Однажды я предложил Агате свой бальзам после бритья, когда закончился ее. После этой незатейливой услуги я часто стал замечать, что мой бальзам слишком быстро заканчивается, а от Агаты периодически попахивало ментолом и эвкалиптом. Мы лежали в постели, а меня накрывало стойким ощущением, будто я сплю с мужиком, а не с женой.
Прохожу в кухню и понимаю, почему в квартире стоит алкогольный фан: коробки с недоеденной пиццей свалены на столе, а на столешнице и в мусорном ведре — несколько бутылок вина. Вот, значит, как и где девчонки начали отмечать наш развод до приезда в «Галактику».
Убираю картон в мусорный мешок, собираю пустые бутылки, открываю окно, чтобы проветрить. Любопытство берет надо мной верх, и я заглядываю в холодильник: сыр, творожки, кефир, пачка фиников, колбасная нарезка, яйца и молоко. Не густо, но в репертуаре Агаты. В шкафах кастрюли и сковороды стоят так, как в последний раз расставил их я.
Было сложно не заметить, как жена… черт, бывшая жена похудела. Мои внутренности сжимаются в тугой узел, который давит в груди. Я чувствую себя скотским хозяином котенка, которого несколько лет отогревали, откармливали, а потом выбросили голодать и скитаться. Мне хочется взять эти чертовы кастрюли и наготовить еды для ее тощего, прозрачного тела.
«Но теперь это не моя забота, она сама так захотела», — тут же напоминаю себе.
Бесшумно прохожу в гостиную и включаю напольный торшер. Осматриваю комнату: всё на своих местах, кроме совместных фотографий. Я не живу здесь уже 2 месяца, а прожил три года. Не могу сказать, что эта квартира стала мне родным домом, ведь я не успел к ней привязаться. По большей части за эти годы я промотался по командировкам, а эта квартира была местом, куда я возвращался, чтобы переспать, принять душ и переодеться. Куда ближе была наша старая однушка, в которую мы въехали сразу после свадьбы. В ней мы действительно были счастливы. В маленькой тесной однокомнатной квартирке с чугунной ванной и линолеумом на полу, с собственноручно поклеенными обоями и выложенной дешевой плиткой в санузле.
Этой квартирой занималась Агата самостоятельно. Дизайнерский ремонт, дорогая мебель, интерьерные решения — все это не сделало нас счастливее, ведь основного в этой квартире не было — согласия, уюта и того самого очага, которого так настойчиво нам желали на свадьбе.
Слышу, как Агата начинает беспокойно стонать. Захожу в спальню и наблюдаю за трепещущей на покрывале Богиней. Она бормочет что-то нечленораздельное и начинает кашлять.
Боже правый, не хватало мне еще в самую первую безбрачную ночь караулить пьяную бывшую жену и держать ей тазик. С ума сойти, Игнатов, ты собрал сегодня полное комбо!
Сбегаю в ванную, беру наш единственный таз и ставлю рядом с кроватью. Мне не улыбается стоять так всю ночь, а коньяк и два часа ночи берут свое: глаза тяжелеют, а тело наливается свинцом. Неконтролируемая зевота пытается расшевелить мой засыпающий мозг, но сил на сопротивление все меньше и меньше. Обхожу кровать с другой стороны, вытаскиваю из-под Агаты покрывало и ложусь рядом. Я всего лишь хочу прилечь, ведь если ей станет плохо, я услышу. Я не собираюсь спать, мне необходимо только горизонтальное положение, чтобы…
6. Агата
Мне так хорошо и комфортно, будто я завернута в теплый кокон из хлопка. Я не в силах открыть глаза, но точно знаю, что дома. Пытаюсь вспомнить, на каком этапе меня выключило. Последнее, что помню — это то, как я танцую, а дальше пустота. Кажется, я много выпила, но прислушиваясь к своим ощущениям, не чувствую головной боли, разбитости или головокружения. Только хочется пить и почистить зубы.
Постепенно ко мне начинают возвращаться органы чувств: запах, до боли знакомый, пряный, с насыщенным хвойно-цитрусовым оттенком, успокаивающим ладаном, сандалом и мускусом. Ммм, мой любимый Bleu de Chanel. Дальше включаются в работу органы осязания, и кожей я чувствую тепло, которое начинает распространяться сзади, со спины, и вибрациями передается по всему телу, покрывая его мурашками. Мне приятны эти тактильные ощущения. Потребность прижаться — слишком заманчива, и я с огромным удовольствием прижимаю свою пятую точку к источнику тепла.
— Игнатова, не ерзай.
Голос: такой хриплый, такой знакомый, обволакивающий, одновременно успокаивающий и возбуждающий.
Говори, прошу тебя, говори.
Мне нравится тонуть в этом голосе, запахе и тепле, поэтому я сильнее жмусь к мужу, ощущая своим задним местом горячую твердость.
Стоп.
К какому мужу?
— Агата, черт возьми, я же не железный.
Леон?
Резко распахиваю глаза и переворачиваюсь на 180 градусов, сталкиваясь с ухмыляющейся физиономией своего бывшего мужа.
— Игнатов, какого черта ты делаешь в моей постели? — вскакиваю и сажусь в постели, прикрываясь покрывалом. Затем приподнимаю его и, убедившись, что одежда на мне, перевожу взгляд на Леона.
