ерное пятно. Я уловил его только потому, что был проводником, узловик-метаморф ничего не услышал.
– А ты чего лыбишься? – спросил он, и я осознал, что губы мои двигаются помимо воли хозяина.
Ответить я не успел.
И все же брат Рихард обладал невероятной для человека реакцией – когда поднялась стрельба, он даже смог повернуться, и импульсные пули ударили приору не в спину, а в грудь. Заскрежетало, зачавкало, словно в грязь било множество острых каблучков, в лицо мне плеснуло солоноватым, липким и теплым, а унизительная тяжесть с запястья исчезла.
– Отвались мой хвост, – сказал я, вытирая с лица кровь.
Теперь я и без всяких имплантов мог понять, что ко мне идет человек – по хрусту снега под ногами, по тяжелым и в то же время неуверенным шагам. И я мог точно сказать, кто это, хотя пока не видел ни лица, ни даже фигуры – во всей локации Соснового Бора у меня был один-единственный союзник.
– Хватит лежать, – сказал человек знакомым низким голосом. – Или ты заснул?
– Нет. – Я сел, и поморщился – напомнила о себе не только икра, но и шрам на физиономии.
Синдбада с ног до головы покрывала копоть, и даже участок лица от налобника шлема до маски казался угольно-черным. Я не собирался гадать, как он уцелел при взрыве гранаты, но был готов поклясться, что раскаленная плазма добралась до моего спутника.
– Он тебя подранил? – спросил Синдбад.
– Зацепил немного. – Помогая себе руками, я ухитрился встать и даже сделал небольшой шаг.
Брат Рихард не соврал – я мог ходить, вот только он умолчал, что ходить медленно, шипя от боли и испытывая желание отстегнуть и отложить в сторону пострадавшую конечность.
Сам приор лежал на спине, армган целился на запад, в сторону Соснового Бора, а на белое, словно мраморное, лицо ложились снежинки, и пока еще таяли, поэтому казалось, что рыцарь плачет. Живот и грудь мертвеца, куда угодили несколько пуль, выпущенных из «карташа», представляли собой кровавое месиво, и одного взгляда хватало, чтобы понять – этот узловик больше не встанет.
По всем правилам мне было положено испытать радость – как же, еще один враг, и, пожалуй, самый могущественный, повержен, но то ли я слишком устал, то ли горечь от гибели Колючего еще не рассеялась.
Я ощутил только облегчение – словно с шеи сняли тяжелый и угловатый камень.
Если брат Рихард не соврал и о моем раздвоении знал только он сам и его ближайшие соратники, если о дубле неведомо Командору Хантеру, то Орден не будет охотиться за мной. Разве что рыцари выяснят, кто именно стал причиной гибели некоторого количества братьев во главе с приором московской локации, но в этом случае я могу попробовать оправдаться.
Но во всех других ситуациях этот жестокий и властный тип говорил правду, будем надеяться, что и в этой он не осквернил уста ложью.
– Где твоя аптечка? – спросил я. – Доставай. Полагаю, что она нужна нам обоим.
– Да, сейчас. – Синдбад покачнулся и полез в рюкзак, и в этот момент меня накрыло волной страха.
Что-то смертельно опасное должно было произойти вот-вот, прямо тут, в том месте, где мы стояли. Все импланты как один посылали мне сигналы, но размазанные, нечеткие, и я не мог в них разобраться. Будто собралось двигаться нечто огромное, исполинская мощь готовилась привести в движение колоссальную массу материи...
– Стой! – Я вскинул руку, ощутил, что мне не хватает воздуха, и тут понял. – Убираемся отсюда!
– Что... – Синдбад глянул мне в лицо и проглотил возражения.
Он подхватил меня за пояс и фактически поволок на себе, и не хотел бы я знать, чего это ему стоило – наверняка под боевым костюмом имелся не один десяток свежих ожогов, и любое прикосновение к ним причиняло боль.
Я помогал, как мог, пытался идти, но большей частью прыгал на одной ноге, изображая сумасшедшего зайца. Полупустой рюкзак хлопал меня по спине, «мегера» оттягивала руки, чувство опасности вопило «Бежать! Бежать!».
– Хватит! – просипел я, когда оно заткнулось, оттолкнул Синдбада от себя и едва не свалился на снег.
А затем развернулся и стал смотреть, как движется Лабиринт Коваши.
Все знали, что эта чудовищная хреновина перемещается, причем каким-то образом переползает с берега на берег одноименной речки. Но вряд ли кто-то до нас двоих видел собственными глазами, как именно происходит этот процесс, а если и видел, то промолчал об этом.
Сплетенные из автонов стены заколыхались, ветви задергались, над Лабиринтом поднялась волна лилового сияния, разогнавшего начавшие сгущаться сумерки, и земля под нашими ногами дрогнула.
А затем конструкция из металлокустов, при виде которой удавился бы любой садовник, мягко поехала в нашу сторону, точно заскользила на санях под небольшой уклон. Поползла абсолютно бесшумно, чудным образом не тревожа свежевыпавший снег, накрыла тело брата Рихарда и поглотила его, а мигом позже скрыла и черное выжженное пятно от гранаты.
Это было так неожиданно и красиво, что я замер, выпучив глаза.
