Игнатов разворачивается ко мне, смотрит на воздушный шарик и мягко улыбается. О чем он думает?
Вспоминает события девятилетней давности?
Чувствую прикосновение теплых пальцев. Мою ладонь, удерживающую ленточку, накрывает рука Игнатова и некрепко сжимает ее. Теперь мы стоим напротив друг друга, смотрим в глаза и совместно держим воздушный розовый шар.
— Раз, — начинает отсчет Леон.
— Два, — продолжаю, еле шевеля губами.
Одновременно поворачиваемся к Сашке, которая с широченной улыбкой до ушей показывает три пальца.
Бывший муж расслабляет пальцы, но руку с моей ладони не убирает. Ленточка медленно ползет, устремляя воздушное чудо в небо. Шарик взмывает вверх, подкидываемый потоками ветра, извивается змейкой и скрывается за крышей родильного корпуса.
Пусть это и выглядит по-детски наивно, но в данный момент я прошу резинового гелиевого друга донести мое пожелание как можно выше к тому самому, кто там наблюдает за нами с небес.
Я смотрю ему в след, хотя он давно уже потерялся из вида, но опустить взгляд не решаюсь. Боюсь встретиться с НИМ глазами и увидеть то, чего не должна. Мы так и стоим напротив друг друга, Леон держит мою влажную ладошку в своей теплой сухой руке и, видимо, отпускать не собирается.
Слишком интимно, слишком знакомо…
— Привет, Агата, — нарушает этот момент голос Филатова.
Одновременно с Леоном вздрагиваем, и он нехотя отпускает мою руку.
Возвращает свои ладони обратно в карманы и отходит на несколько метров от меня, надевая на лицо маску отчуждения и равнодушия.
— Привет, Макс! — обнимаемся с другом. — Не ожидала вас встретить здесь. Саша ничего не говорила, — зачем-то оправдываюсь, будто меня в чем-то обвиняют.
— Привез кое-какие вещи. Кстати, — Максим бросает быстрый взгляд на окно палаты Саши, но в нем никого нет, — возможно, завтра после обеда их выпишут.
— Так быстро? — удивляюсь я.
— Если все благополучно, то долго там не держат, — пожимает плечами Филатов, — поможешь с выпиской?
— Конечно! — восторженно вскрикиваю я.
Думаю, Макс основательно заморочился с выпиской для своих девочек.
Я так взволнована тем, что, возможно, уже завтра увижу подругу с их малышкой, что готова не ложиться спать совсем!
— Ну тогда созвонимся утром, — Макс смотрит на запястье, а потом поворачивается к Игнатову, — че, погнали? Агат, подвезти?
Бывший муж отвлекается от телефона, увлеченно что-то печатая, и смотрит на меня.
Кручу отрицательно головой, они и так знают, что я на машине.
— Секунду подожди, — просит Леон Максима.
Филатов кивает. Машет мне в прощальном жесте рукой и направляется в сторону парковки, оставляя нас наедине.
Ну зачем, а?
— Я хотел извиниться.
— Извиниться? За что?
Знаю за что.
— За свое поведение в ресторане. Я не должен был себя так вести. Прости, что испортил тебе вечер.
Испортил ТЕБЕ вечер… Он принципиально обезличивает Егора, акцентируя свое внимание только на мне.
Но на самом деле мне уже плевать. И о том вечере я предпочитаю вообще не думать, потому что последнее время появились вещи, куда более важнее, чем неудачное свидание с парнем, с которым у нас нет ни единого шанса на отношения. Но Игнатову знать об этом не обязательно, пусть считает, что тот вечер для меня многое значил.
Вообще, прежняя Агата бы сейчас съязвила какую-нибудь едкую гадость, фыркнула, устроила скандал и с гордо поднятой головой прошествовала в закат. Сегодняшняя Агата примирительно молчит и принимает извинения.
Во мне что-то надорвалось, изменилось, я чувствую это.
У меня совершенно нет сил спорить, кричать, отстаивать свою правоту. Мне не хочется впустую растрачивать свою энергию, внутренний голос нашептывает, что она мне скоро понадобится. Это то самое тревожное чувство, которое вот уже несколько дней не покидает меня. Оно плотно прорастает в меня, только пока не понимаю, отравляя или наполняя.
— Хорошо, — уверенно говорю я. Вижу, как неподдельно удивляется, ожидая моей обычной реакции, — но заканчивай, Леон, с преследованиями. Мы развелись, помни об этом. Иди, — киваю в сторону машины, — тебя Максим ждет.
— Агат, я…
— Всего хорошего, Леон.
Не даю ему договорить.
Не нужно усложнять.
Мы и так уже выглядим в глазах друзей полными идиотами.
Обхожу Игнатова, оставляя бывшего мужа в недоумении, и уезжаю домой.
Там меня ждет ненавистный, но такой желанный томатный сок…
31. Леон
— Я хочу ему вмазать, — шепчет мне в ухо Юдин.
Хохотнув, глубоко вздыхаю.
Честно?
Я тоже!
— Я вас слышу, придурки, — угрожающе шипит Филатов.
Делаю невинное выражение лица, а Андрюха Юдин, близкий друг и компаньон Филатова, выставляет вперед ладони в останавливающем жесте.
