным. Социальная инженерия. Дурные ассоциации.
– Тебе не говорили? Всякий Прогресс неумолимо склоняется к UI.
– Говорили. Собственно… ты мне говорила.
– Ах, – она подняла глаза к беззвездному небу. – Я. Ну да. Значит, ты знаешь – если бы не Цивилизация, после воскрешения ты застал бы здесь только фоэбэ и инклюзий: стахсов бы уже не было. Ну, может немногочисленные зоологические образцы.
– Но нужно ли было вам сразу уходить во все эти псевдофеодальные ритуалы?
– Не было большого выбора. В экономике, опирающейся на инф, в экономике арбитражного распределения бесконечности феодализм, несмотря ни на что, остается системой стабильной. Демократия – нет. Ты о демократии жалеешь?
Они выехали на омытую лунным светом поляну. По центру ее перечеркивал длинный, узкий ствол березы, поваленной одной из недавних бурь.
Анжелика соскочила с коня, привязала поводья и присела на ствол, распрямляя ноги. Она не переодевалась для поездки, была в широких, белых штанах, кожаных туфельках.
Замойский со стоном уселся рядом.
– Демократия, – вздохнул он. – Сама система осуществления власти не слишком-то меня трогает, но – тут не удастся разделить. Если вы выбираете феодализм – по тем или иным причинам, – одновременно выбираете и всю систему ценностей, которая с ним связана и из него следует. Всю этику. И эстетику.
Он соскользнул со ствола на землю; теперь мог откинуться назад и заглянуть в лик Луне. Облако в библиотеке уже представляло собой сосредоточение красноты, отороченное желтой бахромой. Прим Адама перевел взгляд вправо и вниз: у Анжелики было то же самое, наполовину веселое, наполовину удивленное выражение лица.
– При демократии, например, я мог бы сейчас положить голову на твои колени; но при феодализме —
– Ну нет! – засмеялась она. – И что же тебя сдерживает?
– Как это – что? Не годится!
Она взъерошила ему волосы.
– Да неужто? А если бы —
Подул ветер, а они уже знали.
Обратили взгляд на конденсирующийся смерчик.
– Стахс, – чопорно поклонилусь Штерн. – Стахс. Пора.
Анжелика отвела руку от головы Замойского. Адам встал, отряхивая штаны и кафтан.
– Что я должен знать?
– Мы переслали на твои Поля весь пакет, стахс.
= Прими и открой.
= Сделано.
Он переадресовал се́кунда из библиотеки в одночувственный конструкт, опирающийся на данные, трансмитированные непосредственно с Полей Официума. В конструкте шла визуализация наноармии и ее непосредственного окружения, а также инструкция, как вести себя при вторжении во Франтишека. Инструкция была расписана по вероятностным сценариям событий, от полного поражения до полной победы – мегабайты текста.