Восемь месяцев Селеста встречалась с мужчинами и женщинами средних лет в подклете их местной церкви и изучала основы католицизма за поеданием пончиков, присыпанных сахарной пудрой. Иногда она находила предмет подозрительным, иногда ужасающим, а порой – и таким, и таким. Но идея исповедания пришлась ей по нраву. Селесте понравилось перечислять свои грехи, превратить абстрактное бремя вины в конкретный, подсудный список грехов и проступков. Она не исповедалась по-настоящему, как должна была бы, в соответствии с церковным руководством для людей, решивших принять христианскую веру. И она не воспринимала священника как посредника между людьми и Богом. И все-таки ощутила определенный душевный комфорт, перебирая пальцами бусины четок при покаянии и зная точно, какими словами описывать свои грехи, чтобы получить от них отпущение.
«Возможно, это сейчас мое покаяние», – подумалось Селесте. Если верить полицейскому Бьёрнсону, ей никакие серьезные неприятности не грозили. По крайней мере, в глазах закона она была невиновной. Неверность не являлась уголовно наказуемой. Как и предательство своей лучшей подруги. Единственными реальными плодами этих двух «деяний» могли стать потеря подруги и возможная потеря мужа. Последнего еще можно было избежать. Все зависело от того, какая информация всплывет и от кого Луи ее услышит.
Все остальные последствия гнездились в ее голове – знание того, что Алабама уехала одна в короткую исландскую ночь и слетела с набережной в воду. И понимание того, почему она была настолько расстроенной, что сделала такое.
Селеста резко встала с кровати: сидеть ей внезапно стало невмочь. Она обвела взглядом номер, теперь лишь наполовину заполненный, в отличие от предыдущего дня. Чтобы успеть на перебронированный рейс домой, Селесте надо было покинуть мини-гостиницу не позже чем через два часа. А она еще не упаковала вещи. Но это не имело значения. Сейчас – конкретно в данный момент – она больше не могла оставаться в этой комнате, наедине со своим чувством вины.
Селеста подобрала с пола второй ботинок, обула оба на ноги, затем надела ветровку и вышла за порог. К счастью, в коридоре никого не было. Все остальные участницы их группы, должно быть, находились в своих номерах, собираясь в обратную дорогу и между делом сплетничая.
«Интересно, хоть одной из них известно, что произошло между мной и Алабамой? Услышал ли кто-нибудь крики или удары различных предметов о стену?» – подумала Селеста. И почти мгновенно осознала, что ее это, на самом деле, не волновало. Ни один человек в мире не мог осудить ее так сурово, как она уже осудила себя сама.
Облака в тот вечер – плотные и низкие – разнородным покровом свисали с неба. Селеста потуже затянула ветровку и набросила на голову капюшон. Было ветрено: мощные порывы накатывали с океана волнами, обдавая ноздри Селесты запахом соли и морских водорослей. Она дошла до дороги и направилась по ней в сторону пляжа.
По пути Селеста изучала окрестные домики, пытаясь отыскать глазами то, чего там быть не могло. Накануне вечером Алабама шла по этой же дороге. И Селеста словно надеялась найти в одном из их окон прощение – что-то, что оправдало бы ее, освободило от груза вины.
Большинство домов были жилые – простые прямоугольные конструкции в красно-желто-белой цветовой гамме. Дорога пестрела ямами. В более широких рытвинах скопилась бурая вода, которая зыбилась крошечными волнами ряби при каждом дуновении ветра. Селеста миновала маленький магазинчик. Скобяную лавку. Ничем не примечательное строение, обшитое крашеным металлическим сайдингом. Селеста попыталась представить на этой дороге Алабаму и не смогла. Алабаму с ее окрашенными в стиле балаяж волосами и ногтями, заостренными на концах как стилеты, носившую на шее золотую цепочку с инкрустированным алмазами кулоном в форме буквы «А». Некоторые люди нуждаются в мягкой постели и центральном отоплении, чтобы ощущать себя комфортно. А Алабаме требовались еще и «Старбакс», и маникюрный салон в шаговой доступности от дома. Длительное проживание в такой простенькой деревушке, как Вик, убило бы ее, не сделай этого раньше вода.
Селеста свернула с ответвления дороги, на котором асфальт под ее ногами раскрошился в гравий. Чем ближе она подходила к воде, тем труднее было отличить шум ветра в ушах от гула приливных волн, разбивавшихся о пляж впереди. В конце концов, и гравий превратился в темный песок – что-то среднее между грязью и пеплом. Мох, покрывавший скалы дали, показался Селесте наэлектризованным на фоне белого, словно припорошенного пудрой или снегом неба.
Селеста пересекла парковку с единственным автомобилем. Рядом с машиной пожилые супруги в одинаковых непромокаемых парках поправляли волосы и сумки с фотокамерами на плечах. Они приветливо помахали Селесте, и она в признательности тоже вскинула руку.
Наконец, Селеста вышла на полосу пляжа, где от воды ее отделял лишь песок. И в такой близости к океану, с деревушкой, оставшейся позади, она почувствовала себя так, как будто была единственным человеком на всей планете – да что там на планете, во всей Вселенной! – в чьей жизни не было ничего, кроме бескрайнего пространства или беспредельного космоса.
