Успокоившись сам и успокоив всех монахов, настоятель срочно решил привести свой монастырь в порядок — покрасить, произвести мелкий ремонт. Словом, сделать все для того, чтобы перед высокими церковными чиновниками маленькая обитель предстала в самом лучшем виде.
Для этого на работу были мобилизованы не только монахи, но и все местные жители из окрестных сел. Помещения монастыря красили, мыли, чистили — даже в самом крошечном закутке кипела работа.
Тут-то настоятель и вспомнил о подвале, часть которого когда-то задумывалась как склад ненужных вещей. Настоятель решил расчистить и отремонтировать подвал, а там уж решить, как можно его использовать дальше. И рабочие были отправлены вниз, туда, куда никто не заходил уже много лет.
Несколько дней подряд местные рабочие разбирали завалы рухляди, складывая ее в грузовик, который отвозил мусор на свалку. Наконец, подвал был приведен в сносное состояние. Закончив все работы по расчистке мусора, бригадир поднялся к настоятелю, чтобы сообщить, что на некоторых стенах подвала обнаружены старые фрески. Выглядят они не очень, краски растеклись от сырости, да и штукатурка почти везде отходит от стен, но он просто сообщил, потому что, похоже, раньше там было какое-то церковное помещение. Его слова стали для настоятеля настоящей загадкой. Он ничего не знал о том, что находилось в подвале раньше, к примеру, несколько веков назад. Об этом в монастыре не сохранилось никаких документов. И, отпустив рабочих, настоятель решил самостоятельно спуститься в подвал.
Он взял себе в подручные одного из самых старых монахов, живших в обители задолго до самого настоятеля, и еще одного, помоложе, который считался экспертом по фрескам. Настоятель запасся электрическим фонарем помощнее, не забыв к нему сменную аккумуляторную батарею, и все трое спустились в подвал.
Путешествие было малоприятным. Осклизлые ступеньки крутой, выдолбленной в стене лестницы выглядели так, словно готовы были в любой момент обрушиться под ногами. Беспрестанно монотонно капала вода, и капли, стекая вниз, на камень, издавали тоскливый, надсадный звук. Кроме того, в подвале было сыро и холодно, а на холоде фонарь разряжался быстрее.
Стены, покрытые остатками древних красок, увидели почти сразу, но фресками назвать изображение на них было нельзя. Все расплылось, стекло вниз, покрылось мхом и плесенью, и разобрать, что было изображено в этих плоских каменных нишах, было практически невозможно.
Внезапно самый старый монах, вскрикнув, указал куда-то в угол и тут же стал осенять себя крестным знамением. В правом углу, напротив наружной стены, остался расписанный кусок, изображение на котором сохранилось более четко.
Сразу стало ясно, что это были остатки изображения какого-то языческого божества. Сохранились искаженное злой гримасой обличие какого-то чудовища, из пасти которого извергались языки пламени, да нижняя часть фрески. Там, внизу, были изображены черные черепа. Судя по замыслу авторов этой языческой картины, чудовище должно было опираться на черепа, разбросанные по земле, под ногами.
Более молодой монах, разбирающийся в старинных фресках, высказал предположение, что на фреске может быть изображен этрусский бог смерти. Такое предположение выглядело очень реальным. О смерти могли говорить и пламя, и особенно черепа. Во многих языческих религиях угрожающие божества, несущие за собой смерть, опирались на черепа мертвых. К тому же изображения таких божеств чаще всего располагались не в центре, а ближе к углам помещения.
Все трое согласились с тем, что похоже, это действительно так, ведь языческий облик чудовища, не имеющий ничего общего с христианством, сразу бросался в глаза. К тому же настоятелю, знакомому с книгами по демонологии и оккультизму, еще не приходилось видеть подобного чудовища. Но он видел другие изображения, созданные древними этрусками — таинственным народом дьяволопоклонников, которые поклонялись злу и символу зла — Сатане и когда-то населяли эти земли. Поэтому настоятель был полностью согласен с тем, что подобное изображение, нагоняющее мистический страх на любого христианина, вполне свойственно по духу и по исполнению древним этрускам.
Можно было предположить, что на тех фресках, которые не сохранились и потекли, могли быть изображены и другие этрусские божества, что было своего рода сенсацией, так как еще никто не связывал монастырь с этрусками.
Наиболее ярко сохранились черепа. Очевидно, старинный мастер применил какую-то особую, слишком современную для тех лет технологию изображения. Черепа выглядели объемными, как сказали бы сейчас, в 3D. Молодой монах не мог удержаться от искушения пощупать столь тонкую работу.
Он стал прикасаться к черепам у ног чудовища, проводя рукой по гладкой поверхности, легко касаясь глазниц. Резкий громкий щелчок застал всех врасплох. Отдернув руку, словно прикоснулся к кипятку, монах отскочил на несколько шагов назад. За ним последовали и перепуганные спутники.
