— Не знаю, — безразлично пожал плечами тот. — Я не видел их уже дней десять, если не больше. Должны быть дома. Попросите мою жену, она найдет.
— Да нету их у тебя дома, — с сардонической усмешкой пробормотал «кожаный» Паша. — И знаешь почему? Потому что мы изъяли их в качестве вещдоков. Первую из твоей квартиры, вторую… Сказать откуда? — Скобцов высокомерно молчал и смотрел в сторону. — Из квартиры убитой Светланы Вихревой. Эта запонка лежала на кровати, в складках постельного белья. Она расстегнулась в момент убийства, но ты этого не заметил!
— Повторяю еще раз, я не видел эти запонки уже дней десять, — абсолютно ледяным тоном произнес Скобцов.
— Конечно, — усмехнулся Паша. — Еще скажи, что и машину у тебя угоняли каждую ночь. А утром аккуратно ставили на место.
— Может, и угоняли, откуда мне знать? — огрызнулся Скобцов. — У вас эксперты есть, вот пусть они и скажут.
— Не хочешь, значит, «чистосердечное» делать? — неприятно усмехнулся Паша. — Ну-ну.
— Я вообще отказываюсь давать какие-либо показания в вашем присутствии.
Волин вздохнул. Надо было им сначала дослушать Скобцова до конца. Не судьба, знать, Главному обеды заказывать. Придется снимать показания со Скобцова в СИЗО. А иначе как? Не беседовать же с ним без охраны? Чревато. В любом варианте на этот вечер разговоры исчерпаны. Скобцову нужно дать время успокоиться.
— На сегодня, пожалуй, все, — сказал Волин, выключая магнитофон.
В комнате сразу стало шумно. Оперативники поднимались, громко отодвигая стулья. Было видно, что сидеть на одном месте им до смерти надоело. Пока рыжий Стас пристегивал Скобцова наручниками к собственному запястью, Волин повернулся к Амиру:
— Спасибо за распечатки. Хорошая работа.
— Да не за что, — пожал плечами тот.
— У меня к вам будет еще одна просьба. Выясните завтра, кому звонил Скобцов с трех до половины пятого дня.
— Хорошо, — кивнул оперативник.
— Аркадий Николаевич, — «кожаный» Паша натягивал свой «фирменный» плащ, — завтра во сколько подъезжать?
— Завтра подъезжать не нужно. Я сам поеду в СИЗО.
Волин вытащил из магнитофона кассету с записью показаний и сунул в карман пиджака. Дома прослушает. В спокойной, так сказать, обстановке. Кстати, надо бы позвонить в аэропорт, выяснить, что там с рейсом до Сочи. Не то чтобы он совсем уж не доверял отечественным авиакомпаниям, но… в последнее время как-то не слишком удачно у них дела складываются.
— До свидания, Аркадий Николаевич, — бросил на прощание Амир.
— До свидания, — кивнул оперативнику Волин.
— Всего доброго, — это «кожаный» Паша.
— До свидания, — жизнерадостно гаркнул рыжий Стас.
— Кстати, — Волин поднял голову, взглянул на Пашу, — а где запонка, о которой вы говорили?
— Запонка?
— Та, которую нашли в квартире Светланы Вихревой.
— Ах, эта… А в деле ее разве нет?
— Я, во всяком случае, ее там не видел.
— Наверное, у Сан Саныча в сейфе осталась, — пробормотал Паша. — Я завтра завезу.
— Да уж, хотелось бы. Заодно проверьте, может быть, там еще какие-нибудь улики завалялись.
Паша засмеялся:
— Обязательно.
Оперативники вышли, и в кабинете сразу стало свободнее.
— Значит, Скобцов — убийца, — не то спросил, не то констатировал Русницкий.
— Факты, Георгий, упрямая вещь. Против них не попрешь. — Теперь, когда магнитофон лежал в сейфе, Волин смог включить чайник. Банка с кофе, стаканы, сахар, печенье. — Ты, кстати, обедал?
— Не успел.
— Наваливайся. — Волин развязал пакет с печеньем, дождался, пока закипит чайник, налил в стаканы кипяток, бросил кофе. — Сахар клади сам. Вопрос теперь заключается не в том, виновен Скобцов или нет, а в том, сумасшедший он или обычный симулянт.
— А вы-то сами как думаете? — Русницкий с удовольствием потягивал кофе.
— Если он симулянт, то очень талантливый. — Волин умял пару печенья. — Нам бы записки эти разгадать, сразу бы все встало на свои места.
— Почему вы так думаете?
— Ну зачем-то же Скобцов их оставлял? — Он отправил в рот еще одно печенье. — Знаешь что, Георгий, ты завтра с утра съезди еще раз в банк и порасспроси сотрудников, не замечалось ли раньше за Скобцовым каких-либо странностей. Сумасшествие, оно, если есть, должно было как-то проявляться. Ну и вообще, побеседуй насчет того, чем он жил, чем дышал. Были ли увлечения какие-нибудь. Хобби.
— А при чем здесь увлечения? — недоумевающе поинтересовался Русницкий.
— Составляя записки-загадки, Скобцов должен был на чем-то основываться. Личный опыт, какие-то соображения, прошлая жизнь. Девиц-то он отбирал по какому-то признаку. Возможно, хобби имеет к этому самое непосредственное отношение. Допустим, встречались на корте или в бассейне или марки коллекционировали. Не знаю, но что-то такое должно быть.
— Ладно, — кивнул лейтенант. — Порасспрошу. Только вот…
— Что?
