На его лице вся палитра из благоговения, нежности, заботы, ужаса, неверия и мужской придурковатости. Последняя эмоция у мужика возникает в нескольких случаях жизни: когда впервые берешь ребенка на руки, когда садишься за руль новой тачки, на которую копил всю свою жизнь, когда видишь любимую женщину в белоснежном свадебном платье или когда рядом урчит твой любимый котик! Всё это делает нас слабыми и уязвимыми!
Нас всех фотографируют, расставляют в различные позы, а я слежу за Агатой. Все ее улыбки натянутые и вымученные, словно ей болезненно дается всё это мероприятие.
Обычно Агаты слишком много.
Ее видно и слышно везде.
Сегодня она лишь тень самой себя. Фотографируется где-то с краю и ведет себя крайне отстранённо.
Меня волнует ее поведение.
Что-то определенно произошло, и мне смертельно необходимо узнать, что именно.
Вновь пытаюсь подобраться к бывшей поближе, но мне в очередной раз мешают это сделать. Филатов подходит к Агате и забирает у нее шары, утаскивая девушку с собой.
Ну а дальше эта радужная орава взмывает вверх под всеобщий свист и улюлюканье.
Я тоже поднимаю голову и смотрю.
Воздушные шары развязались, поодиночке украшая бирюзовый небосвод. Словно разноцветный M&Ms рассыпался по небу. Дети визжат и хлопают в ладоши, а взрослые кричат: «На счастье!».
Я бы не хотел всего этого шума.
Мое тихое, личное, семейное счастье: любимая, я и наш ребенок.
Это только наше.
Я бы укрыл от чужих взглядов самое дорогое, спрятал, уберег, но не потому, что я жмот или самодур, а потому, как бы эгоистично не прозвучало, что ЭТО МОЕ.
Мы рассаживаемся по машинам и едем домой к Филатовым. Радует, что нас осталось мало: только родственники и близкие друзья.
Агата снова на своей машине, и у меня нет повода усадить ее к себе. Зато задние кресла моего седана забиты цветами и пакетами с подарками.
У Филатовых просторная квартира в престижном районе города. Моя бывшая супруга постаралась, ненавязчиво украсив гостиную и организовав фуршетный стол с закусками.
Чувство прекрасного и стильного у Агаты развито на славу.
И когда она всё успела?
Возможно, именно поэтому она не смогла привести в порядок себя, и я необоснованно накручиваю то, чего нет.
Все суетятся: мамы расставляют цветы по вазам и стеклянным банкам, уносят часть в комнату супругов, остальные оставляют здесь, в гостиной. Максим и Саша скрылись вместе с малышкой и Никиткой в детской, а Кристина с Юдиным суетятся над праздничным столом.
Ищу глазами Агату.
Вижу ее сидящей на большом диване рядом с отцом Александры. Они о чем-то шепчутся, а потом Агата начинает смеяться.
Мне кажется, я даже дышать перестаю. Это ее первый искренний смех за сегодня. И я расслабляюсь. Даже чувствую приятную легкость в суставах, словно с них сняли сковавшую тело железную мантию.
32. Агата
— Агата, милая, вы на диете? — Полина Андреевна, мама Максима, оценивающе разглядывает меня. Знаю, что сногсшибательного она ничего не увидит, выгляжу я, определенно, фигово. И чувствую себя также.
— Нет. С чего вы взяли? — доброжелательно улыбаюсь.
— Ты ничего не кушаешь. Или уже напробовалась, пока наводила такую красоту? — смеется Полина Андреевна и кивает на фуршетный стол.
Ага, напробовалась так, что бегала к унитазу постоянно.
Надеюсь, я оставила после себя в сортире Филатовых порядок.
Я думала скончаюсь, пока сервировала стол. Какофония запахов играла со мной в злые игры, от которых меня бросало то в жар, то в озноб.
Именно поэтому, чтобы не позориться, я ничего не ем и сижу максимально далеко от стола.
Но от проницательной Сашки, все время посматривающей на меня, ничего не утаишь.
Как и от моего бывшего мужа.
Леон тоже наблюдает за мной: опасливо, настороженно.
Черт, да тут, кажется, все следят только за мной, как будто я гвоздь вечера. Даже Полина Андреевна спалила, что я не ем.
Мне сегодня хуже, чем в прошлые дни. Я неимоверно жду завтрашнюю среду, чтобы скорее попасть к врачу и узнать, наконец, пора ли мне составлять завещание.
Это я пытаюсь шутить.
Сквозь слезы и тошноту.
Значит, не всё так плохо, Агата!
— Да, — наигранно смеюсь.
Надо валить, пока меня не рассекретили.
Встаю и направляюсь на поиски Саши, чтобы попрощаться и ретироваться домой, пока я снова не обесчестила их унитаз.
У Максима узнаю, что подруга в детской, и я следую прямиком туда.
В приоткрытую дверь слышу тихое щебетание. Останавливаюсь в дверях и наблюдаю за Сашей, сидящей в раскидистом кресле. Она кормит грудью малышку и сладко напевает детскую колыбельную.
Тихонько скребу ногтем по двери, отчего Сашка замечает меня и кивает, чтобы проходила.
Прикрываю за собой дверь и вхожу в светлую комнату, выполненную в персиковых тонах.
Нежно и мило.
