Мой темный рыцарь в черных, окровавленных доспехах, поднявший свой меч ради меня.
Он не мог бы быть более совершенным, даже если бы я создала его во сне.
— Виски было бы неплохо, спасибо.
Он наливает мне, делает паузу, чтобы взглянуть на мое лицо, затем наливает еще. Он передает мне стакан через стол, затем садится обратно в кресло и ждет, когда я начну.
Я потягиваю виски, смакуя его дымчатый привкус. Потом поднимаю глаза и смотрю на него.
— Этот человек, по твоим словам, сделал выстрел, который убил мою дочь. Откуда ты знаешь, что это он?
— Он своего рода коллега.
Моя верхняя губа кривится, как у волка.
— Нет-нет, не так, — быстро говорит Джеймс, наклоняясь вперед, чтобы положить локти на колени. Его тон низкий и настойчивый. — Мы не работаем вместе. Я ни с кем не работаю. Но, как я уже говорил, есть только несколько человек, которые делают то, что делаю я, на моем уровне. Это небольшая, элитная группа, и все знают, кто есть кто. И если кто-то облажается, все это тоже знают.
Он делает паузу, чтобы оценить мое выражение лица.
— Продолжай.
— Пуля, которая попала в твою дочь, предназначалась для твоего бывшего.
Значит, телефон сказал правду. — Зачем кому-то убивать Криса?
— Сделка, которую он заключал, сорвалась. Химическое оружие должно было быть передано от одной группы к другой...
— Каким группам?
Джеймс делает паузу. — Имеет ли значение, если я скажу, что США Израилю? Или Россия Китаю? Или повстанческие группировки борцам за свободу в любой стране? По всему миру, каждый день, люди пытаются убить друг друга из-за различных идеологий. Религиозные, политические или другие. Меняются названия, меняются методы массового уничтожения, но цель остается неизменной: смерть.
Покрутив виски в своем стакане, я рассеянно говорю: — Нет, цель — власть. Смерть — лишь средство для достижения цели.
Через мгновение он отвечает. — И на этих средствах специализируется твой бывший муж.
— Как и ты. Видимо, у меня такой типаж.
Услышав мой сухой тон, он хмурится. — Между тем, чем я занимаюсь, и массовыми убийствами — миллион миль.
Откинувшись на удобные подушки дивана, я закидываю ноги на журнальный столик и делаю еще один глоток виски, мое странное ощущение спокойствия усиливается. — Это лишь вопрос меры, Джеймс. Ты можешь приукрашивать это как угодно, но ты убийца, такой же, как и он.
— Не такой, как он, — возражает он, его голос твердый. — Я никогда не буду таким, как он. Ему безразлично, кому он причиняет боль. Мужчинам, женщинам, детям, старикам, животным, кому угодно. Он продает оружие, которое уничтожает все, к чему прикасается, и делает это, не задумываясь о последствиях.
— И что ты думаешь, ты делаешь? Вырезаешь стадо? Отделяешь зерна от плевел? Служишь обществу?
На его полных губах играет едва заметная улыбка. — Одним словом... да.
— Приятно видеть человека, который гордится своей работой. Давай вернемся к тому, почему Крис был мишенью.
После еще одной паузы, чтобы изучить мое выражение лица, он возвращается к делу. — Проще говоря, он стал жадным. Поставка задержалась, люди, которые ее ожидали, начали нервничать, и Крис решил, что это возможность заработать больше денег. Он сказал своим клиентам, что сделка не состоится, если они не внесут больше денег — на взятки таможенникам, чтобы ускорить процесс, или так он сказал, — но они узнали, что он делает, и им не понравилось, что их шантажировали.
— Они заказали убийство, чтобы сделать из него пример. Только киллер, которого они наняли, оказался небрежным.
— Небрежный, — повторяю я, требуя больше.
Джеймс беспокойно регулирует свой вес в кресле, скрещивая ноги и вздыхая.
— Метко стрелять из движущегося автомобиля чрезвычайно сложно даже при самых лучших обстоятельствах, но пытаться сделать это, когда мишень окружена толпой, просто глупо. Согласно профессиональному протоколу, нападающий должен был бы спрятаться в здании через дорогу и прицелиться с возвышенного, скрытого места с легким выходом. Но по неизвестной причине он решил поиграть в ковбоя и устроить беспорядок.
— Это была полная самодеятельность. Полная, блядь, катастрофа. Это чудо, что номер машины не попал на камеру. Единственная причина, почему этот идиот сейчас не в федеральной тюрьме — это чистое везение.
Везение. Это не то слово, которое я бы использовала, чтобы описать ситуацию.
Вдруг я вернулась в тот момент, в головокружительную панику бегущей толпы. Я стояла в шоке на коленях на холодной земле над неподвижным, молчаливым телом моей девочки, прижимая ладони к маленькой дырочке между второй и третьей пуговицей ее любимого розового бархатного пальто, в то время как темно-красное пятно расцвело вокруг моих рук, как цветок.
Глаза Эмми были широко открыты, когда она умерла. Они были ореховыми, как у ее отца. Великолепные, глубокие зелено-коричневые с золотистыми вкраплениями.