Мы оба понимаем товарища: не каждый день встречаешь жену из роддома, нервы на пределе, волнение и катастрофично отсутствующее время, но всё это не повод превращаться из человека в абсолютного козла. Приплюсуйте сюда взрывной темперамент Филатова, и вы узнаете, что такое землетрясение. Потому что то, как бешено орет Максим, можно сравнить только с землетрясением по десятибалльной шкале. И то, датчик будет показывать на двенадцать баллов, когда делений всего десять.
Жена его брата Кристина каким-то немыслимым образом смогла убедить Филатова в том, что машину, на которой Максим собирается встречать жену из роддома, непременно нужно украсить. И вот мы уже битый час торчим в этом чертовом салоне украшений для авто и поражаемся, насколько красноречив и богат русский язык в исполнении Филатова Максима.
— Я еще раз повторяю, мне нужна красная и без всего этого дерьма, — чеканит Филатов.
Объясняю: красная — это розовая широкая лента, дерьмо — это надпись на ней «Спасибо за дочь»!
Вспоминаю старый советский фильм: «А у вас есть такой же, только с перламутровыми пуговицами?».
Только вот Филатов не наивный Семен Семеныч, а непрошибаемый Терминатор, прущий как танк.
На самом деле вся эта праздничная мишура мне тоже не по вкусу, скорее я бы предпочел украсить машину живыми цветами.
Уверен, Агата заценила бы…
Агата…
— А я вам еще раз отвечаю: «У нас есть только розовая и голубая с надписями», — не сдается продавщица, уверенно и твердо отстаивая свою позицию.
Ее нервной системе можно позавидовать. Думаю, она не мало повидала в своей жизни таких вот Филатовых, раз так стойко держится.
— Возьми уже розовую и поехали, — не выдерживает Юдин.
Положительно киваю.
Времени в обрез, а нам еще за цветами надо успеть, и зная Филатова, ни один находящийся в салоне цветок нам не подойдет.
— Гонишь? Вот эту розовую дичь? — не унимается друг.
— Брат, вообще-то, девочки любят розовое и всё такое, — пытается достучаться до него Андрюха тоном всезнайки.
А я просто молчу и наблюдаю. Как-то не хочется попасть под раздачу филатовских люлей.
— Моя дочь — будущая чемпионка и боец, так что всё такое не про нее, — отмахивается Филатов.
— Твою ж мать! Тогда бери голубую, раз будущий боец. И поехали отсюда, — бесится Юдин и, пиная мягкий пуф, выходит из салона.
Мне хочется последовать за ним, потому что Филатов реально достал.
«Ещ-щ-ще цветы-ы-ы-ы», — мерзкой гадюкой шипит мой внутренний голос, и мне хочется его придушить. И голос, и Филатова заодно.
Как же хорошо, что всю остальную подготовку взяла на себя Агата, потому что мой несчастный мозг постепенно вытекает из меня через уши, глаза и другие отверстия в голове. Даже он не в состоянии выдержать истеричку Филатова.
В итоге мы уходим ни с чем.
Направляемся в цветочный салон, и по дороге я предлагаю Максу украсить его авто живыми цветами и, кажется, за сегодняшнее утро я впервые наблюдаю на его недовольном лице отпечаток удовлетворения.
Надо было сразу предложить, столько нервных клеток удалось бы спасти и отсутствующее время.
Разглядываю присутствующих и вспоминаю моменты из, казалось бы, недавнего прошлого, а на самом деле столько за эти годы всего произошло. Когда мы впервые забирали отсюда Сашку с Ником, нас было мало. Сегодня же здесь собрались все родственники с обеих сторон, зачем-то притащились Сашины коллеги из Центра и практически весь персонал Водного комплекса Филатова.
Осматриваю каждого, но цепляюсь взглядом за маленькую хрупкую фигурку, стоящую в стороне и пытающуюся совладать с охапкой разноцветных воздушных шаров.
И кто ей их доверил?
Агата еле справляется и, кажется, ее сейчас унесет с этими шарами.
Не могу не отметить ее нездоровый вид.
Бывшая жена похудела, причем прилично. Она и так не славилась пышными формами, а сейчас и вовсе выглядит как из концлагеря. Овал лица заострился, кости повылазили, а этот сарафан, который мы вместе выбирали в Турции два года назад, висит на ней точно безразмерный балахон.
Агата бледная, и что меня удивляет больше всего — она не накрашена. Моя бывшая жена никогда не выйдет из дома, не надев на себя Богиню. Даже в киоск за хлебом.
Чувство тревоги закручивается болезненной спиралью в области груди и размножается многочисленными подобными себе франталами по всему телу. Пробираюсь сквозь толпу, чтобы поговорить с Игнатовой и справиться о самочувствии, но возбужденные крики и всеобщее ликование прерывают мой боевой настрой. Многочисленные гости, в том числе и Агата, дергаются в направлении вышедших из дверей перинатального центра четы Филатовых.
Вспышки фотокамеры, бурные поздравления, овации, море цветов и даже слезы радости витают в воздухе, пропитанном новой жизнью.
У Макса на руках дочь.
Он смотрит на нее таким взглядом, которого я никогда в нем не видел. Я даже не предполагал, что он так умеет. Чертов, Филатов!