– Я даже могу специально для вас вернуть в сад фотобудку. – Ноэль заговорщически подмигнул Эмили. – Все, что вас заводит, – к вашим услугам.
Эмили закатила глаза. Когда парни отвалили, она согнулась пополам и резко выдохнула. Жаль, что она лишена предпринимательской жилки – могла бы заработать кучу денег на этих сексуально озабоченных, повернутых на лесбийской любви роузвудских мальчишках.
Вдруг она почувствовала на запястье чью-то маленькую руку.
– Собираешься на свидание с этим слизняком? – шепнула ей на ухо Майя. – Я видела, как он сунул тебе записку с телефоном.
Эмили подняла голову. Сердце замерло. Казалось, она сто лет не видела Майю, но думать о ней не переставала. Лицо Майи всплывало всякий раз, когда она закрывала глаза. И разве могла она забыть вкус губ Майи и счастливые мгновения их встреч на камне у ручья?
Жаль только, что больше не будет этих мгновений и встреч.
Эмили выдернула руку.
– Майя. Мы не можем.
Майя выпятила нижнюю губу. Огляделась по сторонам. Школьники оккупировали фонтаны и деревянные скамейки возле цветочных клумб и домика для бабочек, спокойно болтали и уплетали свои сухие пайки.
– Да никто не смотрит.
Эмили зазнобило. Она чувствовала на себе чей-то взгляд. Это ощущение не покидало ее, пока она сидела здесь, в оранжерее. Густые высокие заросли служили идеальным укрытием для наблюдателя.
Майя отстегнула от рюкзака розовый швейцарский армейский нож и срезала розу с пышного куста у них за спиной.
– Держи, – сказала она, протягивая цветок Эмили.
– Майя! – Эмили уронила розу на колени. – Здесь нельзя срезать цветы!
– Мне плевать, – ничуть не смутилась Майя. – Я хочу, чтобы она осталась у тебя.
– Майя. – Эмили решительно хлопнула ладонями по бедрам. – Тебе надо уйти.
Майя нахмурилась.
– Ты всерьез подсела на «Три Топс»? – Когда Эмили кивнула, Майя застонала. – Я думала, ты сильнее. И вообще все это вызывает у меня омерзение.
Эмили скомкала пакет от еды. Разве они не договорились обо всем? Неужели придется снова повторять одно и то же?
– Если я откажусь от «Три Топс», меня отправят в Айову. А я не хочу и не могу ехать к этим сумасшедшим.
Она закрыла глаза и представила своих тетю, дядю и трех кузенов из Айовы. Она не видела их уже много лет, и в памяти сохранились лишь пять неодобрительно нахмуренных лиц.
– В последний раз, когда я навещала их, тетя Хелен сказала мне, что на завтрак я должна питаться хлопьями «Чириос» и только «Чириос», потому что они подавляют сексуальные желания. Мои два брата каждое утро совершали долгие пробежки по кукурузным полям, чтобы выплеснуть свою сексуальную энергию. А сестра Эбби – моя ровесница – мечтала быть монахиней. Наверное, уже и стала. Она вечно таскала с собой тетрадку, которую называла «Маленькой книгой зла», и записывала туда все, что считала грехом. За мной значилось тридцать греховных поступков. Для нее даже ходить босиком – это грех!
Майя ухмыльнулась.
– Ну, если у тебя заскорузлые пятки – пожалуй.
– Это не смешно! – воскликнула Эмили. – И речь не о том, сильная я или слабая, права я, принимая помощь «Три Топс», или обманываю себя. Я просто не могу переехать туда.
Эмили закусила губу, чувствуя, как ее обдало волной жара, что всегда предшествовало слезам. В последние два дня родители, если сталкивались с ней в коридоре или на кухне, даже не смотрели в ее сторону. За столом царило молчание. Она чувствовала себя странно, когда присаживалась к ним на диван, чтобы посмотреть телевизор. И сестра Эмили, Кэролайн, казалось, не знала, как себя с ней вести. С самого дня соревнований по плаванию она не заходила в их общую спальню. Обычно сестры делали домашние задания вместе, каждая за своим столом; жаловались друг другу на проблемы с математикой, запарку с эссе по истории или делились случайными сплетнями, услышанными в школе. Прошлой ночью Кэролайн поднялась наверх, когда Эмили уже лежала в постели. Она переоделась в темноте и забралась под одеяло, не сказав ни слова.
