Они счастливы, и в них бьет ключом жизнь.
Скажи: «Я люблю жизнь»
Скажи: «Я люблю жизнь»
Жизнь…
Мой слух улавливает знакомые строчки старой песни, рвущейся из динамиков брошенного рядом автомобиля.
Эта песня моей юности, и я невольно вслушиваюсь, вспоминая давно забытые слова:
Посвящаю строки
Той, что со мною,
Обещаю оставаться, быть твоим героем,
От любой нужды и горя я тебя укрою.
Если надо от любых невзгод стану стеною.
Дышу тобою, для тебя живу,
Этот день и этот свет мне не нужен одному
Все, что мне надо — только ты рядом.
Одна твоя улыбка для меня награда.
В твоих глазах я вижу смысл жить,
В твоих глазах увидел, что я не один,
И смыслы все в твоих глазах слились,
И я пришел к тебе, ты моя жизнь.
Жизнь… (Лигалайз «Жизнь»)
…Обещаю оставаться, быть твоим героем,
От любой нужды и горя я тебя укрою…
Героем…
Меня, словно ударом молнии, пронзает, все картинки становятся четкими, и я начинаю видеть берега, к которым мне нужно прибиться.
— Ребята, спасибо! — кричу молодёжи и срываюсь с места, точно городской сумасшедший.
Ускоряю шаг.
Еще…
Быстрее…
Земля дрожит под ногами — и вот я уже бегу наперегонки с ветром!
Туда, к ней, к ним!
Не знаю, что я буду делать, но сейчас чувствую, нет… я уверен, что мы справимся! Выкарабкаемся, выгрызем эту чертову жизнь!
Мои дети будут жить! Они будут вот так же, как эти ребята, радоваться этой жизни, смеяться, любить и творить!
Ради них, если потребуется, я лягу рядом с любимой, и пусть мне ставят уколы и капельницы все девять месяцев, я буду кормить ее из ложечки, стану чертовым клоуном, научусь жонглировать и ездить на одноколесном велосипеде, я сделаю всё, чтобы она улыбалась, чтобы вместо грозы в ее глазах отражалось спокойное море.
Только успеть…
Мне нужно всего лишь успеть…
44. Леон
Прямо в грязной обуви несусь по отделению, оставляя после себя мокрые следы.
Та самая молоденькая медсестричка бежит следом за мной, пытаясь остановить. Но во мне сейчас столько энергии, подобной дальневосточному тайфуну, что любые препятствия попросту бесполезны.
Распахиваю дверь девятой палаты и вваливаюсь в помещение.
Шарю глазами по пустой комнате и чувствую, как мой наполненный сосуд надежды и сил начинает трескаться.
Не успел?
— Где? — ору на девчонку.
— Ее здесь нет, она в операционной, — виновато шепчет девочка, — я же вам говорила.
В операционной?
Нет, нет-нет-нет!
Так не может быть, не с нашей историей.
— Где ваша чертова операционная? — яростнее рявкаю на бедняжку, отчего та вжимает голову в плечи. Смотрю на ее бейджик, читаю имя. — Аленушка, не пугайся, просто скажи, где операционная, — стараюсь говорить, насколько могу, сдержанно, потому что девчонка совсем от меня закрылась. Не каждый день встречаешься лицом к лицу с чокнутым.
— Ее здесь нет, — повторяет испуганная малышка, — ее в хирургию забрали.
— В хирургию, — пытаюсь переварить информацию, но ни хрена не понимаю.
Сознание подкидывает страшные картинки, но я не готов снова разбиваться, когда только что склеил себя по частям. Я блокирую мысли, в которых прямо сейчас моей жене против воли искусственно прерывают беременность.
Если это произойдет, клянусь, я не прощу себе этого до конца своего никчемного существования.
— Это на два этажа выше.
— Спасибо, солнце, — хватаю девчонку за предплечья и насильно целую в лоб.
Мне навстречу мчится тяжелая артиллерия во главе с Натальей Игоревной и хилым охранником с кричащей русскоязычной надписью на черной спецовке «Секуряти».
— Леон, подождите! — хватает меня за рукав врачиха, а я стряхиваю ее вцепившуюся в меня руку.
Если бы она сообщила мне раньше, как обещала, возможно бы я успел, а сейчас мне приходится лишь молиться и надеяться на благосклонность судьбы.
Взбираюсь по ступенькам, сталкиваясь в пролете с группой студентов.
У меня болит бок справа, и я готов выплюнуть свои легкие. Мышцы на ногах забились, а мокрая одежда неприятно прилипла к разгоряченному телу.
Влетаю в отделение Хирургии и мечусь по сторонам.
Вижу медицинский пост и срываюсь к нему.
Снова собираю на себе опасливые взгляды, будто я ненормальный, сбежавший из психушки. Утираю рукавом джемпера мокрое лицо и приглаживаю растрепанные волосы, чтобы хотя бы немного привести себя в человеческий вид.
— Девушка, Агата Игнатова где? — кладу локти на высокую стойку и заглядываю в кучу бумаг на столе, пытаясь хоть что-нибудь в них разглядеть.
