Селеста снова погляделась в зеркало. И вздрогнула от странной неожиданной мысли: в последний раз она надевала этот блейзер в своей первой жизни – до того, как она поцеловала Генри, до того, как умерла Алабама. Селеста вновь подумала о встрече с Генри на похоронах. Генри… Первый человек, признавший, что она была права. Но от этого признания Селесте не стало лучше. Оно прозвучало, скорее, как подтверждение всех тех вещей, которые она подозревала за собой, но умудрялась игнорировать до самой гибели подруги.
– Что это? – спросила Селеста, кинув на лист бумаги, который она только что заметила в руке Луи.
Отражение мужа в зеркале подняло листок выше.
– Коротконосый дельфин-белобочка, как меня проинформировали.
Селеста повернулась, чтобы изучить рисунок. Как и всегда, дельфин плыл в чистом белом пространстве. Само животное, впрочем, было прорисовано очень детально. Селеста даже заподозрила: возьми она линейку и измерь все плавники дельфина, они бы оказались идеально точных пропорций.
– Очень хороший рисунок, – забрала листок у мужа Селеста.
– Необыкновенно хороший, – согласился Луи.
Подняв листок на уровень глаз, Селеста подивилась тому, как мастерски – с полным пониманием принципов распределения света и тени – было заштриховано туловище животного. «Неужели это нарисовала моя дочь?» – в замешательстве между удивлением и озабоченностью подумала Селеста.
– Как ты держишься, Си-Си? У меня еще не было возможности спросить тебя об этом. – Голос Луи был таким тихим, что Селеста поначалу даже засомневалась: не почудился ли ей этот вопрос?
Она перевела взгляд с рисунка на мужа. Выражение его лица было ей незнакомо. Потребовалась секунда, чтобы она опознала в его нахмуренности беспокойство, и еще одна секунда ушла на то, чтобы Селеста поняла, что это беспокойство направлено на нее. И только теперь она осознала, насколько сильно ей хотелось, чтобы муж смотрел на нее именно так.
– Я… – Селеста осеклась.
Она не знала, что ответить. Вплоть до этого утра Селесте казалось, будто она балансировала на краю пропасти, на грани падения в бездну. Это ощущение не прошло, но теперь она чудесным образом обрела устойчивость – еще неполную, но все-таки устойчивость.
Луи шагнул к ней и, не вымолвив больше ни слова, заключил жену в объятие. Селеста с готовностью в нем утонула.
Они простояли так некоторое время – дольше, чем обычно обнимались. Но вот Луи, наконец, отступил чуть назад. И поцеловал Селесту в лоб, как маленькую девочку.
Этот поцелуй не был покровительственным, он принес Селесте такое умиротворение, что она закрыла глаза и постаралась запомнить это ощущение – на будущее.
А потом Луи удалился в ванную, а Селеста снова повернулась к зеркалу. И провела пальцем по серебристым пуговицам на груди.
У ее матери было когда-то пальто с такими же изящными пуговицами, только они были золотистыми. Каждая – размером с монетку в двадцать пять центов, с растительным узором, образованным тонкими тиснеными бороздками. Благодаря пуговицам пальто матери выглядело очень нарядным, даже богатым, к чему Селеста в детстве не была привычна. Трудно было ощущать себя богатой в семье с пятью детьми, даже при том, что они были детьми пульмонолога.
Большинство детских воспоминаний Селесты со временем поблекли, а то и стерлись из памяти. Но воспоминание о том пальто матери осталось ярким и живым. Селеста помнила, как водила пальцами по красивым золотистым пуговицам, когда оно висело в шкафу, как ощущала кожей каждую деталь узора на холодном металле. Селеста никогда не делала этого в присутствии матери. Но та, должно быть, однажды за ней подглядела. Потому что на ее девятый день рожденья мать купила Селесте пальто. Оно было из рубиново-красного твида, с двумя рядами больших золотистых пуговиц, начинавшихся от груди. Селеста приподняла тяжелую картонную крышку и на мгновение подумала, что это трюк, обман – пальто в коробке не могло предназначаться ей!
Вспомнив это сейчас, Селеста подумала: а может, они с матерью были в действительности ближе, чем ей представлялось. По крайней мере, в какие-то моменты, которые она тогда просто не замечала. Селеста мысленно перенеслась на две недели назад. Вспомнила разговор с матерью на кухне и то, что она сказала о ее ночных кошмарах в детстве. «Не думаю, что этого было достаточно… Для матери, во всяком случае». Сколько раз Селеста думала то же самое о себе? «Этого было недостаточно». Ее самой было недостаточно. Эта тема постоянным рефреном звучала у нее в голове.
Луи вышел из ванной как раз в тот момент, когда разговор внизу переместился. Селеста услышала характерный скрип табурета по твердому дереву и поняла, что через пару секунд услышит характерную поступь дочери по лестнице.
– Луи. – Селеста повернулась лицом к мужу. Его щеки пошли розовыми пятнами, хотя Луи лишь сбрызнул их водой. – Мы должны проверить Беллу на аутизм. Я помню, ты хотел бы выждать еще какое-то время. Но я, правда, думаю, что с дочкой что-то не так. Я это чувствую, понимаешь?
