Настырная тварь вновь попыталась протаранить меня, и я опять сумел убраться с её пути, правда, не так шустро, как хотелось бы. Похожее на навершие шлема рыло шарахнуло меня по ноге с такой силой, что едва не оторвало её, а острый плавник чиркнул по лицу.
Боли я не почувствовал, но перед глазами заклубилась кровавая муть. Я развернулся лицом вверх и в полном отчаянии нажал на спусковой сенсор. ИПП не предназначен для стрельбы под водой, но штука это настолько надёжная, что имелись шансы на то, что она сработает и здесь. Глухие хлопки ударили по ушам, и во льду надо мной появилась большая дыра.
Я рванул к ней и с такой жадностью хватанул воздуха, что едва не подавился.
А затем понял, что меня ухватили под мышки и тащат вверх, выдёргивают из полыньи. Возникло инстинктивное желание вырваться, освободиться, и я его с немалым трудом подавил.
— Твою мать! Он ранен! — рявкнул Синдбад мне прямо в ухо.
— Да разве это рана… — я хотел произнести эту фразу громко, но вышел лишь простуженный сип.
Холода, честно говоря, я не чувствовал, я вообще не ощущал собственного тела, лишь касания в отдельных местах: давление на подошвы, на плечи, глухие толчки сердца в груди и то, как саднит лицо.
— Побежали! — воскликнул Колючий. — Иначе эта тварь нас сожрёт!
Мышцы меня не слушались, я казался себе деревянным истуканом, покрытым коркой льда, но каким-то образом ухитрялся бежать, задыхаясь и кашляя, оскальзываясь на льду и едва не падая. Сознание плыло, я не мог связаться даже с главным имплантом, не говоря уже о других, и почти ничего вокруг не видел, соображал только, что за спиной грохочет и трещит.
Силы кончились, но я всё равно бежал, на упорстве, на желании жить…
Берег выскочил из темноты столь неожиданно, что я едва не упал. Разрывающим мышцы усилием устоял на ногах. Тяжело взбежал по покрытому слоем пепла косогору и остановился, уткнувшись в спину кому-то из спутников. В этот момент я не отличил бы одного от другого.
— Всё, оторвались, — сказал Синдбад.
— Да? — спросил я, на этот раз в полный голос, и потерял сознание.
Вернулся в чувство я рывком, просто открыл глаза, как после крепкого сна.
Я лежал, не ощущая привычной тяжести боевого костюма, зато чувствуя растекающееся по жилам блаженное тепло. Обеспечивал его, во-первых, спальный мешок, а во-вторых, небольшой костерок, самым наглым образом трещавший неподалёку.
— Вы что, идиоты? — прохрипел я, пытаясь выбраться из мешка. — Зачем вы его разожгли?
Открытый огонь — верное средство демаскировать себя, и поэтому сталкеры им почти никогда не пользуются.
— Лежи спокойно. — Синдбад появился откуда-то сбоку. — Мы в подземелье, и здесь нас никто не заметит.
— Э… ну… — Только тут я сообразил, что улетающие вверх искры разбиваются о бетонную плиту, а за кругом света прячутся стены. И ещё я понял, что совершенно лишён одежды — эти гаденыши содрали с меня не только костюм, но и всё остальное. — В подземелье?
— В подвале, если быть точным, — сообщил бритоголовый. — Счастье, что мы наткнулись на него так быстро.
На то, чтобы оглядеться, мне понадобилась пара минут: капитальные стены и потолок, в дальней стене — дверь, в углу груда ящиков, заваленный разнообразным мусором пол.
— Это верно, — сказал я. — А зачем вы меня раздели?
— А что, нужно было оставить тебя в холодной и мокрой одежде? — Синдбад поглядел на меня скептически. — Проведи ты в ней ещё часок, точно схватил бы какую-нибудь гадость, и система подогрева не помогла бы.
Это верно — боевой костюм не рассчитан на зимние купания в Оби.
— А где Колючий?
— Сторожит наверху. Скоро я его сменю. А ты приходи в себя, одевайся, и двинем дальше.
Комбинезон и прочие шмотки лежали на ящике рядом с костром, и от них валил пар. Само пламя было светлым и очень жарким, и это означало, что горят таблетки универсального топлива.
Места они занимают немного, весят вообще мизер и очень выручают в локациях, где набрать сушняка — большая проблема.
— Обязательно приду, — пообещал я, понимая, что на самом деле вовсе не желаю куда-то идти, что бешеная погоня за самим собой утомила меня даже не столько телесно, сколько душевно.
Хотелось вот так лежать, ничего не делать, смотреть в огонь…
Но я также прекрасно понимал, что дубля нужно уничтожить как можно быстрее, что он — зло. Не абстрактное, всеобщее и глобальное, а, так сказать, частное, причиняющее неприятности лично мне.
Кто знает, что он выкинет в следующий момент? В присутствии егерей плюнет на портрет Хистера? Или пришибёт «чистильщика» из Барьерной армии так, что это увидят его соратники? Или выдумает нечто такое, что мои банально человеческие мозги не в состоянии измыслить?
Всё возможно.
А обвинят в произошедшем сталкера-проводника по прозвищу Лис.
Так что разлёживаться мне некогда, надо подниматься, собираться и вновь вставать на тропу войны.
— Ты как? — спросил явившийся в подвал Колючий. — Может, тебе нужно помочь?
