Ее тон ровный и сдержанный, она не кричит на меня, не ругает. Но меня настолько пугают ее слова, что моё тело моментально холодеет, и вся я превращаюсь в сплошную ледышку.
Ну почему я такая идиотка? Почему я всегда всё делаю неправильно? Что не так со мной?
— У вас в анализе повышен уровень ацетона. Пока не критично, но с учетом вашей интоксикации и завышенного СОЭ в крови, — продолжает резать меня без ножа, — пишу вам направление в дневной стационар. Вы поняли меня, Агата?
Быстро-быстро киваю и утираю бумажными платочками слезные дорожки.
«Это тебе, Игнатова, за твою слабость, за те моменты, когда сдавалась и жалела о беременности», — зудит моя совесть.
А сейчас я кладу руку на свой прилипший к спине живот и боюсь.
Боюсь потерять эту маленькую живую горошинку.
— Агата, — берет меня за руку Татьяна Александровна. Ее руки такие мягкие и нежные, успокаивающие и ласковые, что невольно понимаешь: именно в таких руках должен рождаться ребенок. — Всё хорошо. Возьмите себя в руки. И на будущее: я всегда на связи. А теперь идите, готовьтесь, я вас посмотрю.
Я хочу ей верить. Я просто обязана ей верить, что всё хорошо, иначе напрочь свихнусь.
Мое врожденное упрямство и приобретенная тупость чуть не угробили моего ребенка и меня саму.
— Одевайтесь и спустимся в кабинет УЗИ, — , Татьяна Александровна выбрасывает одноразовые перчатки в урну и задумчиво хмурит брови.
Что?
Зачем?
Разве можно столько раз делать это обследование? Это не вредно?
Мне не нравится то, что я вижу на ее лице.
Потому что в нем я читаю беспокойство.
А, значит, не всё хорошо…
Страх, который на время меня отпустил, теперь с двойной силой бьет по моим оголенным нервам.
— Что случилось? — вскакиваю с кресла и натягиваю белье, аккуратно завернутое в бледно-розовый комбинезон. Руки не слушаются, и я роняю одежду на пол под пристальным вниманием моего врача.
— Агата, перестаньте себя накручивать. Все хорошо, — она снова проговаривает эту фразу, слегка грубо, твердо, но убедительно, — мне нужно кое-что проверить.
Татьяна Александровна сдержанна и предельно собрана. Она не заискивает передо мной и не многословна, но при этом она располагает к себе, и этой всей своей строгостью внушает доверие.
Меня снова встречает темный прохладный кабинет УЗИ, но вхожу я сюда уже зная, что внутри меня растет маленькая горошинка. Я не знаю, что именно хочет проверить Татьяна Александровна, но чувство беспокойства нарастает с каждой новой секундой.
Привычно расстилаю свою «счастливую пеленку» и укладываюсь на кушетку.
— Марин, здесь в анализе ХГЧ намного выше нормы, и при осмотре размеры матки не соответствуют сроку беременности, глянь, а? — Татьяна Александровна склоняется над сонологом, и очень тихо делится своими наблюдениями, но я все равно слышу.
Слышу и нервничаю.
Да что ж со мной такое? Почему я не такая, как все? Почему у меня все через одно место?
— Папа ювелир? — улыбается женщина-узист.
— Что? — поворачиваю голову и вижу, как Татьяна Александровна и врач-диагност хитро переглядываются между собой.
— Муж ювелир, наверное? — повторяет свой непонятный мне вопрос женщина.
А какое отношение имеет профессия моего мужа к беременности?
— Нет, — заикаюсь я и нервно перевожу взгляд с одной женщина на другую, — программист.
Обе женщины начинают смеяться, а я не понимаю, что так могло их развеселить между моих раздвинутых ног?
Что там такого веселого?
37. Агата
— Тань, ну ты была права, да, многоплодная беременность, — вещает узистка и опять диктует непонятные мне параметры.
— Вижу. Почему ранее не диагностировали? — деловым тоном интересуется Татьяна Александровна.
Ау, люди! Вы про меня не забыли? Я здесь!
Какая многоплодная беременность?
Мамочки…
Во мне что… много плодов?
Вспоминаю игрушку лизун-антистресс в сетке, которую недавно видела у Никитки. Ну такую, которую сжимая в кулаке, наружу вылупляется множество шариков, напоминающих по своему виду разноцветный виноград.
Вот, как я себе представляю многоплодную беременность.
Какой кошмар…
Кажется, меня сейчас стошнит….
— Смотри, — УЗИ-врач тычет в экран пальцем, — этот закрывает собой второго, расположенного у задней стенки. Видимо, не разглядели, — снова смеется женщина-сонолог.
А что смешного-то? Чего она постоянно смеется?
— Агата, скажите, а у вас или у вашего супруга в роду были двойни или тройни? — спрашивает мой гинеколог, наконец обращая внимание на меня.
— У моего папы есть брат-близнец. Он живет в Израиле, — зачем-то добавляю я.
Ох, мой мозг, кажется, совсем поплыл.
— Ну вот всё и прояснилось! Поздравляем, Агата! У вас будет двойня!