— А вы кто? Здесь нельзя находиться. Тем более в таком виде, — окидывает меня брезгливым подозрительным взглядом, — я сейчас позову охрану. Покиньте отделение, — встает в позу и порывается выйти из-за стойки.
— Девушка, пожалуйста, сюда доставили мою беременную жену. Я не знаю, что с ней, пожалуйста, — преграждаю ей путь.
Я жалок, знаю… Возможно, именно поэтому девушка возвращается обратно и начинает копошится в допотопном компьютере, исчезнувший вид которого можно найти лишь в музее техники и здесь.
— Это та девушка, которую доставили к нам экстренно из гинекологии?
Судорожно киваю и тоже всматриваюсь в мерцающий рябью монитор.
Господи!
Я готов поменять им тут всю аппаратуру и обеспечить полным пакетом программного обеспечения, только помогите!
— Она сейчас в операционной, — пожимает плечами, — больше нет никакой информации.
Сжимаю кулаки и с яростью ударяю по столешнице.
— Где операционная? И, девушка, сразу предупреждаю, вам лучше сказать. Мне больше терять нечего, — угрожающе возвышаюсь над ошарашенной медсестрой.
— Да вы что? Туда нельзя, успокойтесь, пожалуйста.
— Успокоится? Вы себя слышите? Вы предлагаете мне успокоиться, когда моей жене в данную минуту делают принудительный аборт?
Она смотрит на меня, как на умалишенного, и хмурит брови.
— Здесь хирургия, у нас не делают аборты, — проговаривает так, будто сама начинает сомневаться в действительности сказанных слов.
Хирургия…
Только сейчас до меня доходит, что я в Хирургии.
Тогда я вообще ничего не понимаю. Что происходит?
— Я не понимаю. Тогда о какой операции идет речь?
— Не знаю, девушку экстренно же привезли, у меня нет ее истории болезни. Но вы не переживайте, ее оперирует сам заведующий отделением.
Пф-ф-ф…
Громко выдыхаю и провожу ладонью по лицу.
Отхожу в сторону и оглядываюсь по сторонам.
Здесь мужчины и женщины с дренажными трубками, вакуумными аспираторами, перебинтованными телами.
Что здесь делает моя беременная жена?
— Вам лучше надеть халат и бахилы, — рядом возникает та самая девчонка из гинекологии Аленка, удерживая в руках медицинский марлевый халат, шапочку и бахилы.
— Спасибо, Аленка, — улыбаюсь девчонке, и она заметно багровеет, опуская глаза в пол. Смешная.
Хожу туда-сюда, буравя настенные часы, стрелки которых практически не двигаются. Кажется, что время остановилось.
Вечность.
Неведение кажется вечностью.
Из-за стойки на меня жалостливо поглядывает медсестра, а Аленка примостилась в кресле и положила головку на локоть.
Моя нечаянная группа поддержки.
Минута, две, десять, полчаса…
— Молодой человек, — тихонько окликает меня постовая медсестра, — вон заведующий идет!
Аленку подбрасывает в кресле, а я включаю сразу четвертую передачу и срываюсь навстречу оперирующему врачу.
45. Леон
— Добрый день! — преграждаю путь коренастому невысокому мужчине. — Извините, я муж Игнатовой Агаты Давидовны, вы только что…
— Антонина, почему посторонние в отделении? — одаривает меня таким взглядом, что мгновенно чувствую себя вшивой дворнягой, путающейся под ногами.
Знаете, бывают такие люди, от одного взгляда которых обделаться можно. Ты начинаешь тупить и напрочь забываешь, для чего вообще к нему обратился. И ты стоишь такой, заикаешься, а он смотрит на тебя вот этим взглядом надзирателя колонии строгого режима и проклинает тебя за то, что отнимаешь его драгоценное время.
— Я… я, — мямлит постовая Тоня, тушуясь под пристальным взглядом.
— Вы только что оперировали мою беременную супругу. Я хочу узнать о ее состоянии, — нефига он не отделается от меня.
Наконец-то мужчина обращает на меня внимание и рассматривает.
Хорошо, что на мне медицинский комплект из разодранного в подмышках халата, дебильной шапочки и бахил, которые по швам начали расходиться. По крайней мере так я выгляжу, как большинство посещающих родственников, а не бомжом с подворотни.
— Я понял. Но вы все равно не должны находиться в отделении. Антонина, зайдешь потом ко мне, — жестко бросает девушке, отчего та виновато опускает глаза в пол и обреченно падает на стул. — Прошу, — указывает на дверь с табличкой «Сергеенко Сергей Сергеевич».
Ну что сказать, хоть сейчас мои мысли находятся в одномерной плоскости, но скорее всего его имя я в состоянии запомнить, да.
— Извините. Антонину не ругайте, пожалуйста, она бы в любом случае не справилась со мной.
Он снова одаривает меня внимательным взглядом, но теперь в нем угадывается интерес.
— Я подумаю. Присаживайтесь, — Сергей Сергеевич снимает медицинский халат и аккуратно вешает его на плечики напольной вешалки-стойки.
Осматриваюсь по сторонам и замечаю идеальный, нет, даже педантично-неприличный порядок, что мне даже находиться здесь в своем неприглядном виде стыдно и неудобно.