– Знаешь, – заговорил Генри, когда стало ясно, что ждать больше нечего. – Алабама любила тебя…. Очень сильно… Думаю, она любила тебя сильнее кого бы то ни было. Даже меня.
В голосе Генри было нечто такое, что внезапно убедило Селесту: это их прощальный разговор.
Глава 43
Холли
Спустя две недели
Чикаго, штат Иллинойс
Холли полетела в Чикаго на похороны Алабамы. Даже несмотря на то, что ей этого совсем не хотелось. Как и большинство людей, Холли не любила похороны. И хотя миссис Бабински назвала это «молитвенной службой», по сути эта церемония была прощанием с Алабамой. Так что Холли уложила в сумку черное платье-футляр и совсем не удивилась, обнаружив всех присутствовавших в церкви тоже в черном.
Сейчас служба уже закончилась. Вышедшую из церкви Холли окружали люди, но у нее было странное чувство отделенности от остальных. Даже среди других инфлюенсеров она ощущала себя обособленной. Как будто они находились в другом измерении. Не там, где она. В какой-то момент все женщины заплакали – каждая с разной степенью рвения. Холли отчужденно понаблюдала за ними и задалась вопросом: что с ней было не так? Почему она осталась совершенно бесстрастной?
Холли опустила глаза на мобильник, проверила приложение Uber. Такси должно было подъехать только через семь минут. «Может быть, пойти потихоньку навстречу?» – подумала Холли. Ей очень хотелось оторваться от толпы. Но она понятия не имела, в какой стороне ее гостиница.
Холли окинула взглядом церковь, из передних врат которой продолжали выходить люди в черном. Церковь была маленькой и смотрелась неуместной в таком оживленном квартале. Она угнездилась в самом конце Мэгнифисент-Майл, торгового района Чикаго, и выглядела несоизмеримо приземистей окружавших ее небоскребов. Ее изящные шпили достигали только середины некоторых зданий. А ее фасад оплетал плющ, скрывавший каменную кладку и создававший впечатление, будто это поросшая зеленью руина. Иллюзию усиливали расположенные по соседству магазины – современные прямоугольные коробки из стали и стекла.
Холли не настолько хорошо успела узнать Алабаму, чтобы понять, где бы той хотелось быть отпетой. «Наверное, все-таки не в такой церквушке», – заподозрила Холли. Внутри царил мрак и пахло ладаном. Это так контрастировало со всем, что Холли узнала об Алабаме Вуд. Единственной вещью, хоть немного приближенной к ее реальности, была фотография, которую кто-то установил возле кафедры: лицо Алабамы, увеличенное до размера небольшой лошади.
– Холли!?
Ее имя прозвучало чем-то средним между призывом и вопросом. Пробежав глазами по толпе, Холли увидела Селесту Рид, стоявшую в нескольких шагах от нее. На Селесте были синий блейзер и гармонировавшие с ним брюки; комплект был пошит из какой-то тяжелой на вид ткани. И первой мыслью Холли было: «Слишком жарко, чтобы такое носить». А второй мыслью: «Да, смерть подруги ее подкосила. Видок у нее ужасный».
– Привет, Селеста, – попыталась улыбнуться Холли.
Селеста скопировала ее попытку. И обе остановились почти сразу же, наверное, одновременно почувствовав, насколько нелепо это было.
Немного поколебавшись, Селеста шагнула вперед для объятья. И они сошлись на несколько секунд в неловком танце – одновременно подняв руки до уровня плеч и также дружно опустив их ниже.
Селеста отстранилась первой.
– Алабама была бы вне себя от радости, что вы приехали, – сказала она, запихивая за ухо прядку волос. – Она так вами восхищалась.
Селеста выглядела так, словно вообще не спала по возвращении из Исландии. Ее глаза окаймляли крошечные желтые полумесяцы, а кожа – тоже желтоватая – казалась болезненной. Эта болезненность усиливала впечатление обезвоженности, создававшееся ярким светом утреннего солнца.
– Как же все это дерьмово, – сказала Холли.
– Еще как дерьмово, – согласилась Селеста – она произнесла это как человек, не привыкший часто сквернословить.
Холли мысленно вернулась на пляж Рейнисфьяра, где у них с Селестой состоялся разговор – последний перед вылетом из Исландии. До чего же это было забавно. Ладно, не забавно, но интересно! Насколько же разнились их реакции. Селеста доверилась Холли, словно не сумела подавить поток слов, извергшийся из нее. А Холли повела себя совершенно иначе. И сейчас ей стало любопытно: что сказала бы Селеста, если бы она поведала ей правду там, на пляже. Если бы они обе одновременно озвучили ветру свои признания.
– Мать Алабамы думает, что ее еще могут найти, – пробормотала Селеста, устремив глаза вверх, на церковь, которая взирала на них, как строгая, неумолимая родительница. – Она не захотела устраивать настоящие похороны. На тот случай, если дочь вдруг окажется живой. – Селеста выдавила слабую улыбку. – Только эта церемония уж больно смахивала на прощание, вы не находите?
Холли растерялась: ей следовало рассмеяться или сокрушенно поддакнуть? Не решив, как правильнее поступить, она потупила глаза на тротуар. Холли понимала эту иррациональную надежду на возможность поставить точку. Ведь на данном этапе обнаружение Алабамы позволило бы сделать только это. Хоть копы и продолжали искать Алабаму, это была именно поисковая, а не спасательная миссия.