Спа-си-бА…
А вот теперь я вижу перед собой ту самую курицу в бабочке из сна и вспоминаю тест с цифрой два, который я опрометчиво приняла.
Вот дура, не нужно было брать.
Стоп.
Игнатова, о чем ты думаешь?
Тебе только что сказали, что у тебя будет двое детей, а ты прокручиваешь в голове глупый сон.
Боже…
Я беременна двумя…
Вскакиваю с кушетки, зажимаю рукой рот, попутно хватая «счастливую пеленку» и вылетаю в коридор в поисках туалетной комнаты.
Ну Игнатов, ну чертов ювелир!
С завтрашнего дня я ложусь в стационар, и мне нужно оптимизировать свой рабочий график. Сложнее всего с моими невестами, потому что отменить или перенести их запись равносильно подставе или предательству. Придется как-то выкручиваться.
А еще сегодня вечером я планирую снова связаться с Игнатовым, и пусть этот кобель сейчас не в городе, я не собираюсь облегчать ему существование. Нести ответственность за одного Игнатовского засланца — еще полбеды, а за двоих — извольте.
До сих пор не могу поверить, что я беременна, да еще и двумя. Судьба точно решила посмеяться надо мной, наградив полным детским комплектом единоразово.
— Агата? Здравствуйте.
Плавая от одной мысли к другой, я не замечаю, как передо мной возникает роскошно укомплектованная… Алина?
Наверное, я всё-таки ненормальная, потому что в этот момент в моей голове возникает всего один вопрос, и он не о том, что она здесь делает и для чего явилась, а достаточно ли долго ей пришлось меня ждать.
Идиотский вопрос, согласитесь?
В последнее время все мои мысли идиотские, но теперь я хотя бы знаю почему. А потому, что мой мозг контролирует ни один маленький Игнатов, а целых двое.
— Здравствуйте, — я намеренно не произношу ее имя, мне она не приятна, а лицемерить я не привыкла.
И она знает об этом.
Мы разглядываем друг друга, и я вижу, как торжественно вспыхивают ее глаза.
Сейчас из нас двоих Богиня — она.
И об этом она знает тоже.
— Чем обязана? — смотрю твердо в ее красивые карие глаза. Она выше меня, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы не упереться в ее шикарный секретарский бюст.
— Агата, — чертова помощница озирается по сторонам, — мы могли бы с вами поговорить?
Не думает ли она, что я приглашу ее к себе домой для разговора?
— Говорите.
Алина мнется и снова вертит головой по сторонам, видимо, в поисках более удобного места.
Согласна, детка, разговаривать посреди проезжей части — то еще самоубийство.
Иду в своих сандалиях прямо по газону и встаю под раскидистую липу. Она благоухает, вызывая во мне очередной приступ тошноты.
Игнатовская помощница плетется за мной, проваливаясь своими тонкими каблуками во влажную землю. Она стискивает челюсти, но ничего не говорит, а я мысленно ликую.
Так тебе, вышколенная швабра!
— Я вас внимательно слушаю, — хочу демонстративно показать, что для нее у меня время ограниченно: поднимаю руку и смотрю на запястье, на котором часов нет.
Ах, да, я забыла надеть часы… да и плевать.
— Тогда я не буду ходить вокруг да около и скажу прямо, — начинает эта селедка, высокомерно задрав подбородок, — я прошу вас отпустить Леона, — на одном дыхании выпаливает нахалка и шумно выдыхает.
Я смотрю на ее привлекательный рот и не могу поверить, что из него может родиться подобное дерьмо.
Что она просит сделать?
Я, может, не расслышала? Бывает же контузия беременных? Нет?
На то она и помощница, чтобы понимать без слов, потому что тут же старается прояснить:
— Леон Борисович… он… он в последнее время сам не свой. Команда его не узнает, он беспричинно раздражается, ошибается и срывается практически на каждом.
Ах, вон оно что! Леон Борисович, значит…
— Он недавно завалил крупный проект. Ребята переживают за него, — продолжает мерзавка.
— Ребята? — не верю своим ушам.
У меня начинает раскалываться голова. Мою грудную клетку сковало, не давая легким полноценно раскрыться и сделать живительных вдох. Я чувствую удушье.
Это она меня душит.
— Да, ребята! — вскрикивает Алина, а я удивляюсь, что она так умеет. — Его команда нуждается в нем.
— А вы, Алина? Тоже нуждаетесь в нем?
В висках долбит, словно дятел на дубе.
Я хочу домой, сбежать из этого дня, в котором слишком много информации и событий.
Что еще должно сегодня произойти?
— Я хочу его сделать счастливым. И я уверенна, что смогу. Но пока вы его не отпустите, он так и будет сомневаться. Поэтому, я еще раз вас прошу — ОТПУСТИТЕ ЕГО.
Хотела бы я ей сказать, кто кого еще не отпускает, крепко связав меня своими хромосомками, но не скажу.
Я ничего ей не говорю.
Медленно обхожу Алину и направляюсь в сторону подъезда.
— Агата? — слышу, как пищит мне в спину нахалка. Оборачиваюсь. — Вы мне ничего не скажите?
Вот же глупая девка.