Каково же было удивление всех троих, когда часть фрески сдвинулась немного в сторону, открывая нишу, спрятанную в стене. Это был старинный тайник, работающий на пружинах. Очевидно, пружины приводились в действие рычагом, спрятанным в глазницах черепов.
Все трое отодвинули своеобразную дверцу, открыв тайник. На первый взгляд здесь не было ничего интересного. Монахи нашли пустую шкатулку из потемневшего дерева и большой сверток, завернутый в старинную холстину. Когда сняли холст, под ним обнаружилась картина, по всей видимости, написанная старинным мастером. Поражали яркие краски полотна. Для картины, созданной много веков назад, к тому же хранившейся в условиях тайника, краски были исключительно яркими, совершенно не потемневшими, словно полотно было написано неделю назад. А между тем композиция картины, одежда персонажей, техника исполнения, да и сам холст на ощупь — все это выдавало время, которое прошло с момента написания картины.
Она изображала какой-то библейский сюжет и на первый взгляд была абсолютно бездарной мазней. Лица персонажей были неправдоподобно «зализаны», фигуры поражали безжизненностью и полным незнанием строения человеческого тела, композиция была расположена неудачно, с нарушением всех пропорций: казалось, картину нарисовал либо начинающий любитель, либо очень плохой, бездарный художник. С первого же взгляда было ясно: такая картина не стоит ничего.
Молодой монах, разбирающийся в искусстве, взял полотно в руки, достаточно долго рассматривал, изучал со всех сторон, а потом высказал мысль, которая и так была предельно ясна всем. Он предположил, что картину, по-видимому, нарисовал какой-то подмастерье, начинающий ученик. Он даже не закончил полотно до конца, так как оно не было покрыто эмалью и лаком. Несмотря на то, что подпись автора отсутствовала, подобный «шедевр» никак нельзя было назвать произведением искусства. Вышла очень плохая попытка копирования древних мастеров. Поэтому очень сомнительно, что подобная картина представляет собой какую-то художественную и материальную ценность.
Больше в тайнике ничего не было. После недолгого совещания было решено оставить и картину, и шкатулку в подвале. А в подвал вернуться утром для более тщательного осмотра, возможно, вместе со специалистами.
Тайник было решено не закрывать. Картину поставили прямо на пол, прислонив к стене. После этого все трое удалились.
Позвонив нескольким своим светским знакомым, связанным с искусством и историей, а также одному медику, который мог провести простейший химический анализ, настоятель попросил их приехать в монастырь завтра, рассчитывая вместе с ними спуститься в подвал.
Ночь настоятель провел очень плохо, без сна. Спать ему не давала одна мысль: почему такая бездарная картина хранилась в тайнике с такими предосторожностями? И почему она была спрятана под изображением языческого божества, связанного со смертью? Почему кроме этой картины и пустой шкатулки в тайнике больше ничего не было? И почему, если из шкатулки забрали что-то, к примеру, золото или ценности, картину предпочли оставить? Чем могло быть ценным такое плохое полотно для того, кто закрывал тайник?
Настоятель ворочался как на раскаленной решетке. И к рассвету все-таки не выдержал. Решив еще раз взглянуть на картину до приезда всех, он схватил электрический фонарь и снова, уже в одиночестве, отправился в подвал.
Он довольно быстро спустился по ступенькам вниз, и так же, как в первый раз, его поразило ощущение очень сильной сырости. Казалось, вода висит даже в воздухе, а камни стен, как губки, насквозь пропитаны влагой. Это ощущение сырости оседало на волосах, коже, даже ткань сутаны сразу стала тяжелой и влажной.
Место с фреской настоятель нашел без труда. Но когда он поднес фонарь к оставленной на полу картине, он просто не поверил своим глазам! Плохой картины уже не было. Краски стекли вниз, превратившись в мешанину самых разных цветов. Изображение исчезло. Разноцветные островки текущих красок остались даже на полу, там, где стояла картина. Под мешаниной же красок вдруг обнаружилось нечто совершенно другое.
Взяв картину в руки, настоятель увидел: под стекающими вниз красками обнажилось еще одно изображение. Очень ясно проступало тонкое лицо ангела, поражающего своей грозной и в то же время неземной красотой. В руке угадывался меч: это был карающий ангел или ангел возмездия.
Черты открывшегося под мешаниной красок лица поражали воображение. Ангел заставлял замереть на месте. От него захватывало дух. Это было чудо невероятной возвышенности и красоты. Становилось понятно: это второе изображение — настоящий шедевр, который мог создать только гений.
Схватив картину обеими руками, настоятель бросился из подвала наверх. Приехавшие по его вызову специалисты застали настоятеля в одной из комнат монастыря, где с помощью обыкновенной воды он пытался смыть изображение.
После первых минут исследования было сделано заключение: краски, которые стекли вниз под воздействием влаги, были современными красками. Под воздействием влаги они стекли вниз