– Всего по чуть-чуть. – Я взяла один из стульев на колесиках, стоявших рядом, и, сев, подъехала к Винсу. – Итак, что ты делаешь? Что изготавливаешь? Расскажи мне все.
Немыслимо, но за весь день я не видела Винса таким расслабленным, как сейчас, когда он оказался в этом закутке. Это то же самое, что сбрасывать неудобную обувь после долгого тяжелого дня.
– Эта штука отправится в печь, потому что наконец-то просохла, – сказал Винс, взяв широкую неглубокую миску зеленого цвета, напоминавшую ту, которую можно использовать для макарон или салата. – А я помаюсь дурью, придумывая форму этих ребят, – сказал он, показав на крошечные стаканы.
– Что это, кстати?
– Когда я их лепил, то думал о японских чашках, – ответил Винс. – В основном для сенчи. Но посмотрим, какими они получатся.
– По мне, они выглядят неплохо.
– Пока да, – сказал он. – Но я могу напортачить с ними в процессе или в печи. Особенно учитывая, что мы живем во Флориде. – Он покачал головой. – Здешняя влажность все портит.
Я почувствовала себя девчонкой в мастерской Санты и расплылась в улыбке, наклонившись вперед и разглядывая его труды.
– А потом, – продолжил Винс и потянулся к одной из полок за пластиковым контейнером. Он поставил его на стол и открыл крышку, показав запечатанные пакетики с глиной самых разных цветов. – Начну что-нибудь новое.
– Что ты с ними делаешь, когда заканчиваешь? – спросила я.
Он пожал плечами.
– Смотря по обстоятельствам. Что-то оставляю, что-то раздариваю, а что-то выкидываю в мусорку, где им самое место.
– Или отдаешь на благотворительность, чтобы выручить хорошие деньги.
– Кто-то же должен помогать богатым засранцам очистить совесть, – многозначительно сказал он, и мы понимающе улыбнулись друг другу.
Я продолжала закидывать Винса вопросами, но он обладал ангельским терпением, обстоятельно поясняя каждое свое действие. Вопросов касаемо лепки у меня было столько же, сколько и по хоккею, разве что первое увлекало сильнее, потому что к этому делу был личный интерес.
Мне нравилось заботиться о своем саде, нравилось убирать землю руками. Мысль о том, чтобы создать что-то ими, взять что-то у земли и сотворить красивое и полезное, была страшно заманчивой.
– Как ты вообще к этому пришел? – спросила я после того, как он положил несколько предметов в печь. Затем Винс взял пакет с глиной и стал добавлять кусочки на весы, пока не набрал нужный вес.
– Если честно, не знаю, – признался он, накрыв рабочее место большим куском фанеры. Он выложил на нее глину и сел, отрегулировав табуретку и стол, подняв на идеальную высоту. Затем погрузил руки в глину и начал ее месить. – Вроде как случайно попалось.
– Как гончарное дело может случайно попасться?
– Я учился в Мичигане на первом курсе, это был первый год, когда я играл в хоккей на таком уровне. И я знал, что будет сложнее, чем в старшей школе, но даже не осознавал, как тяжело просто быть спортсменом колледжа. Это не обычный хоккей, – сказал Винс, формируя кончиками пальцев глину плавными, неспешными движениями. – И это не занятия на уровне средней школы. Это изнурительные тренировки, игры в напряженном графике, получение образования, карьера. Да, конечно, все мы хотим стать профессиональными спортсменами, и большинство понимает, что так или иначе мы попадем в профессиональный спорт – во всяком случае, на какое-то время. – Он пожал плечами. – Но а вдруг получишь травму, которая положит конец карьере? Вдруг поиграешь несколько лет, а потом от тебя откажутся? Не все мы сможем играть на профессиональном уровне. Слишком много игроков, которые мечтают о том же.
– Никогда не думала об этом, – тихо призналась я, раздумывая над его словами. Я всегда считала, что в колледже спортсмены получают поблажки, что этим везунчикам не нужно надрываться так сильно, как остальным.
Теперь я чувствовала себя немного виноватой из-за таких убеждений.
– В общем, мягко говоря, я испытывал стресс, – продолжил Винс, а я с восхищением смотрела, как он расправляет глину и придает ей форму, как изящно и слаженно разминает кончиками пальцев и ладонями.
Я никогда так не пялилась на чьи-то руки и сейчас поймала себя на мысли, что прониклась его действиями, крупными пальцами и гладкими загорелыми руками.
– В свободное от учебы время я постоянно находился на катке, либо на тренировке, либо на играх. Мы, безусловно, и веселились, но порой вечеринки тоже изматывали, потому что за слишком бурной ночкой могла последовать чертовски дерьмовая игра.
– Мне нужно было что-то для себя, – сказал он. – Что-то, не подразумевающее никакого давления. Однажды ночью, когда не мог уснуть, я листал телефон, и в ленте оказалось замедленное видео с изготовлением вазы. Наверное, я посмотрел его раз десять. – Винс улыбнулся, словно окунувшись в воспоминания. – А потом записался на занятия.
– И тебе так понравилось, что ты оборудовал себе дома студию?