На миг Луи отвел глаза в сторону. И Селеста подумала, что он запротестует. «Хватит ли мне мужества настоять на своем?» – пронеслось в голове. Но муж не стал возражать. Вместо этого Луи медленно кивнул.
– Ладно, – сказал он. – Ладно, хорошо. Возможно, ты права.
Глава 45
Холли
Спустя две недели
Даллас, штат Техас
Сидя в жестком ротанговом кресле в новом кафе под названием «Жемчужина» в районе Бишоп-Артс, Холли поджидала Робин Синклер. Прошло два дня после похорон Алабамы, и она не имела ни малейшего желания куда-нибудь выбираться. Но когда утром ей позвонила Робин и пригласила пробежаться, Холли поспешила предложить ей альтернативу – ланч в «Жемчужине» (потому что бегать наперегонки с Робин ей хотелось еще меньше).
Был уже почти час, а именно в это время они условились встретиться. Но без пяти минут первого Робин позвонила и извинилась за опоздание.
Холли заерзала в кресле, приподняла сначала одну ягодицу, потом другую, стряхнула с кожи кусочки пальмовых стеблей. Ротанговое кресло выглядело шикарным, но сидеть в нем было чертовски некомфортно.
Холли отпила глоток воды из своего стакана, уже начавшего запотевать. Официантка усадила ее за столик возле окна над дверью, упиравшегося в потолок и стиравшего границу между крытым обеденным залом и патио. Колебательный вентилятор над плечом Холли создавал приятный ветерок, успешно борясь с послеполуденной духотой.
В десять минут второго, наконец, появилась Робин. Она влетела в кафе, почти задыхаясь.
– Я дико извиняюсь! – воскликнула она, явно взволнованная.
Холли встала и помахала ей рукой. Они быстро обнялись, а потом Робин повесила сумочку на спинку свободного кресла, а Холли снова опустилась в свое. Она заметила, что Робин изменила прическу. Раньше она всегда стягивала волосы в хвост – как правило, большим бантом или резинкой. А сейчас они обрамляли ее лицо мягкими волнами, лишь слегка касаясь плеч. На встречу Робин пришла в белом топе с круглым вырезом и на тонких бретельках, с губами, накрашенными малиновой помадой, которую Холли предпочла бы избегать, будь у нее такие же зубы, как у Робин. И тем не менее общий эффект получился приятным. Даже очаровательным.
Да, Робин Синклер выглядела очаровательно, признала Холли.
– Я была у стоматолога, – пояснила Робин, указав пальцем на рот. – Проторчала там дольше, чем думала.
– Не переживай, – сказала Холли.
– Я просто раздосадовалась на себя из-за того, что заставила тебя ждать.
– Не так уж долго я и прождала.
Робин улыбнулась; ее недавно отбеленные зубы показались Холли чересчур большими и яркими в контрасте с помадой.
– Ты уже сделала заказ?
– Еще нет, – опустила глаза Холли. – Хотя склоняюсь к вот этому салату с горошком.
Несколько минут Робин и Холли молча изучали меню. Холли пыталась сообразить, сколько калорий содержалось в веганской фермерской заправке – больше или меньше, чем в обычном соусе из уксуса и растительного масла. К тому моменту, как к их столику подошла официантка, чтобы принять заказ, Холли для себя решила: веганская заправка, может, и была менее калорийной, но уж точно относилась к пище, от которой толстеют. И вместо салата с горошком заказала домашний салат с тофу, жареным на гриле, и гренками. К ее раздражению, Робин заказала себе сэндвич с сыром пименто на гриле, который раздражил ее только тем, что на слух звучал красивее и вкуснее, нежели салат Холли.
– Сдается мне, – заговорила Робин, наклонившись вперед, – что ты все еще восстанавливаешься после вашей поездки. – На ее запястье розовела резинка для волос примерно такого же оттенка, как и губная помада. Перед глазами Холли вплыла розовая (как малиновая жвачка) куртка Алабамы Вуд, соскользнувшая в ледниковую расщелину за день до ее исчезновения.
Она сделала большой глоток воды.
– Да, признаюсь, я порядком выдохлась.
– Не сомневаюсь, – понимающе кивнула Робин.
Воцарилась недолгая пауза. Холли понимала, что слово за ней, но так и не смогла ничего сказать. Хотя почувствовала, как заколебалась Робин, явно ожидавшая от нее уточнений.
Наконец Робин не выдержала.
– Меня так шокировала новость об Алабаме Вуд. – Оттянув резинку, Робин принялась вращать ее вокруг своего тонкого запястья. – Я увидела статью о ней в Фейсбуке. Это так печально.
Холли знала о написанных статьях, но ни одной из них не читала.
– Да, печально, – невнятно пробубнила она.
– А ты знаешь, что с ней случилось? Ну, куда она ехала, когда слетела в воду?
Холли помотала головой. К горлу подступила тошнота. Ужаснувшись тому, что ее может вырвать на глазах у стольких людей, она усиленно закашлялась, пытаясь подавить приступ.
– Нет, я ничего такого не знаю, – сипло проговорила она.
– Я дико извиняюсь, Холли, – повторила Робин уже во второй раз за встречу. Ее округлившиеся глаза действительно приобрели извиняющееся выражение. – Вы были… близки с Алабамой? – Голос Робин прозвучал достаточно искренне, чтобы Холли на несколько секунд задумалась над ее вопросом.