При наличии времени Алабама могла срежиссировать все идеально. Пожалуй, даже спланировать собственные похороны – что у нее уж точно получилось бы лучше всего того, что мог сделать Генри. С другой стороны, такие идеи, как эта, быть может, не предназначались для тщательного выстраивания «операции». Возможно, столь блестящая идея могла прийти в голову только спонтанно. И реализовывать ее следовало так же спонтанно.
Алабаме показалось, что она за считаные секунды добралась до ледника. Она поняла, что находилась уже близко, потому что узнала гору – ту самую, с длинным трудновыговариваемым названием. Алабама попыталась вспомнить в точности все, что говорила ей Селеста о ледниковой лагуне с дрейфующими айсбергами, расположенной чуть дальше.
Айсберги, конечно, отличались от ледника. Об этом Алабама узнала против своей воли еще до отъезда в Исландию. В отличие от ледника, айсберги свободно плавали в воде. Селеста показывала ей их снимки, какое-то туристическое место, куда подруга чуть было не затащила ее.
И теперь Алабама вспомнила те фотографии: сверкающие глыбы голубого льда, дрейфующие по лагуне. Это было красиво, но тогда не пробудило у нее интереса – при одной мысли о лодочном туре среди ледовых глыб ей стало зябко и тоскливо. А сейчас, думая о тех снимках, Алабама не смогла не восхититься тем, как классно выглядел бы ослепительный голубой лед за спинами репортеров, с мрачными лицами сообщавших о ее смерти.
Не прошло и десяти минут, как Алабама пронеслась мимо въезда на парковку «Гольслэнда». Она взглянула на часы, запомнила время. Сколько именно миль было от ледника до лагуны, Алабама не знала, но припомнила, что Селеста называла однозначную цифру.
Алабама мчала вперед, но никаких признаков лагуны не замечала. И с каждой пролетавшей минутой ее безмятежное спокойствие рассеивалось, теснимое нараставшим раздражением. Алабама стала злиться на себя за то, что не отметила это место на карте заранее. А потом перенесла все раздражение на Селесту за то, что та не объяснила ей четко и ясно, где находилась лагуна.
Ветер продолжал атаковать автомобиль, мотая его из стороны в сторону. Алабама крепче сжала руль, наклонилась вперед, как профессиональный гонщик. И мысленно обругала Селесту, обозвав ее самыми плохими словами, которые приходили ей на ум. От этого ей полегчало, но ненамного.
Несмотря на глубокую ночь, машину окружало слабое свечение – словно в воздухе зависли частицы дневного света, величиной с пылинки. Алабама уже миновала национальный парк. И оказалась посреди ничего – обширной, необъятной пустоты. Вокруг не было ни зданий, ни людей, ни светового загрязнения. Только звезды ярко сверкали в небе; можно было различить даже спирали далеких галактик. Но вместо восхищения красотой Алабама испытала прилив клаустрофобии, как будто оказалась запертой в ловушке, внутри пустотелого стеклянного шара.
И в первый раз с того момента, как она села в машину, в ее мысли вплелась ниточка сомнения. Алабама испугалась: стоит за нее потянуть, и она растеряет решимость. Не сделает того, что надумала. Она опять взглянула на часы: прошло восемь минут. «Сколько же еще ехать?» Алабама не знала. Как не знала она и того, насколько ей хватит желания и упорства рулить дальше.
Алабама сильнее нажала ногой на педаль газа, понуждая изящный автомобиль ехать быстрее, чем позволяла его конструкция. Снаружи ветер, похоже, тоже ускорился. Дважды машину занесло, Алабама с трудом вырулила, удержав ее на дороге. «Я все могу! Я такая!» – вскричала она про себя. И понеслась дальше. Но вместе с тем, впервые за все время, она почувствовала легкий страх.
Впереди дорога сошлась в одну полосу. Подъехав ближе, Алабама узнала мерцавшую поверхность воды по обе стороны от однополосного моста. Она снова надавила на газ, ступня почти слилась с полом. Едва Алабама свернула на узкую полосу гравия, мощный ветер хлестнул по водительской дверце. Алабама дала по тормозам. Шины под ней завизжали, капот автомобиля начал выписывать зигзаги на рыхлом грунте. Костяшки ее пальцев на руле побелели, округлившиеся глаза перестали мигать.
Наконец машина остановилась.
Несколько секунд Алабама просидела в ней, почти не дыша. А ветер продолжал хлестать по автомобилю. Ей потребовалась почти вся ее сила, чтобы открыть, в конце концов, дверцу, и еще больше усилий, чтобы не позволить ветру вырвать ее из рамы.
Дорога – узкая и прямая – балансировала по набережной, протянувшейся впереди нее на какое-то расстояние. Алабама сделала несколько шагов к ограждению и глянула вниз. А там чернильно-черная вода мерцала отблесками лунного света.
Это была не лагуна айсбергов. Вода была темнее. Она словно предвещала что-то. «Но, может быть, это доброе предзнаменование?» Взгляд Алабамы скользнул по уклону набережной, выхватил то место, где она уходила под воду. Алабама обернулась, осмотрелась.
Ее волосы дико развевались, глаза от холода стали слезиться. Алабама провела ботинком по покрытию, понаблюдала за тем, как задрожали под ее мыском крошечные галечные камушки, а затем погладила рукой перила дорожного ограждения – как мать ребенка.
Медленно, совершенно спокойно Алабама вернулась к машине. Мотор зафырчал, словно уже испугался отведенной ему участи. Алабама опустила стекла во всех окнах, а потом, держа одну руку на подголовнике пассажирского сиденья, быстро сдала задним ходом на главную дорогу.
Ветер ворвался в салон, автомобиль превратился в аэродинамическую трубу. Не сняв ноги с педали тормоза, Алабама переключила передачу.
И выдержала паузу, всматриваясь вперед. Ей сделалось зябко. Порывистый ветер обдавал ее шею холодными волнами, скатывавшимися вниз по спине. Алабама была сильнее обычного человека. Она всегда это знала. И всегда была уверена в себе. Но все же Алабама на миг усомнилась: а не переоценила ли она возможности человеческого существа? Смог бы даже самый сильный человек в мире сделать то, что запланировала она?
Алабама пошарила рукой в поисках телефона, но так и не смогла его найти. За целую минуту! Неужели она его выронила? Эта мысль засела в ее голове, подавив на время все остальные.
Закрыв глаза, Алабама представила себе, как возвращается в мини-гостиницу и ищет мобильник. Находит его. Поднимается по лестнице наверх и заходит в свой номер. Она сможет пробраться в него до того, как кто-нибудь проснется. И никто не узнает о том, что она уезжала. И уж тем более о том, что она уже почти сделала.
Глаза Алабамы распахнулись в тот же момент, когда нога переместилась на другую педаль. Автомобиль взревел, но подчинился, и под яростное жужжание мотора набрал скорость. Алабама даже не взглянула на спидометр – не ощутила потребности. Ветер бил в лицо, по щекам заструились злобные ручейки слез. А машина продолжала ускоряться. Алабама испустила высокий возглас – что-то среднее между смешком и криком. А затем резко вывернула руль – и… все стихло.
Как в замедленном кадре ее автомобиль скользнул на гравий, потом восстановил сцепление с дорогой. И медленно-медленно приблизился к ограждению, перед тем как с удовольствием протаранить барьер. Алабама увидела перед собой воду, она становилась все ближе и ближе – долго-долго, пожалуй, дольше всего. А потом…
Мир внезапно обрел нормальный ритм. Ее голова ударилась обо что-то. Она услышала это быстрее, чем почувствовала – этот противный стук. Но времени задуматься о нем у Алабамы не было. Ледяная вода угрожала выкрасть из ее груди весь воздух. В первобытной жажде кислорода она сделала вдох. Но вода вытесняла воздух быстрее, чем казалось возможным. Алабама слышала биение своего сердца, слышала свою панику. А вода продолжала заливать салон через открытые окна, разъяренная тем, что чужое, инородное тело посмело нарушить гладь ее поверхности.
И в этот миг Алабаму осенило: вот она какая на вкус – смерть! Вот здесь, в темной ледяной воде.
Это не была месть. В этом не было ни красоты, ни особенной значимости.
Была лишь она, Алабама. Совершенно одинокая. Наедине со смертью.
Часть VIКто-то, кого она знала
Глава 48
Холли
Спустя шесть недель
Даллас, штат Техас
После возращения из Исландии Холли виделась с Ником несколько раз. Но не ради того, чтобы повидаться, и тем более не для обсуждения дальнейших планов каждого. На прошлой неделе, например, Ник заехал домой, чтобы забрать свои клюшки для игры в гольф, и, как всегда, они немного поболтали о том о сем – в частности, о жене его брата и о том, как ловко она переделала кондиционер, издававший забавный шум.
Несколько раз Ник пытался завести разговор о семейной психотерапии, но все его попытки заканчивались ничем. Поначалу оправданием для Холли служила Исландия. Травма была еще очень свежей, и эмоции еще не улеглись, чтобы поднимать такую серьезную тему. Но недели проходили, и это оправдание становилось все более слабым и неубедительным, хотя никто из них не признавался в этом вслух.
И вот пришел очередной вечер. На следующий день они с Робин как-то запланировали забег. Холли ждала мужа в кофейне, закрывавшейся через час. Большинство кофеен так поздно не работали, и Холли порадовалась, что хоть эта еще принимала посетителей. Чашечка кофе показалась ей менее пугающей, нежели ужин или десерт. Встреча за ужином обязывала, даже если вы заказывали только закуски. А десерт создавал иллюзию легкости, беззаботности и веселья, чего на самом деле не было.
Холли отпила маленький глоток латте без кофеина. В другой реальности она бы даже не мечтала о кофе в столь поздний час, да еще накануне забега. Ведь даже толика кофеина в напитке могла нарушить ее сон, но еще сильнее ее бы отпугнуло возможное обезвоживание организма на следующий день.
Впрочем, Холли раздумала участвовать в забеге, к величайшему удивлению Робин. «Меня все еще беспокоит подколенное сухожилие», – объяснила она. Что, в общем-то, не было полной ложью, но, по сути, приближалось к ней.