Я закрываю глаза и откидываю голову на спинку дивана, переполненная ужасными воспоминаниями, но почему-то более спокойная, чем когда-либо за последние годы. Возможно, это эффект лавандовых полей, которые успокаивают мой разум и нервы своим знаменитым головокружительным ароматом.
Или, возможно, я больше не контролирую свой разум.
Джеймс бормочет: — Мне жаль. Я не могу представить, как тебе, должно быть, трудно это слышать.
— Я хочу это услышать, — говорю я, закрыв глаза. — Мне нужно услышать все. Так будет лучше. По крайней мере, я больше не живу в темноте.
Через мгновение, когда единственным звуком, который я слышу, является далекий, нежный звон колокольчиков на шеях коз, пасущихся на полях на другой стороне долины, кое-что меняется в моей голове.
Я всегда любил тебя. Ты моя единственная слабость. Я готов заставить тебя ненавидеть меня, если это значит, что ты будешь в безопасности.
Это имеет ужасный смысл. Когда ты любишь кого-то, ты пожертвуешь чем угодно, чтобы защитить его. Чем угодно... даже вашими отношениями.
Я открываю глаза и смотрю на Джеймса. — Крис думал, что развод со мной убережет меня от людей, которые хотели его смерти.
Он медленно кивает, его взгляд не отрывается от моего. — И он был прав.
— Те мужчины в отеле... кто они были?
Его прекрасные голубые глаза твердеют. — Не те мужчины, с которыми тебе бы понравилось проводить время, когда они перевозили бы тебя обратно в Штаты.
Значит, они были наемниками Криса. Наемники. Он выполнил свою угрозу. — Как они меня нашли? Портье зарегистрировал меня под вымышленным именем.
— Ты использовала кредитную карту?
Черт. Примечание для себя: в следующий раз, когда будешь спасать свою жизнь, используй наличные. — Зачем он их нанял, если не мог доверять им, что они будут хорошо со мной обращаться?
— Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
— Я не понимаю.
Он на мгновение останавливается и смотрит на меня, выражение его лица не читается. — Теперь это не имеет значения. Они никогда не найдут тебя здесь. Никто никогда не найдет тебя здесь. Это единственное место на земле, где ты действительно в безопасности.
Я делаю еще один глоток виски, наблюдая за ним через край стакана. Когда я облизываю губы, он следит за движением моего языка горящими глазами. Я спокойно спрашиваю: — Я твоя пленница?
Его тон становится густым. — Только если ты этого хочешь.
— То есть я могу уйти отсюда прямо сейчас, и ты меня не остановишь?
— Да, конечно. Но ты не уйдешь.
Его уверенность вызывает вспышку раздражения в моем желудке. — Я могла бы.
Он издает тоненький, веселый смешок, затем встает со стула и подходит к окну. Сумерки раскрашивают его в палитру фиолетовых и золотых цветов. Глядя на лавандовые поля, он тихо говорит: — Ты могла бы... если бы не была влюблена в меня.
Он поворачивает голову и смотрит на меня. В его взгляде — вызов.
Когда я не отвечаю, он поворачивается ко мне, его острый взгляд не отрывается от меня. Потом он садится рядом со мной на диван, берет из моей руки стакан и ставит его на журнальный столик, а меня тянет к себе на колени.
Я не сопротивляюсь. Нет смысла отрицать, что я предпочитаю быть здесь, а не где-то еще, даже если он такой, какой он есть.
Убийца, каков он есть. Человек, который берет деньги за то, чтобы покончить с жизнью, а потом тешит себя тем, что рисует портреты и отдает вырученные деньги на благотворительность.
Я закрываю глаза и кладу голову ему на плечо. Его руки обнимают меня и крепко прижимают к себе. Я шепчу: — Это безумие.
— Это противоположность безумию. Это, — он сжимает меня, — единственное, что имеет какой-то смысл.
Слушая равномерный стук его сердца, я задаюсь вопросом, прав ли он. Неужели мир настолько сошел с ума, что в объятиях этого убийцы я в большей безопасности, чем где-либо или с кем-либо другим?
— Расскажи мне о той ночи, когда я застала вас с Крисом в своей квартире.
— Он не знал, кто я, когда открыл дверь, потому что никогда не видел моей фотографии, но я узнал его мгновенно.
— Ты говорил с ним обо мне?
— Я рассказал ему, кто я. Он предположил, что меня наняли, чтобы завершить работу, которую не смог сделать другой киллер. Когда он узнал, что это не так, ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что на самом деле происходит. И он сошел с ума от этого.
Я помню, как разозлился Крис, когда спросил, трахаюсь ли я с Джеймсом.
Грусть пронзает мое сердце, как острие копья. Все эти годы я считала, что мой брак распался из-за того, что мой муж не заботился обо мне достаточно.
Я подумала обо всей боли, которую я пережила, считая, что меня не любят, а правда была в том, что он настолько заботился обо мне, что ушел, а не остался из эгоистических соображений.
Он оставил меня, чтобы спасти мою жизнь.
Но ему не пришлось бы этого делать, если бы он не способствовал торговле химическим оружием от одних дикарей к другим. Если бы он этого не делал, ему не пришлось бы уходить.