А откуда же тогда в отечественных СМИ появляются разоблачительные статьи, выставляющие на всеобщее обозрение грязное белье сильных мира сего? Не из-за бьющей через край любви к справедливости, а оттого, что между различными бизнес-кланами идет жесткая конкуренция, зачастую перерастающая в войны, как информационные, так и обычные, с выстрелами и взрывами.
С помощью капитана Буданцев вышел на нескольких участников драки. Один из них, крепко пострадавший от друзей взбалмошной девчонки, не пожалел сочных выражений, чтобы описать ее разнузданной поведение. Да и другие свидетели добавили парочку критических штрихов к портрету дочери банкира. Получившееся создание больше напоминало исчадие ада, чем молоденькую девушку.
И тут Буданцеву позвонил сам банкир. Подсознательно Игорь ждал звонка, зная, как работают силы собственной безопасности банка. Банкир предложил встретиться, обсудить, как он выразился, некоторые этические вопросы. Буданцеву очень хотелось отклонить это лестное предложение, но положение обязывало дать согласие. Встреча произошла в гостиной личного дома банкира. Игорь подумал, что, возможно, его собеседник и талантливый финансист, однако с хорошим вкусом у него просто беда. Да, гигиенисты советуют поддерживать в наших домах определенный уровень влажности, но зачем для этого устраивать фонтан, украшенный позолоченными фазанами, аляповато-яркими бабочками и прочей живностью. Остальное убранство гостиной тоже наводило на мысль, что банкир одновременно со своим благосостоянием демонстрировал полное отсутствие эстетических наклонностей.
Разговор, как и предполагал журналист, получился тяжелый. Банкир был готов рассматривать два варианта: либо не писать статью вовсе, либо представить его дочку случайной жертвой потасовки. Ни один вариант Буданцева не устраивал. Он был готов смягчить некоторые формулировки — и не более. Но банкир привык идти на компромисс исключительно с такими же хозяевами жизни, как он сам, а простые смертные, по его глубокому убеждению, должны были удовлетворять любое его требование, даже противоречащее законам, нормам общественной морали и здравой логике. И когда Игорь заявил, что у него есть куча свидетелей, видевших, как развивались события в «Веселой обезьяне», банкир окинул его испепеляющим взглядом:
— Это моя дочь, и я разберусь хоть с тысячей свидетелей.
Понимай — деньги или силовики банка заставят свидетелей изменить показания.
— Я же не собираюсь подавать в суд, — улыбнулся в ответ Буданцев.
Это тоже был своеобразный Эзопов язык, означавший, что при необходимости свидетелей защитят люди конкурента банкира. Тот посмотрел на журналиста оценивающим взглядом и сделал вполне ожидаемый Буданцевым ход:
— А если я предложу вам более интересный материал для статьи? Во всяком случае, оплачен он будет куда лучше.
— К сожалению, главный редактор уже в курсе моей работы.
— Но вы можете сказать, что история оказалась скучной для читателя.
— Мы же с вами не дети. Думаете, редактор клюнет на такую смешную отговорку? Нет, он сразу поймет, что меня банально подкупили.
Назвав вещи своими именами, Буданцев дал понять, что его решение окончательное и он обязательно напишет статью. Лицо банкира приобрело свекольный оттенок.
— Ладно, ты еще об этом пожалеешь! — злобно прошипел он. — А сейчас тебе помогут уйти из моего дома. Василий!
— Я и сам могу, — попытался возразить Игорь.
— У тебя это получится слишком медленно. А я хочу, чтобы ты убрался отсюда как можно быстрее.
Появился Василий, здоровенный бугай двухметрового роста.
— Василий, помоги уйти этому господину, — банкир ткнул пальцем в журналиста.
Здоровяк отработанным движением ухватил Игоря за шиворот, потащил к двери, которую открыл лбом журналиста, во дворе сбил его с ног и поволок по земле к выходу из особняка. Так же бесцеремонно он вышвырнул журналиста прочь.
— Ладно, ждите, — медленно вставая, пообещал Буданцев.
И банкир дождался. Статья, вышедшая из-под пера Игоря, называлась «Яблоко от яблони». В ней он не только едко описал подвиги дочери банкира, но и освежил некоторые факты из биографии самого финансиста. В частности, Буданцев напомнил о давней истории, когда банк объявил о своем банкротстве, предварительно уведя в неизвестном направлении деньги вкладчиков. А затем реанимировался под новым названием, однако почти с тем же руководящим составом.
«Так чего же ждать от детей, у которых такие отцы? — вопрошал Игорь. — Ничего хорошего. Сейчас милая девочка развлекается, после убойной дозы текилы испытывая остроту своих ногтей на лицах случайно подвернувшихся людей, а что будет, когда она вырастет? Ведь ей по наследству открыта дорога в так называемую элиту нашего общества. Бедная страна, у которой такая элита».
Буданцев слегка перегнул палку, упомянув о сомнительных махинациях банкира. Ведь их главный спонсор тоже не был белым и пушистым, и у него в биографии хватало пикантных страниц, о которых он бы хотел навсегда забыть. А ведь могли напомнить, возникни у банкира желание оплатить чернушную заказную статью. На что и указал Игорю редактор, удрученно заметив:
— Я же доверял вам, как опытному сотруднику, пропустил вашу работу, не читая, а вы мне такую свинью подложили.