– Нет, только когда получил подписной бонус[10], – сказал он. – Эта фигня дорого стоит. Но да. Я понял, что сейчас гончарное дело необходимо мне даже больше, чем в колледже.
Казалось, Винс остался довольным подготовкой глины, потому слепил ее в комок и потянулся к гончарному кругу.
– Здесь, в этом мирке, – сказал он, оглядев полки с глиной и свои готовые, недоделанные и совсем не законченные проекты, – я свободен. Свободен от ожиданий, свободен от возложенного на меня бремени. Если напортачу… – продолжил Винс, немного смочив круг и запустив его. Глина вращалась ровно и красиво всего мгновение, после чего Винс надавил на нее слишком сильно, и она деформировалась, чуть не отлетев, прежде чем он отключил питание. Затем он быстро придал глине новую форму и снова вернул ее на место, как будто ничего не произошло. – …то просто начну сначала.
Сердце сжалось, а губы расплылись в улыбке.
– Это даже красиво.
– Не это ты сказала в вечер нашего знакомства, – подколол меня Винс.
– Да, но я думала, что раскусила тебя.
Он приподнял бровь.
– То есть ты признаешь, что была неправа?
– Этого я не говорила, – быстро добавила я. При воспоминании о Джеймсе в груди стало так тесно, что на мгновение я задержала дыхание.
Он был таким же обаятельным, как Винс, таким же удивительным. Он заставлял меня смеяться, пробуждал во мне желание, заставлял чувствовать себя в безопасности.
А потом, черт возьми, разбил мне сердце.
– Но… – дополнила я, почти пожалев о своем признании. – Ты точно испытываешь на прочность мои убеждения.
– То есть?
Винс сидел за гончарным кругом, а я задумалась, смотря, как он лепит мокрую глину кончиками пальцев.
– Когда-то я встречалась с парнем, похожим на тебя.
Услышав это, Винс остановился, и глина потеряла форму, на что он чертыхнулся и начал заново.
– Он тоже был богат, – уточнила я. – Спортсмен. Самоуверенный и популярный, ему принадлежал весь мир. И мимоходом упомяну, что он и его семья показали мне наглядно, как сильно я не вписываюсь в их мир.
Винс на мгновение замолчал, сосредоточившись на глине. По-моему, он даже стиснул челюсти.
– Что он сделал?
Я вздохнула.
– Ну, мы влюбились. Безумно влюбились друг в друга. Он внушил мне, что не имеет значения, насколько бедна моя семья, или что у него денег больше, чем у бога. Он оживлялся, когда я делилась с ним рассказами о своем прошлом. Он любил знакомить меня с чем-то новым – например, с изысканной кухней, или брал на яхту, которая стоила дороже всех домов, где мы жили семьей. А познакомившись с моими родителями, он тут же их очаровал. Он был обаятельным и способным заставить любого влюбиться в него.
Я просто смотрела, как Винс лепит глину, смотрела, как он старается сформировать по бокам идеальную толщину.
– Он подарил мне кольцо обещания, – голос у меня немного дрогнул. – Оно было безумно дорогим для такого кольца. И великолепным. И имело для меня особое значение. Я жила как в сказке про Золушку и ее принца. – Я подавила смешок. – Пока меня не пригласили на свадьбу его брата.
– Там я чувствовала себя не в своей тарелке, – проговорила я, почувствовав, как краснею от смущения и злости. – Я надела платье из обычного магазина, а остальные были в бальных платьях и смокингах. Того сезона, конечно, потому что носить что-то из линейки, выпущенной годом ранее, ужасно. Я училась в колледже, у меня не было работы, где я могла бы позволить себе даже ту скромную одежду, которая есть у меня сейчас. Я выживала благодаря кредитам и стипендии.
– Джеймс заверил, что все в порядке, но не прошло и недели, как он порвал со мной. А потом его родители позвонили, чтобы объяснить причину, – сказала я, снова рассмеявшись. – Как будто я и без них не могла понять. – Я выпрямилась, изобразив чопорный и праведный голос его матери: – Мэйвен, ты милая девушка, но не создана для нашего мира. Ты должна знать, что Джеймса ждут большие перспективы. Ему нужна женщина, которая понимает это и принимает роль, которую занимает в его жизни.
Винс молчал, но ноздри его раздувались, а руки двигались чересчур агрессивно. Глина склеилась, и ему пришлось начать снова.
– И я понимаю, что это несправедливо, – сказала я прежде, чем Винс успел заговорить. – Но слушала его рассказы о его семье и наблюдала, как они общаются с друзьями. Слышала на той свадьбе, как они говорят о благотворительности, сколько пожертвовали той или иной организации. Между тем они понятия не имели, каково быть моими родителями, жертвовать временем и деньгами, чтобы по-настоящему помогать другим. – Я покачала головой. – Трудно не испытывать горечь, когда побывала и на той, и на другой стороне. А если вспомнить, что Джеймс с такой легкостью лгал мне, встречался со мной несколько лет, подарил мне гребаное кольцо, а потом просто передумал, а все потому…
Я не смогла закончить, но невысказанные слова повисли между нами.
Потому что я была бедной. Потому что была недостаточно хороша. Потому что не вписывалась в его общество.