Глава 36
Холли
На следующий день
Вик, Исландия
При каждом сделанном шаге Холли ощущала песок, скребущий между пальцев ног и по подошвам ступней. Она разулась сразу, как только дошла до пляжа. Не потому, что не хотела, чтобы песок набился в туфли, а потому, что испытала внезапную, неодолимую потребность ощутить песчинки своей кожей.
Ветер, хлеставший ее по лицу, сделал прогулку менее приятной, хотя Холли отправилась на нее не ради удовольствия. Она прошла весь путь до пляжа, чтобы найти Рейнисдрангар – те древние колонны в воде.
Вблизи базальтовые кекуры ничем не походили на троллей – обыкновенные черные скалы, они напоминали скорее наросты, образовавшиеся на скорлупе яйца, треснувшего при варке. Это было совсем не удивительно, и все же Холли ощутила разочарование, рассматривая их. Как будто бы спешила на встречу с друзьями лишь для того, чтобы убедиться в своем одиночестве.
Пожав с досады плечами, Холли двинулась обратно, к парковке. Ей еще надо было собрать вещи. Ей следовало сделать это сразу, когда она получила на руки переоформленный билет на самолет. Но вместо того чтобы готовиться к отъезду, Холли после их собрания со Скай в столовой отправилась на пляж. Почему? Да потому что находиться в спальне с Кэтрин стало для нее сущей пыткой.
Ненадолго мыслями Холли завладел все еще не упакованный багаж, точнее, сложенный кардиган на дне чемодана. Свитер, скорее всего, был еще влажным в тех местах, которые она так тщательно старалась застирать. События минувшей ночи до сих пор явственно стояли перед ее глазами: проточная вода из-под крана, розовевшая под вязаным полотном; легкое пощипывание перекиси водорода на ее ране; зазубренная кромка лезвия. Как легко простой хлебный нож рассек ее кожу! Отмыть нож оказалось проще, чем застирать кардиган, и вместе с тем гораздо труднее. Как поступать с ткаными или вязаными изделиями, Холли было прекрасно известно. Любой женщине приходится время от времени выводить пятна на одежде – от кофе, фруктового сока или последствий ежемесячных «праздничных» дней. Но не каждая сталкивается с необходимостью смыть кровь с зубастого лезвия хлебного ножа.
И все же Холли это сделала. Судя по всему, успешно. Потому что нож, спрятанный в глубине выдвижного ящика, за щипцами для сахара и разрозненными столовыми приборами, до сих пор лежал там. Холли убедилась в этом после собрания, выскользнув из столовой чуть раньше всей группы. Затаив дыхание, она выдвинула ящик и… К своему величайшему изумлению, нашла нож на месте. Это было невероятно, необъяснимо, но копы его не забрали!
Новая волна накатилась на берег, но Холли даже не вздрогнула, когда вода захлестнула ее лодыжки. Она больше не воображала, как прыгнет в нее. И не пыталась представить, сколько энергии могло потребоваться для длительного противодействия волнам в глубокой воде, и какой выдержкой необходимо обладать, чтобы сохранять дыхание ровным, когда течение так и норовит тебя опрокинуть и унести.
«Может быть, они еще найдут ее», – предположила на собрании Эмили. Голос молодой девушки прозвенел такой надеждой, таким оптимизмом. А Холли так сильно прикусила щеку изнутри, что ощутила во рту характерный привкус – ранка начала кровоточить. Ее бесило то, что некоторые люди могли себе позволить подобную роскошь – быть глупыми и наивными. На что надеялась Эмили? Понимала ли она, что могли найти копы? Холли довелось однажды увидеть тело утопленницы по телевизору; зрелище оказалось даже более наглядным и шокирующим, чем она думала. Конечно, свою лепту внес грим, но выглядела утопшая жутко: мраморно-белая кожа, распухшее тело, насыщенное водой. От его вида по спине Холли побежали мурашки ужаса. Эмили понятия не имела, что она могла увидеть, оправдайся ее надежда.
Со стороны воды налетел резкий ветер. Под его порывом Холли поежилась. Она держала в карманах обе руки, и каждая из них сжимала телефон. Зачем Холли взяла с собой мобильник Алабамы, она сама не понимала. Это был ненужный риск.
Но, возможно, у ее неосмысленного поступка все же имелся смысл. Быть может, подсознательно Холли хотела, чтобы ее схватили. Чтобы ей не осталось ничего другого, кроме как сказать правду. Она почти рассказала ее полицейской Гусмундсдоттир. Она была к этому так близка! С языка уже готово было слететь признание. Еще минуту, может, даже меньше, и вся правда выплеснулась бы из нее наружу.
Холли вскинула глаза, поискала ими парковку в надежде, что идти осталось недолго. Когда она приехала в мини-гостиницу, на парковке стояли два автомобиля. Сейчас она увидела там только один. Чуть в стороне, параллельно парковке, Холли заметила темный силуэт. Впереди, у воды стояла какая-то женщина. Холли прищурилась, но не смогла ее опознать.
Она продолжила идти, только отошла от кромки воды к середине пляжа. Ей не хотелось ни с кем пересекаться, даже ради пассивного приветствия взмахом руки.