Засранец лежит, закинув руки за голову, прикрытый пледом в области бедер, и широко улыбается. Игнатов — ровно тот случай, когда, просыпаясь, он выглядит так, будто и не ложился: слегка взъерошенные волосы, придающие хулиганский и расслабленный вид, абсолютно свежее, непомятое лицо и здоровая чистая кожа. Мне страшно представить, как в данную минуту выгляжу я. Но, с другой стороны, я же у себя дома, во-вторых, я к себе в постель никого не приглашала, по крайней мере я надеюсь на это, потому что в трезвом состоянии я этого не делала уж точно, а в остальном действует «золотое правило похмелья»: не помнишь — значит не было! Ну а в-третьих, Игнатов — это …ну это Игнатов, бывший муж, который видел меня разной.
— Это так ты меня благодаришь за проявленную заботу? — выгибает насмешливо бровь.
— Что? Какую заботу? — смотрю в его хитрые серые глаза.
— Ну как же? Такси вызвал, домой доставил, в постель уложил, тазик подставил, всё в целости и сохранности, — кивком головы указывает на меня и ощупывает мое тело заинтересованным взглядом.
— А что могло бы со мной произойти?
— Да ты уже в такси отключилась. Если бы не я, нашла бы себе приключения на свою шикарную задницу.
— Моя шикарная задница больше не твоя проблема, Игнатов. Ответственность с тебя еще вчера утром сняли вместе со штампом в паспорте.
— Я не мог поступить иначе. Это сработало на инстинктивном уровне.
— Надеюсь, вот это, — указываю пальцем на бугор в области паха, прикрытого покрывалом, — тоже на инстинктивном уровне.
Леон глубоко и громко смеется.
Его смех хрипловатый и низкий, но такой пробирающий, что тоже начинаю улыбаться.
— Это природа. Не переживай, Игнатова, к тебе ЭТО никакого отношения не имеет, — бывший муж выразительно изгибает бровь и откидывает покрывало в сторону, демонстрируя свой «поднятый кран».
— Матерь Божья, Игнатов, ради всего, что между нами было, избавь меня от показательных выступлений, — прикрываю лицо руками, а сама краснею, как школьница.
Да что это со мной? У меня горят щеки, и я смущаюсь.
Смущаюсь!
Я, Игнатова Агата, прожившая в браке 6,5 лет, смущаюсь бывшего мужа, которого знаю вдоль и поперек. Да я даже смогла бы нарисовать по нему карту со всеми родинками, шрамами, морщинками и волосками.
Вскакиваю с кровати и несусь в ванную. Не хочу, чтобы бывший муж видел, как полыхает мое лицо и частит сердечный ритм.
Смотрю на себя в зеркало.
Боже правый, кто это?
Тушь размазалась, оставив вокруг глаз разводы, помада с губ перебазировалась на левую щеку, а в моих волосах птицам можно вить гнездо.
Как же так случилось, что в первое свободное от брака утро, мы проснулись в одной постели?
Я надеюсь, что, когда выйду из душа, Леона уже не будет.
Принимаю душ, мою голову, на лицо наношу угольную тканевую маску, влажные волосы оборачиваю в полотенце, а на голое распаренное тело набрасываю махровый халат.
Выхожу из ванной комнаты и прислушиваюсь к звукам.
Слышу, как из кухни доносится негромкая музыка, как льется вода из крана, слышу звуки звенящей посуды и скворчащей сковороды.
Игнатов!
Всё еще здесь, засранец.
Почему не ушел?
Переминаюсь в дверях и смотрю на парня в джинсах и с обнаженным торсом. Леон стоит спиной ко мне и колдует над электроплитой. Он ловко орудует лопаткой, переворачивая что-то аппетитно пахнущее. Стол аккуратно сервирован: тонко нарезанный сыр, поджаренный хлеб, творог с сахаром и две чашки с дымящимся ароматным кофе.
Игнатов всегда умел сделать кашу из топора. При минимуме продуктов бывший муж с легкостью мог устроить пир, вот, как сейчас. Меня восхищало это его умение, ведь из меня повар никудышный. Мой максимум — кофе с бутербродами и сваренная пачка пельменей. И те разварятся и слипнутся.
— Твою ж…, Игнатова! — вздрагиваю от мужского визга и глухого шлепка. Леон смотрит на меня с нескрываемым ужасом, а в ногах валяется упавшая лопатка. — Ты как ожившая мумия. Предупреждать надо. Что за мерзкая слизь на твоем лице? — морщится Игнатов, — ты прилепила медузу?
— Это омолаживающая маска, невежда, — оскорбленно уточняю я. — И я, вообще-то, у себя дома, — по-царски прохожу в кухню, нарочито медленно и высокомерно задрав подбородок. — А вот, что ты здесь до сих пор делаешь, — это вопрос.
— А я здесь готовлю нам завтрак, не видишь? — Леон приподнимает крышку со сковороды, и из нее на меня смотрит воздушный омлет.
И я его вижу. Я и омлет. Мы смотрим друг на друга.
А еще я чувствую этот аппетитный, слюновыделяемый, головусносящий запах!
В этой квартире давно так не пахло — едой. И от того она казалась безжизненной и холодной. У каждого дома должен быть свой запах так же, как и у человека. Когда ты оказываешь в новом месте, свое первое впечатление и первую информацию ты получаешь не при помощи органов зрения, а вместе с первым глубоким вдохом. Ты еще не можешь знать, что увидишь за той дверью или за тем поворотом, а чувствовать можешь, различать запахи, понимать — нравится тебе или не приятно, делать выводы, принимать решения. В доме, где я росла, всегда пахло уютом, выпечкой и немного пейсаховкой