Буданцев сбивчиво покаялся, так как его мысли были заняты совсем другим.
Даже в одной редакции журналисты далеко не всегда в курсе того, о чем пишут их коллеги. И узнают об этом, только открыв издание.
На этот раз отдельная колонка была посвящена Ярошу. Буданцев понятия не имел, кто это такой, но его взгляд случайно выцепил название «Новая жизнь». Тут Игорь начал читать внимательно.
Его коллега не видел ничего криминального в факте существования компании по заморозке людей. Ведь такие фирмы давно работают в Америке. История Яроша, способная зацепить читателя своей необычностью, дала ему повод в который уже раз порассуждать о нравах российских чиновников.
«Мы уже не видим ничего криминального в том, что бюрократ с легкостью находит сумму, громадную для среднего россиянина, — писал автор. — Но какова же глубина нравственного падения господина Яроша. Соответствующим органам надо бы разобраться, скольких человек он заразил, уже зная о смертельном недуге и найдя себе запасной аэродром. Наверняка этот негодяй продолжал получать от жизни удовольствие, игнорируя то, что тем самым обрекает других людей на печальный исход».
Здесь Буданцева озарило. Он подумал, что не было у Яроша никакого СПИДа. Чиновник приписал себе смертельную болезнь под диктовку Фитиля или, хуже того, побывав в лапах его костоломов. Только один нюанс немного смущал Игоря. Почему именно Ярош? Он что, успел на своей должности присвоить огромные деньги или перешел Фитилю дорогу? Насколько понимал Буданцев, при всех своих плюсах, как почти легальный способ избавления от неугодных тебе людей, заморозка имела большой минус. Ей нельзя пользоваться слишком часто, это неизбежно вызовет подозрение. К ней можно прибегать только в редких случаях, когда необходимо сорвать большой куш.
Игорь пошел к журналисту, написавшему статью о Яроше. Разговор заставил его усомниться в верности своего предположения. На последней должности чиновник не мог сколотить приличный капитал или как-то навредить Фитилю.
— Неужели я ошибаюсь? Или есть какой-то нюанс, упущенный моим коллегой из виду? — подумал Буданцев. — Здесь стоит разобраться.
Глава 27
Бандерлога было трудно заподозрить в наличии чувства благодарности. И, тем не менее, он накрыл Фитилю поляну за избавление от Яроша. Разумеется, кабак, где они уселись вдвоем, был куда скромнее того, в котором угощал Фитиля Артур. Но Бандерлог не поскупился, выставил самую дорогую выпивку и закуску. Казалось бы, пей да ешь, веселись, пока угощают, но Фитиль, зная натуру Бандерлога, сохранял настороженность. Кажется, его подколодному дружку мало одного Яроша, он снова что-то хочет от Фитиля.
Так оно и вышло. Когда бутылка виски опустела на две трети, Бандерлог решил, что клиент дозрел, и наклонился к уху Фитиля:
— Есть одна богатенькая дамочка. Вернее, она станет богатенькой, если замочить ее мужа.
— Так в чем проблема? Пусть мочит, — отозвался Фитиль.
— Она — лицо заинтересованное, ей нельзя. Мочить должен кто-то другой, а она на тот момент будет иметь железное алиби.
— Слишком железное алиби вызывает подозрение. Учти это, когда соберешься его шлепать.
— А почему ты решил, что я его шлепну?
— Ты слишком любишь деньги, Бандерлог, а бабу легче расколоть на хорошие бабки.
— Вот здесь ты прав. Она готова отстегнуть столько, что тебе и не снилось.
— Ну, допустим снилось мне и побольше, — Фитиль лениво подцепил кусок осетрины. — Только я не пойму, зачем ты мне все это рассказываешь?
— Ты очень ловко избавился от Яроша. И только мы с тобой знаем, как все было на самом деле.
— И ты решил ко мне примазаться. Не выйдет, Бандерлог. Понимаешь, люди ради спасения жизни идут на любые ухищрения, готовы рассказать все, о чем ни спросишь. Я теперь знаю, какой солидный косяк ты упорол четыре года тому назад. Заметь, пока знаю один, но если ты будешь нагло лезть в мои дела, солью информацию братве.
— Сразу меня не замочат, будет сходка. И там я расскажу всю правду о заморозке. Это же какие можно делать бабки!
— Но тебе какой навар с этих бабок, тебя же обязательно шлепнут.
— А твою заморозку приберет к рукам кто-то из солидных авторитетов.
— Пургу гонишь. Бабки отстегнуть заставят, а забирать не станут.
— Может и так, но все равно придется делиться.
— Так и ты хочешь, чтобы я с тобой делился. А оно мне надо? Лучше я отдам бабки авторитету и буду спокойно жить, да и тебе за твое наушничество сполна отомщу.
На узколобое чело Бандерлога легла печать вдохновенной задумчивости. Он понял, что Фитиль не уступит, а из-за болтливости Яроша у него на руках оказался сильнейший козырь, и примирительно сказал: