Агата смотрит на меня внимательно, кружит по моему лицу задумчивым взглядом и, ничего не ответив, встает и уносит в кухню чашки. Слышу, как журчит в раковине вода, и готовлюсь принять тот факт, что оставаться наедине двум бывшим, которые еще недавно получили развод, — ну такое себе…
Однако, когда Игнатова возвращается в комнату, забирается с ногами на диван и берет в руки пульт от телевизора, я ликую внутри себя и ссусь кипятком, как преданный щенок.
Подхожу ближе, прошу бывшую жену привстать и разбираю диван.
Просто так удобнее.
Двоим.
Мы находим старую советскую комедию и, лежа на одной единственной подушке, пытаемся смотреть фильм.
Я так уж точно… А она… Она сопит рядом и успокаивает этим дыханием меня.
Что-то щекочет мой нос, и мне жутко хочется чихнуть, но не выходит. Чешу нос и смахиваю со своего лица волосы. И точно не свои. Открываю глаза и вижу в паре сантиметров от моей физиономии лицо Агаты. Она мирно спит, закинув ногу на мое бедро. Спиной я упираюсь в подлокотник, а позади у Агаты столько места, что на нем с легкостью уместились бы еще несколько таких нас. Я пытаюсь перевернуться на спину в то время, как нога Агаты сползает с моего бедра и шмякается прямо на причинное место. Которое с утра особенно чувствительно.
Твою ж дивизию!
Мне больно до искр из глаз. Стискиваю зубы и стараюсь не разбудить спящую Богиню, но бывшая не облегчает моего положения и начинает медленно водить ногой по моему паху.
Реакция не заставляет себя долго ждать. Я мужик, и, если у меня бронхит, это не означает, что я не здоров и там.
Пытаюсь скинуть женскую ногу, а получается лишь разбудить Агату. Она туманно хлопает глазами и смотрит на меня обвинительно.
— Игнатов, скажи мне, пожалуйста, как так выходит, что, будучи в разводе, мы в третий раз просыпаемся вместе и во второй раз срабатывает твой стоп-кран?
Я ржу. Игнатова бесподобна.
— Ты же болеешь, Игнатов. Разве он не должен… — кивает на мой стоячий аппарат, — ну не знаю… тоже болеть? — сотрясает воздух рукой.
— А причем тут утренняя физиология и болезнь? — смеюсь громче.
Агата отодвигается от меня, как от заразного, но вставать не торопится.
Не помню, как мы уснули.
Но чувствую себя выспавшимся за все эти изматывающие дни. Температура ночью не поднималась, горло не болит и, в целом, мое состояние вполне себе сносное. Если бы не кашель. Но бывшей жене я об этом не скажу. Я снова хочу, чтобы она приехала и ухаживала за мной. Да, я эгоист, но мне хорошо, а на остальное плевать.
Мы выпиваем по чашке кофе, и пока Агата собирается, я всячески демонстрирую свое болезненное состояние: грею в ладонях градусник, повышая себе температуру, стону, усиленно кашляю. Я понимаю, что веду себя, как ребенок, который не хочет идти в школу, ну а как иначе? Я хочу, чтобы обо мне заботились, и если это работает, то я буду болеть столько, сколько нужно. Нужно для меня.
Агата недоверчиво косится, но молчит.
Перед уходом напоминает о дне рождения Давида Эфраимовича, отца Агаты, дает напутственные указания по лекарствам и скрывается за входной дверью. Я снова остаюсь один в этой чужой квартире, но, как не странно, сейчас мне в ней комфортно точно так же, как в нашей первой маленькой однушке.
Но меня гложет то, что я так и не решился спросить, придет ли она сегодня.
Беру телефон, печатаю поздравление бывшему тестю, а потом, коротая время, надолго пропадаю в рабочих моментах.
17. Агата
Сегодня у меня практически выходной: я провела один мастер-класс, навела порядок в своей студии и к обеду уже была дома.
По видеосвязи позвонила родителям и поздравила папу. Я так рада была видеть улыбчивую маму, серьезного, но счастливого папу и гуру еврейского юмора — дядю Натана, что аж прослезилась.
Сейчас я особенно остро ощущаю себя одинокой, когда все мои близкие улыбаются мне в экран телефона, а я делаю вид, будто всё прекрасно.
Я скучаю.
И идея, чтобы взять билет и махнуть в Израиль, уже не кажется нереальной.
Представляю, как помогала бы сейчас маме готовить леках[3], который так обожает папа, смеялась над еврейскими шутками дяди и уплетала аппетитные румяные латкес[4].
Но вместо этого я совершенно одна в пустой квартире, слоняюсь из угла в угол, не зная, чем себя занять. Я позвонила Сашке, но она сбросила, прислав сообщение о том, что находится на приеме у врача, созвонилась с Юлькой, у которой намечались грандиозные планы на вечер и куда я, естественно, не вписываюсь, полистала ленту соцсетей, порадовалась потрясающим снимкам Яны с мужем, отдыхающим в Италии в свой медовый месяц.
У всех всё хорошо, все счастливы и каждый на своем месте.
Нет, я не завидую, я безумно рада за них всех, но царапающее чувство одиночества зажимает в тисках и давит, давит, давит…
А, впрочем, к черту рефлексировать и жалеть себя. Я никогда не славилась подобным качеством и сейчас не собираюсь впадать в уныние.
Что мешает устроить себе праздник, пусть и вдали от родителей?
Открываю поисковик и ищу рецепт медового кекса леках.
Гугл вновь сообщает, что готовить его незатейливо и просто. Да и продуктов необходимо по-минимуму. Спускаюсь в супермаркет за ингредиентами для кекса, а выхожу из него, груженная двумя огромными пакетами продуктов.
Пока готовлю традиционное еврейское лакомство, переписываюсь с Егором. За легкой естественной болтовнёй, не замечаю, как на столе пышет жаром леках, в кастрюле томятся куриные котлетки, а на противне остывают румяные картофельные лепешки.
Вау, Игнатова! Да ты просто волшебница!
Ну и Богиню никто не отменял!
Обвожу глазами аппетитные яства и понимаю, что хочется похвастаться своими успехами. Фотографирую и отправляю Филатовой. Она присылает смайл в виде вверх поднятого большого пальца. Тоже самое проделываю и с мамой, только через пару секунд уже жалею об этом, потому что мама снова начинает закидывать меня вопросами — «кто я и что сделал с ее дочерью?» и «все ли со мной в порядке?».
Мое нескромное тщеславие и неугомонная гордыня требуют оваций и восхищения. Я — человек с гипертрофированной зависимостью от чужого внимания и мнения. Мне важно, чтобы меня хвалили, меня это подпитывает, позволяя творить и создавать красоту.
Благодаря моей работе, у меня много знакомых, но близких и таких, кому, не раздумывая можно позвонить и поделиться новостями, — практически нет. Вожу пальцем по экрану и пролистываю мессенджер.
Один контакт из трех букв настырно мерцает проблесковым маячком, заставляя обратить на себя внимание.
Колеблюсь и закусываю нижнюю губу, давая себе немного времени на раздумывания в то время, как пальцы сами по себе строчат:
Привет. Как самочувствие?
Сегодня Игнатов сидит в окопе, не атакуя меня кучей сообщений. Целый день от него тишина.
Муж: Привет. Нормально
Я сомневаюсь и потираю вмиг вспотевшие ладони. Моя секундная бравада быстро улетучилась, оставив смятение и замешательство.
Глупый, необдуманный порыв, Агата.
Пока я предаюсь излишним сантиментам, на телефон падает новое сообщение от Леона.
Муж: Приедешь?
Вот так просто — «приедешь?».
Через полчаса — ну раз так можно, тогда также просто отвечаю я.
И действительно, через полчаса я стою под дверью Леона с сумкой, в которой лежат контейнер с латкесом и котлетами, бутылка вина и пышный леках.
Аккуратно выбритый Игнатов открывает дверь и широко улыбается. Сегодня он выглядит гораздо лучше и опрятнее. На нем чистые вещи, свежее лицо, слегка влажные волосы и глуповатая улыбочка.
Он пропускает меня вперед и забирает сумку. Такие уже привычные действия.
В квартире чисто и пахнет мужским гелем для душа. Значит, действительно, перед моим приходом Игнатов принимал душ.
Выкладываю из сумки еду, ловя вопросительный взгляд Леона.
— Голодный?
— Как волк. В обед доел суп, — шарит глазами по блюдам, а от меня не укрывается восторженный огонек в них. — Мы что-то отмечаем? — спрашивает, изогнув бровь, когда видит бутылку вина.
— Папин день рождения, уже забыл? — протягиваю Леону бутылку, — откроешь?
Бывший муж забирает вино из моих рук, находит в ящике штопор и легким движением откупоривает красное полусладкое.
Накрываю на стол, в микроволновке подогреваю остывшие котлеты и лепешки, в центр водружаю политый темным шоколадом медовый кекс. Мою оставшиеся помидоры-черри, раскладываю по тарелкам.
— Агата, не пугай меня, — Игнатов стоит за моей спиной и рассматривает накрытый стол.
— Что? — лукаво улыбаюсь и делаю вид, будто не понимаю, о чем он.
— Скажи, что это всё ты купила, — просит.
Он не верит, что я могла сама приготовить. Да я и сама с трудом верю, поэтому нисколько не обижаюсь.
— Не скажу. Сама приготовила! — поворачиваюсь к нему, вдыхая запах мужского одеколона. — Нравится? — провокационно спрашиваю, расправляя плечи и задирая голову.
— Нравится, — Игнатов подходит ближе, мы практически касаемся телами друг друга. Смотрим глаза в глаза. — Очень нравится, — шепчет бывший муж, и почему-то мне кажется, что к еде его слова отношения не имеют.
Слишком жарко.
Слишком близко.
Всего слишком: этот родной запах, это родное крепкое тело заставляют мое сердце ускоряться, а дыхание учащаться.
Так нельзя.
Очень волнительно. Очень.
Нервно потираю левое запястье, отвожу взгляд, потому что хочу вырваться из плена его серых теплых глаз.
Где же чертовы вилки?
Бывший муж чему-то усмехается, отходит в сторону и берется за бутылку вина.
— Эй, полегче! — останавливаю Леона, когда тот разливает полусладкое по бокалам.