— Сам справлюсь, — ответил я, выбираясь из спального мешка и думая, что бионик мне сейчас бы не помешал, но бионик не раненый и полный сил. — Как думаешь, твои единоверцы… бывшие, они ещё гоняются за мной?
— Не знаю. — Беглый праведник пожал плечами и нахмурился. — Дьякон любит, чтобы успех приходил сразу… ему не хватает терпения. Но если его разозлить, тогда… Но мне не хочется это вспоминать.
— Ладно, — я кивнул и сморщился от дёрнувшей лицо боли: её полоса протянулась ото лба до правой щеки, но при этом совершенно не затронула глаз. — Ого… что это у меня там такое?
И уже задав этот вопрос, я вспомнил — обжигающе холодная вода, тёмная туша, проносящаяся мимо, нечто вскользь касается моей физиономии, и я замечаю тёмное облачко…
— Рана. Мы её обработа… Не трогай! — воскликнул Колючий, но было поздно, я поднял руку.
Глубокая царапина или скорее даже разрез протянулся от границы волос почти до угла рта. Мне невероятно повезло, что гидробот из Оби, нанёсший эту рану, не зацепил мой глаз.
— Ничего, я не маленький. Не расковыряю, — проговорил я, осторожно обследовав полоску застывшей крови.
Одно из преимуществ наличия метаболического импланта — раны быстро затягиваются и вообще заживают. Но я знал, что эта, когда зарастет, не исчезнет полностью, что останется шрам, отметина, которой будет лишён дубль.
— А, ну ладно… — Колючий вздохнул и принялся рассказывать, что он начал молиться за меня ещё на реке, когда я провалился под лёд, и что они увидели, как я вылез, и вовремя вытащили меня, и что не иначе как Божий Промысел в том, что я вышел из этой передряги живым…
Стоило отметить, что приступы «проповедничества» нападали на мальчишку нечасто, но уж если нападали, то превращали его из нормального парня в подобие религиозной радиостанции.
Колючий вещал, а я потихоньку разбирал вещи и одевался.
Комбинезон оказался ещё влажным, но это ничего, высохнет прямо на мне, если врубить систему подогрева костюма на полную. На налобнике шлема обнаружилась зарубка длиной сантиметров в пять — плавник чугунка разрезал его так же легко, как мою плоть.
«Шторм» я взял в руки с осторожностью, почти с благоговением — он спас мне жизнь там, под водой, но сможет ли эта «машинка» стрелять после всех выпавших на её долю злоключений?
Но тестовый сенсор после нажатия мигнул зелёным огоньком, и у меня полегчало на сердце.
— Очень хорошо, — сказал я и принялся облачаться в боевой костюм.
— Эй, да ты меня не слушаешь? — обиженно воскликнул Колючий. — Учти, бог всё видит!
Я посмотрел на него, и подленькая мысль, сидевшая в подсознании всё время, что мальчишка шёл с нами, всплыла на поверхность: а что, если Иеровоам на самом деле ловкий актёр, и что его речи о желании уйти из «Пламенного Креста» — притворство, и он только ждёт момента, дабы ударить в спину?
Эта мысль привела за собой подругу, столь же гнусную: ведь и Синдбад наверняка не так прост, как кажется, у него есть тщательно скрываемый интерес в том, чтобы идти со мной.
А в следующее мгновение мне стало стыдно.
За эти три года я настолько привык не доверять людям, что готов во всём видеть обман и предательство.
— Не слушаю, — сказал я. — А ты всё надеешься обратить меня в свою веру?
— Нет веры моей или твоей, она общая! — пылко воскликнул Колючий.
Чтобы сохранить такую искренность после долгого пребывания в своре Дьякона, нужно обладать не только чистым сердцем, а ещё и мощным иммунитетом против всякой душевной грязи.
Или уметь великолепно играть…
Нет, Лиса таким, какой он есть, сделало не только Пятизонье, но и те годы, когда я сам был похожим на Колючего молодым придурком, страстно верил в идеалы, в то, что мы несём добро нашей стране, и когда я воспитывал в себе осторожность и подозрительность ко всем, кто не является «своим».
Просто так это из меня теперь не вытравить.
— Пошли, — сказал я, наступая на костёр, чтобы затушить его. — Незачем заставлять Синдбада ждать.
Выбравшись из подвала, я обнаружил, что принадлежит он полностью развалившемуся частному дому, а вокруг — большой дачный массив: поваленные, подгнившие заборы, сараи, силуэты поломанных деревьев, жилые строения разной степени разрушенности.
Берег Оби был неподалёку, в какой-то сотне метров, а пепелище начиналось полукилометром севернее. Но этот пятачок садовых участков, заключенный внутри Новосибирска, выглядел на редкость спокойно и тихо.
Ни энергополей, ни биомехов, ни тем более артефактов и сталкеров.
— Ну что, куда дальше? — спросил Синдбад. — Как думаешь, нужно нам заходить в город?
— Не знаю, — откровенно признался я. — Разумнее всего повернуть назад, перейти реку южнее, где-нибудь у «Юного ленинца», и ждать нашего «красавца» неподалёку от тамбура. Но разумнее — это не всегда правильнее, и поэтому я даже не знаю, что сказать.
Донёсся рокот вертолётных винтов, и импланты просигнализировали, что с востока, из-за реки идёт звено драконов. Мы залегли, но летучие чугунки не обратили на нас внимания, помчались к центру города, туда, где начала извергаться одна из сопок. Столб алого огня поднялся до самых облаков, в стороны полетели тучи чёрного, свежего пепла.