Адам обходил останки медленно, высматривая следы Мойтля. Но корпус выглядел нетронутым человеческой рукою вот уже века: все отверстия в бортах – заросли; в тени левого крыла гнездо каких-то змееподобных червей, вокруг которого Смаугу пришлось ставить электрическую стену, поскольку те густо полезли при одном виде Замойского…
Он шел дальше, к дюзам. Вздымающиеся под углом, они целились в заслоненное плотной зеленью небо, он не мог туда заглянуть. Может, если бы на чем-то привстал… Заметил рядом большой камень, выплюнутый из земли обломок белой скалы, изрезанный черными и красными венами.
И сразу ассоциации ударили залпом: камень – Джус – ссора – похоронить Вашингтона – крест или надпись на скале?
Он быстро отступил, ощущая дразнящие обоняние запахи ночной виллы. Уже собирался развернуться, когда в тени за камнем заметил призванный из воспоминаний силуэт.
– Свет! – крикнул Смаугу.
Воздух над ним заискрился, молочно-белое сияние залило пущу окрест.
– Спасибо, – пробормотал он, приседая перед крестом.
Две очень ровно вырезанные доски – потолще глубоко воткнута и подперта камнями, та, что повыше, горизонтальная, с выжженными вдоль нее большими буквами.
Замойский провел по ним пальцами, стирая грязь и осадок (наверняка здешний мох).
Эдвард Т. Монклавье
R.I.P.
Exoriare aliquis nostris ex ossibus ultor[13]
Значит, Монклавье тоже умер! Ох, проклятие, за это время они наверняка умерли все —
За исключением меня.
Сколько трупов нашел «Гнозис» на «Вольщане»? Шесть – все анабиозеры были заняты.
Тогда кто лежит здесь?
И еще: если уж оба челнока «Вольщана» покоятся на поверхности Нарвы, то как мы вернулись на корабль, как отремонтировали его и каким чудом покинули систему Гекаты?
А может мы ее так никогда и не покинули?..
Полная луна вставала над темной гладью озера как наполненный светящимся газом воздушный шар. Еще шаг, и он вспомнит —
Он вскочил на ноги.
– Смауг! Выкопай его!
Двуворон присел на кресте.
– Что мне сделать?
– Эксгумацию, черт побери!
– Адам?
Он оглянулся. Анжелика, полуопершись о камень, подозрительно поглядывала то на Замойского, то на крест. Открыла рот, но слова замерли у нее на губах, когда земля, скрывающая могилу, начала на ее глазах проваливаться. Замойский заметил удивление на лице девушки и проследил за ее взглядом, снова поворачиваясь к кресту.
На самом деле земля не проваливалась, но толстыми струями растекалась в стороны. В результате, под ногами Адама возникала симметричная воронка, глубиной в полметра, метр, полтора – и все глубже. Замойский отступил на два шага, граница насыпи приближалась к его ботинкам.
Электрический двуворон сидел на кресте и таращился всеми четырьмя глазами в центр воронки – пока крест не закачался, не покатились окружающие его камни, а доски не упали в могилу; тогда он перелетел на камень, громко каркая.
Призрачный яркий свет выжег все полутени и переходные цвета. Или Замойский только казался таким бледным, или же кровь и правда отлила от его лица, когда он увидел высовывающийся из-под последних слоев земли, обернутый грязными тряпками белый скелет?
– Господи Боже.
Анжелика подошла ближе, склонилась над ямой.
– Кто это?
– Понятия, сука, не имею.
Она притронулась к его плечу – он отступил.
Она нахмурилась.
– В чем дело?
Он уже не обращал на нее внимания. Перепрыгнул открытую могилу и зашагал между папоротниками, раздвигая их и топча. Теперь стало ясно: никакие это не папоротники. Их чернота происходила не от растительного красителя – но лишь от роев мелких насекомых, что полностью закрывали собой сложный крой листьев. Едва Адам их шевельнул, его облепила кружащая туча мелкозернистой тьмы. Смауг отреагировал молниеносно, сосредотачивая нанополе и сжигая насекомых, – и так Замойский бежал сквозь спираль внезапного огня, секундные пожары, оставляя позади аллеи серого дыма и нагие кусты.
– Есть! – прошипел сквозь зубы, найдя второй крест.
Протер его рукавом и прочел фамилию похороненного.
Даниэль К. Вашингтон
Вернулся по тропе пепла. Теперь раздвигал заросли, которые успел миновать.
Третий крест.
– Адам… – Анжелика встала за ним, когда он упал у могилы на колени, положила ладони на его плечи. – Это были твои друзья с корабля, да?
Он не ответил. Мрачно таращился на кривые доски.
Адам Замойский
R.I.P.
Он везде
– Но эта-то пустая, верно? – прошептала она.
– Идем.
Он вскочил, дернул ее, потянул следом.
– Что?.. Куда?
– Тут Мойтля не было. Должно быть, он сразу полетел в город.
– Но… те могилы.
– Что могилы? – рявкнул он.
Она вырвалась, стиснула губы.
Не говорили уже ничего.