Белоснежная кроватка с балдахином и кружевными оборками, пеленальный столик, шкафчик в виде замка принцессы, небольшой диван и игровая зона — всё гармонично и правильно расставлено.
Мне очень нравится.
Присаживаюсь на диванчик и рассматриваю девочку.
Она правда очень похожа на своего отца, и Саша не преувеличивала, когда говорила, что она крупная!
Она чертовски крупная!
Малышка засыпает на руках матери и отпускает «продуктовую» грудь.
Подруга продолжает монотонно покачивать девочку, но теперь ее внимание обращено ко мне.
Я вижу, что она хочет мне что-то сказать. Этот нерешительный Сашин взгляд я знаю.
— Говори уже, — закатываю глаза.
— Плохо выглядишь.
Ну понятно.
Киваю, нет смысла скрывать очевидное.
— Приболела. Завтра иду к врачу. Все нормально, не переживай, — спешу успокоить заботливую подругу.
— Что тебя беспокоит? Ты похудела сильно, — но Саша не торопится успокаиваться.
— Обострился мой сосед — панкреатит, ты ж знаешь, — выдавливаю из себя глупую улыбку и передергиваю плечами.
Ничего нового.
Подруга прищуривается и продолжает внимательно вглядываться в меня.
Ну что еще?
— Головокружение, утренняя тошнота, слабость? — начинает перечислять Сашка тоном светилы медицины.
— Ну нет, Саш. Давай без этого. Я завтра иду к гастроэнтерологу, угомонись.
— Мне кажется, тебе к другому врачу надо, — выдает подруга.
Ошарашенно смотрю на нее и прифигеваю.
Это она так открыто заявляет, что мне пора к психиатру?
— На этот случай у меня есть ты, — подмигиваю подруге, но ей не весело.
— Я серьезно, Агат. Когда у тебя в последний раз был цикл?
Что?
Моя челюсть с грохотом падает вниз. Приходится приложить максимум усилий, чтобы вернуть ее на законное место.
— Агата?
Что, Агата?
Пытаюсь вспомнить…
— Э-э-э… — надуваю щеки и отвожу глаза.
— Понятно, — деловито заключает Филатова.
— Что тебе понятно? Слушай, брось, а, — вскакиваю с дивана и начинаю нервно перемещаться по комнате.
Мне это не нравится. То, к чему клонит подруга.
И не нравится тот факт, что я не могу вспомнить последнюю дату своего, в принципе, стабильного цикла.
— Агат, ты мне ничего не хочешь рассказать? — прищуривается подруга.
— Нет, — грубо выпаливаю. Заламываю кисти рук и начинаю учащенно дышать. — То, на что ты намекаешь, не может быть априори, в частности и в принципе. И ты прекрасно об этом знаешь.
Сашка закусывает обиженно губу и опускает лицо к малышке.
Я не хотела ее обижать, но ведь и она не права.
Саша как никто другой знает о теме беременности в нашей с Игнатовым семье. Бывшей семье.
Я абсолютно уверена, что быть беременной не могу, потому что последний секс у меня был больше трех месяцев назад, а после него «эти дни» у меня стопроцентно были.
Больше трех месяцев назад…
Меня словно молотом по голове ударяет, когда я вспоминаю ту ночь, проведенную с Игнатовым в его съемной квартире. Но даже этот факт не меняет моей полной уверенности в том, что совместных детей у нас быть не может. Если уж за все прошлые годы попыток ничего не произошло, так за один случайный перепихон — уж точно.
Хотя их в ту ночь, кажется, было больше…
Закрываю глаза, а потом резко распахиваю их.
— Расскажи, — умоляюще смотрит на меня моя рыжая доставучая подруга.
Что она хочет от меня услышать?
То, что больше трех недель назад я переспала с бывшим мужем?
— Нечего рассказать. Я пойду, хорошо? — мне хочется поскорее смыться отсюда. Из дома, где мне всегда рады и где невероятно тепло и уютно.
Но не сейчас.
Сейчас мне болезненно холодно. Меня пробивает мелкая дрожь, хотя в комнате очень комфортно. Мои ладони ледяные, так же, как и мой нос. Я хочу домой, именно в эту секунду я хочу побыть одна, обнявшись с подушкой или заклятым унитазом, но дома.
— Это был Леон? — не унимается подруга, терзая мои нервы. — Или тот парень из ресторана?
Что?
Мои глаза округляются, а к щекам приливает красная краска. Я не из робких, но последняя выданная Сашей фраза задевает.
Я чувствую себя грязной.
Как? Как она могла такое подумать? Что сразу после развода я пущусь во все тяжкие? Я не ханжа, но даже для меня это неприемлемо.
О, Господи!
Закрываю лицо руками и кручу головой. Мне хочется истерически рассмеяться, громко в голос, но здесь спящий маленький ребенок, поэтому всё, что я могу себе позволить — закусить губу и громко выдохнуть.
Сашка хороший психотерапевт, и считать мою реакцию для нее не составит особого труда. Наверное, именно поэтому она придвигается близко ко мне и обнимает за плечи одной рукой:
— Прости, — шепчет подруга.
Мы молчим и слушаем тихое сопение малышки. Где-то за дверью слышатся голоса, смех, шум воды и звон посуды.
Во мне что-то тоже начинает звенеть тонкими колокольными переливами, рождественскими бубенчиками.