— Я подумал: может быть, Павел прав? Зачем нам отгадывать загадки, раз убийца все равно уже пойман?
— Затем, что в этих записках скрыты его самые тайные помыслы. Сущность его внутреннего мира, если хочешь. В них то, что покоится в самой глубине души Скобцова. Вот так, Георгий. Поверь мне, разгадав загадки, мы сможем с девяностопроцентной гарантией сказать, действительно он сумасшедший или только притворяется.
— Вы так уверенно это говорите, — улыбнулся Русницкий.
— Просто есть кое-какой жизненный опыт. — Волин допил кофе. — Кстати, а что у нас с данными на Чернозерского и Татьяну Скобцову?
— Я отправил запрос, сказали, к завтрашнему дню, возможно, что-то проявится.
— Если они говорят «к завтрашнему», надо закладываться дня на три, — пробормотал Волин.
Их разговор прервал жесткий стук в дверь. По этому стуку, требовательному, решительному, несложно было предположить, КТО пришел.
— Похоже, господин Чернозерский пожаловал, — сказал негромко Волин.
Он хотел добавить «войдите», но не успел. Стучавший не стал дожидаться официального разрешения и вошел сам. Волин не ошибся. Это оказался Чернозерский. Председатель правления, он же и президент банка «Кредитный», пребывал в дурном расположении духа.
— Добрый вечер, — хмуро сказал Чернозерский. — Вы вроде просили подъехать?
— Просил, просил, — кивнул Волин. — Проходите, присаживайтесь.
Насчет «проходите» — это он явно опоздал. Чернозерский прошел сам, огляделся, плюхнулся на свободный стул. Тот самый, на котором не так давно сидел Скобцов. Волин несколько секунд разглядывал Чернозерского. Невысокий, плотно сбитый, непропорциональный, как кукла, сделанная неумелым кукольником. Стрижка короткая, отчего округлое, грубоватое лицо казалось еще круглее. Черты резкие, волевые. Дорогой костюм, пальто. На запястье массивные золотые часы на тяжелом браслете. Запонки, булавка для галстука. Все золотое, дорогое, лучшее. Сотовый телефон в кармане пиджака.
— У меня мало времени, — предупредил Чернозерский.
И совершенно зря. Волин давления не переносил. Особенно от подобных типов. Он неторопливо убрал со стола остатки трапезы, достал чистый бланк протокола, принялся заполнять, задавая общие вопросы. Имя, фамилия, отчество, год рождения, место прописки…
— Ну-с, начнем, пожалуй, — добавил Волин, когда необходимые графы были заполнены. Чернозерский стрельнул в него неприязненным взглядом. — Скажите, как давно вы знаете Андрея Даниловича Скобцова?
— Года полтора.
— Хороший сотрудник?
— Отличный, — раздраженно ответил Чернозерский. — Если бы Скобцов был плохим сотрудником, он не дорос бы до кресла моего зама. Временами у меня создавалось впечатление, что он намеренно старается казаться более неумелым, чем на самом деле.
— Вы хотите сказать, что иногда Андрей Данилович специально совершал ошибки?
— Именно это я и сказал. Совершал ошибки или не принимал решений, которые мог принять.
— Возможно, они просто не приходили ему в голову?
— Ничуть не бывало. Скобцов — уникум. Когда он бывал в ударе, то находил такие решения, что даже мне не приходили в голову. Изящные, невероятно умные и тонкие. Я еще ни разу в жизни не встречал человека, который умел бы просчитывать ситуацию так далеко, как он. Этот парень, мать его, — гений. Иногда мне даже казалось, что он более достоин кресла президента банка, чем я.
— Вот как? — Заявление Чернозерского удивило Волина: Подобное признание ему доводилось слышать впервые.
— Да. Но временами Скобцов был похож на школьника, совершенно не смыслящего в банковском деле. Вдруг становился вялым, инертным, апатичным. Даже подпись свою боялся поставить под уже заверенным договором. — Чернозерский вздохнул. — К сожалению, его комбинации приносили банку слишком много денег.
— Почему «к сожалению»?
Чернозерский криво усмехнулся.
— Если бы это было не так, я бы его выгнал давным-давно, и тогда… возможно тогда не случилось бы того, что случилось. Черт, не могу себе этого простить…
Он отвернулся, но Волин успел заметить блеснувшие на глазах Чернозерского слезы.
А еще успел подумать, что нарисованная Чернозерским картина подозрительно напоминает шизофрению с раздвоением личности. Одна личность — яркая, умная, цепкая; вторая — вялая, пассивная. Если так дело и обстояло, то интересно было бы выяснить, какая из этих личностей настоящая. Какой из Скобцовых сидел днем у него в кабинете?
Чернозерский прерывисто вздохнул. Так вздыхают люди, старающиеся сдержать рыдания. Он был достаточно сильным человеком. Ему понадобилось лишь несколько секунд на то, чтобы взять себя в руки. Когда Чернозерский повернулся, на глазах его не было слез, хотя лицо стало чуть более жестким.
— Я не знаю, что мне делать дальше, — пробормотал он. — Не знаю. Теперь, наверное, придется уходить из банка.
— Вопрос стоит настолько остро?
— Мой тесть не самый мягкий человек. Может быть, Леонид Леопольдович не вышвырнул бы меня после смерти дочери. Его правило: «Личное не должно смешиваться с бизнесом». Но вот потери денег он мне не простит, поскольку считает, что за поступки Скобцова должен отвечать я. Андрей ведь мой протеже.