В «Катастрофе», снова погрузившись в висящее кресло, в сластолюбивую хватку семиорганической сети безопасности, Замойский сумел немного расслабиться. Немного – уже не стискивал зубы и не сжимал кулаки. Но когда Анжелика обращала к нему взгляд, все еще видела лицо, окаменевшее в гримасе ярости, словно Адам давился собственным гневом и сам с собой сражался, чтобы не дать пылающей злости себя понести.
Город лежал километрах в двухстах дальше, над рекой, красной от размножившихся в ней микроорганизмов. Лишенная растительности пустынная равнина, по которой текла река, тоже была цвета крови: песок, тучами гонимый по ней ветром, был песком органическим, петрифицированной формой тех же самых микроорганизмов.
«Катастрофа» летела над плоскостью темного кармина настолько высоко, чтобы не поднимать на ней кровавых туч, и одновременно настолько низко, что Адам и Анжелика видели несущуюся тень корабля, вибрирующий скат.
Башни были высотой более ста метров, и тени их тянулись по равнине длинными автострадами тьмы. Геката – вертикальная зеница всевидящего бога вулканов – медленно сползала к горизонту.
Когда Замойский приближался к мертвому мегаполису, снова был вечер – но другой. Он рефлекторно поднял голову к верхним голограммам, темнеющему небу. Тогда он тоже ее не видел, и все же помнил, что она была здесь: сверхпланета. Сверхпланета, эфемерное детище Щелкунчика Планет, астрономический призрак, то появляющийся над Нарвой, то исчезающий без следа и без каких-либо гравитационных эффектов. Теперь Замойский помнил.
Они пронеслись над стеной, окружающей город.
– Верон, если ты что-то заметишь —
– Конечно.
– И перехват.
– Веду непрерывно на всех частотах.
– И?
– «Проказа», похоже, не передает сигнал локализации и не отвечает на вызовы. Должно быть, стахс Мойтль отменил эти процедуры.
– А может просто-напросто разбился вместе с челноком, – проворчала Анжелика.
Они накручивали над руинами сжимающуюся спираль. Адам думал: «руины» – поскольку под стенами и в изломах домов наросли слои красной пыли, органического и неорганического мусора, но город-то, по крайней мере, не был разрушен. Конструкции обладали четкими гранями, прямые углы продолжали оставаться прямыми углами, обломки не громоздились на улицах конусами курганов.
Впрочем, когда они так неслись над растворяющимся в тенях мегаполисом, Замойский подчинился барочным ассоциациям архитектурного плана Нарвы с древней микроплатой, электронной схемой. Дома, за исключением башен, были низкими, двухэтажными, с плоскими крышами, что скрывали под собой обширные пространства.
Казалось бы, благодаря этому найти «Проказу» будет нетрудно. Но город оказался огромным. Адам хотел увеличить потолок и скорость, войдя в более широкую спираль. Но Верон обратил его внимание на маскировочную систему челноков: черный хамелеоновый полимер сумеет раствориться на любом фоне, особенно в таких густых тенях; впрочем, программа выравнивала до фона излучение по всему спектру. Потому они продолжили лететь с постоянной скоростью.
Анжелике передалось мрачное настроение Замойского. Подтянув под сеткой босые ноги к груди, она поглядывала из-под нахмуренных бровей на затянутый масляной темнотой небосклон. Адам попытался переломить гробовую атмосферу и потянулся к девушке; но заколебался, уже поднеся кончики пальцев к коже ее предплечья, уже ощущая ауру ее тела.
– Я… знаю, что в этом есть какой-то смысл. В Нарве на Крюке в моей голове. В этом – во всем этом. Могила, которую ты видела… Даже если…
– Кто первый сюда доберется – тот нас и получит, – фыркнула она, не глядя на него. – Вместе с Нарвой. Да еще и поблагодарит, что ты сам ее открыл!..
– Помнишь, что ты мне говорила? Тогда, в Мешке. Что раз уж предопределено – то нечего и переживать. Самое большее, будет отрезано это ответвление наших френов. Ты и так параллельно живешь во Фарстоне. Значит, по крайней мере, тем временем —
– Есть! – Верон повесил «Катастрофу» над треугольной площадью. – Садиться?
У «Проказы» не была включена маскировка. Она стояла подле стены прямоугольного дома, почти касаясь ее: веретенообразный струп тьмы на темном фоне, во мгле густой тени.
И вот уже половина Гекаты скрылась за горизонтом, Щелкунчик Планет вставал на севере… Ночь на планете тайн.
Замойского сотрясла дрожь:
– Садись.
Они вышли на площадь, и только тогда отчетливо почувствовали, что они – пришельцы в этом мире. Было холодно, правда, но не потому они сплели руки на груди – оба, Замойский и Анжелика, словно в зеркальном отражении, растерли плечи, поджали губы; не потому.
«Катастрофа» присела параллельно второй каракке. Дом был значительно ниже корабля, мачты челнока возвышались над структурой коричневого цвета. Площадь была в длину сто – сто двадцать метров, потому к другим строениям Адам присмотреться не мог. Ни он, ни Анжелика не намеревались отдаляться от «Катастрофы» – несмотря на опекающее нанополе, несмотря на двухголовую птаху, повисшую над их головами в электрическом ореоле.
Из-под брюха опирающейся на телескопические опоры «Проказы» опускался длинный трап, почти касаясь коричневой стены. Замойский молча кивнул. Анжелика пожала плечами.