Лабиринт катил прямо на нас, а мы не могли даже бежать, а если бы и могли, это немногое бы изменило.
– Встала, – сказал Синдбад, когда стена автонов замерла, не дойдя до нас каких-то пяти метров.
– Ага, – я кивнул и осознал, что ужасно, до деру в горле хочу пить.
Чтобы добраться до моей раны, пришлось снимать с ноги пластины бронекостюма, а затем еще и задирать штанину комбинезона. Открылся аккуратный шрам, надрез на мышце, не дающий ей нормально работать, но в то же время не представляющий особой опасности.
Приложенная к икре аптечка пискнула, и боль сначала ослабела, а потом резко усилилась, сердце забилось чаще: стимуляторы пошли в кровь, и началось ускоренное заживление.
Но даже так оно продлится не менее нескольких часов, и все это время я буду хромать.
– Теперь ты, – сказал я, глядя на Синдбада. – Для начала займемся твоей рожей, а затем всем остальным.
Спасло моего приятеля то, что он успел отскочить и оказался в довольно глубокой ложбине, вдобавок еще и в сугробе. Но даже там плазма, исторгнутая гранатой, достала его и подвергла серьезному испытанию как боевой костюм, так и спрятанного внутри него человека.
– Что дальше будем делать? – спрашивал Синдбад, пока я нещадно расходовал ресурсы аптечки на его ожоги. При этом он шипел и вздрагивал от каждого прикосновения. – Как ты думаешь, куда он пошел?
– Обычный человек немедленно двинулся бы к тамбуру, чтобы убраться в другую локацию, – отвечал я. – Но мы, сам понимаешь, имеем дело не с человеком. И поэтому я не знаю, что тебе ответить. Дубль сейчас за пределами зоны действия моих имплантов, так что нам остается только пойти по следам и надеяться на новое «видение».
Темнело все сильнее, снег и не думал слабеть, но я был уверен, что смогу найти отпечатки даже в таких условиях: проводник я, в конце-концов, или «мотылек», впервые пересекший Барьер?
– Надеяться... – Синдбад дернулся в очередной раз. – Нет более глупого занятия... Ну что, всё?
Вместо меня ответила полностью разряженная аптечка, издавшая протяжный свист. Я хмыкнул, красноречиво развел руками и спрятал приборчик в собственный рюкзак.
– Ладно, язви меня джинн. – Мой спутник, двигаясь медленно, рывками, натянул комбинезон и принялся облачаться в боевой костюм. – Как все чешется, будто снова в огонь угодил.
Мало того что подживающие ожоги невыносимо зудели, Синдбада еще и заметно трясло – столько всякой химии было у него в крови. У меня болели обе раны, и на ноге, и на лице, плюс не проходило ощущение, что в голову вместо мозга воткнули металлическую сферу.
И все же мы должны были пойти за дублем, догнать его и убить.
След я нашел быстро – четкий, ведущий прямо на юг, и мы потащились через снегопад. Спустя пятьсот метров пришлось свернуть на восток, затем опять на юг, а потом сделать круг.
– Что он петляет, как безумный грибник? – проворчал Синдбад. – Следы путает?
– Возможно, – не стал я спорить. – Или так велит тот Путь, что намертво засел у него в башке.
Идти было тяжело, снегу навалило достаточно, так что мы время от времени начинали вязнуть. Ветер налетал порывами, и обычными глазами можно было заглянуть метров на десять, не дальше.
Если бы не мои импланты, мы бы точно влетели в «Голубой огонек».
А так я заметил движение, поспешно гаркнул «Отвернись!», и сам отвел глаза, да еще и прикрыл их руками. Повеяло обманчивым, фальшивым, но все равно уютным теплом, под веками заплясали голубоватые блики.
– Ты успел? – спросил я, надеясь, что в ответ не услышу крик безумца.
– Успел, – отозвался Синдбад. – Но эта штука прямо на его пути. Как он прошел, интересно?
– Если он умеет договариваться с чугунками, почему бы ему не уметь убалтывать ловушки?
Потрескивание затихло, свет погас, и мы двинулись дальше.
После очередного зигзага, похожего на громадную букву «л», дубль повернул к северу, и тут на его траектории обнаружилась «Мухобойка», причем исключительно свежая, только что возникшая, и поэтому видимая, заключенная в кокон из фиолетовых молний.
– Оставляет он их, что ли? – пробурчал я. – Из кармана выбрасывает, чтобы мы шли помедленнее?
И только договорив фразу до конца, я сообразил, что так все и может обстоять на самом деле, что возможности явившегося из «Мультипликатора» существа наверняка превосходят человеческие. Что он, гнусное порождение Пятизонья, может общаться с биомехами и скоргами, не подчинять их себе, как это делают мнемотехники, а договариваться о сотрудничестве и вдобавок каким-то образом устанавливать ловушки.
Понятно, что в первые дни мой двойник не осознавал своих способностей до конца, вообще мало что понимал, но теперь он всё лучше знакомится с окружающим миром и с собой тоже...
Интересно, какими еще свойствами наделил его неведомый «родитель»?
Мы обогнули пруды с юга, дали еще одну петлю, а затем снова вышли к берегу речки Коваши. Дубль, судя по всему, пересек ее и пошел куда-то на север, мы же невольно приостановились.