Пешеходный поток стопорился и разветвлялся на два рукава вокруг стоявших на тротуаре женщин. Селеста шагнула еще ближе к Холли, освобождая людям проход. Холли захотелось сказать ей что-нибудь в утешение, но подходящие фразы так и не подобрались.
– Послушайте, – заговорила вдруг сама Селеста, и ее серьезный тон застиг Холли врасплох. – Я насчет того, что сказала вам на пляже, перед отъездом, – Селеста не то чтобы прошептала эти слова, но понизила свой голос настолько, что Холли пришлось напрячь слух, чтобы их расслышать. – Я не… – Селеста втянула в легкие воздух, – я не сказала мужу об этом. О том, из-за чего конкретно мы с Алабамой поссорились. Я понимаю, это звучит ужасно, но…
Селеста замолкла. А Холли обратила внимание на ее волосы. На то, как небрежно Селеста стянула их на затылке в хвост обтрепанной лентой, не заметив или не посчитав важным убрать выбившиеся прядки. Холли вспомнила себя этим утром – как она прыскала финишным спреем с аргановым маслом на свои волосы перед тем, как завить стильные кудряшки по обе стороны лица. Глядя в зеркало, она оставалась совершенно отстраненной от собственного отражения, но все же довела до конца трудоемкий процесс тщательной укладки каждой прядки.
– Не волнуйтесь. – Холли тоже понизила голос. – Я никому ничего не сказала, и не планирую говорить.
Облегчение на лице Селесты отобразилось мгновенно. Холли сразу же соотнесла ее реакцию, хотя представить себя на месте Селесты оказалось намного труднее. Для Холли осталось загадкой, что подстегнуло Селесту признаться ей в измене мужу: храбрость или внутренняя несдержанность. Но, как бы то ни было, Холли не обладала ни тем, ни другим.
– Я еще хочу извиниться перед вами, – внезапно смутившись, сказала Селеста. – Я, наверное, вас нагрузила излишними откровениями. – Она скривила в гримасе лицо. – Мне даже не верится, что я все это на вас вылила. Правда!
Под солнечным светом макияж Селесты выглядел даже более небрежным, чем ее прическа.
Холли заметила линию – на шее, под подбородком Селесты. Она даже не потрудилась ее затушевать.
– Вы были в шоке, – пожала плечами Холли. – В таком состоянии люди часто совершают поступки, о которых позже сожалеют. – Холли не знала, правда ли это, но понадеялась, что все действительно так.
Селеста, похоже, прикусила внутреннюю сторону щеки. И Холли вспомнила свой разговор с Мэллори по возвращении из Исландии – как та в определенный момент прикусила губу, словно не хотела вымолвить слова, рвавшиеся с языка.
«Интересно, а мы могли бы подружиться с Селестой в другой жизни?» – подумала Холли. Или все подобные ситуации уже заранее предопределены каким-то таинственным образом? Может, она, Холли, ничего в своей жизни и не решала? И лишь, как робот, укладывала волосы перед похоронами.
– Это так, – наконец выговорила Селеста – очень медленно. – Но я не знаю. Мне, наверное, не следовало грузить вас подробностями своей личной жизни. Но когда ты кому-то откроешься, почему-то становится легче. С вами такое бывало?
Селеста выглядела такой серьезной, что Холли была вынуждена признать: она подразумевала то, что говорила. Она действительно ощущала облегчение, признавая и озвучивая в голос свои ошибки. Холли в знак согласия кивнула, словно это она еще могла бы понять.
Глава 44
Селеста
Спустя две недели
Чикаго, штат Иллинойс
Вернувшись с похорон Алабамы, Селеста замерла перед туалетным столиком в спальне, глядя на себя в зеркале. Внизу Белла разговаривала с ее матерью, которая еще утром приехала посидеть с девочкой. По возвращении домой Селеста и Луи застали их с прильнувшими друг к другу головами, всецело вовлеченными в беседу – не бабушки и внучки, а двух равных людей.
Отражение Селесты в зеркале шевельнулось: рука коснулась блейзера. Это был тот самый блейзер, который она надевала на ужин с Алабамой и Генри несколько месяцев назад. Он был плотным и мрачным – пожалуй, слишком плотным и мрачным для поздней весны (на что Алабама не преминула бы указать). «Интересно, как долго я еще буду задумываться, представляя возможную реакцию Алабамы на подобные вещи?» – подумала Селеста.
Дверь спальни за ее спиной открылась, и на пороге возник Луи. Он не пошел на похороны в черном. Вместо этого Луи надел белую сорочку и галстук спокойного синевато-серого тона. «Мужчинам проще быть модными, – посетовала как-то Алабама. – Для них это все равно что решить задачку с несколькими вариантами готовых ответов, а мы должны написать целое эссе».
– Они уже заканчивают там, – кивнул через плечо Луи. – Похоже, они составляли энциклопедию дельфинов.
Селеста улыбнулась – на выражение его лица. Луи сказал это с таким же ошарашенным изумлением, с каким когда-то отреагировал на первые слова, произнесенные дочкой. Какое-то время им обоим казалось, что Белла никогда не научится говорить. И Селеста испытала огромное облегчение, когда это, наконец-то, случилось.