– Моя семья отвернется от меня, если я признаю себя лесбиянкой, – объяснила Эмили, заглядывая в круглые карие глаза Майи. – Представь, если твои родители просыпаются утром и объявляют, что они тебя ненавидят.
– Я просто хочу быть с тобой, – пробормотала Майя, теребя в руках розу.
– Я тоже, – ответила Эмили. – Но это невозможно.
– Давай встречаться тайком, – предложила Майя. – Завтра я собираюсь на вечеринку к Моне Вондервол. Встретимся там. Сбежим и найдем укромное местечко, где мы будем одни.
Эмили пожевала ноготь большого пальца. Ей бы тоже этого хотелось… но слова Бекки не давали ей покоя. Жизнь – нелегкая штука. Зачем же причинять себе еще больше боли? Вчера, во время «окна» между классами, Эмили набрала в поисковике: Суровые будни лесбиянки. Даже когда ее пальцы летали по клавишам, набирая слово «лесбиянки», и правая рука нажимала букву «Л», а левая – «Е», «С», «Б», ей все еще казалось странным, что это относится к ней. Слово ей не понравилось – почему-то вспомнился рисовый пудинг, который она ненавидела. Каждая ссылка в списке вела на заблокированный порносайт. Впрочем, чему удивляться – в запросе Эмили угадывался намек на жесткий секс.
Эмили почувствовала на себе чей-то взгляд. Она осмотрелась по сторонам и сквозь заросли лиан и кустов разглядела Кэролайн и еще нескольких пловчих, устроившихся возле бугенвиллии[79]. Сестра уставилась прямо на них с Майей, и ее лицо искажала гримаса отвращения.
Эмили вскочила со скамейки.
– Майя, уходи. Кэролайн смотрит на нас.
Она шагнула в сторону, делая вид, будто увлеченно разглядывает кашпо с бархатцами, но Майя не двинулась с места.
– Поторопись! – зашипела Эмили. – Убирайся отсюда!
Глаза Майи не отпускали ее.
– Завтра я иду на вечеринку к Моне, – сказала она вполголоса. – Ты будешь там или нет?
Эмили покачала головой, избегая взгляда Майи.
– Извини. Я должна изменить себя.
Майя яростно схватила зелено-белую холщовую сумку-мешок.
– Ты не можешь изменить свою природу. Я тебе это уже тысячу раз говорила.
– Но, может быть, у меня получится, – ответила Эмили. – И, может, я сама этого хочу.
Майя швырнула розу Эмили на скамейку и зашагала прочь. Пока Майя пробиралась к выходу мимо кадок с растениями и запотевших окон, Эмили смотрела ей вслед, и ей хотелось плакать. Ее мир рушился. Прежняя немудреная жизнь, которой она жила до начала нынешнего учебного года, казалось, принадлежала совсем другой девушке.
Эмили вдруг почувствовала, словно чьи-то ногти царапнули ее по затылку. Холодок пробежал у нее по спине, и она резко повернулась. Но это оказался всего лишь стебель другого розового куста с шипами жирными и колючими и тугими бутонами роз. И тут Эмили заметила кое-что на одном из окон в нескольких шагах от нее и оцепенела. На запотевшем стекле отчетливо выделялась надпись. Я тебя вижу. И рядом были нарисованы два широко распахнутых глаза в обрамлении густых ресниц. Подпись все та же: Э.
Эмили бросилась к окну, чтобы стереть надпись рукавом. Давно это здесь? Почему она ничего не видела? В следующее мгновение ее будто током ударило. Из-за высокой влажности в оранжерее вода оседала только на внутренних поверхностях, так что тот, кто написал это, должен был находиться… внутри.
Эмили начала озираться по сторонам в поисках подсказок, но в ее сторону поглядывали только Майя, Кэролайн и мальчишки с лакросса. Все остальные толпились у дверей оранжереи в ожидании окончания перерыва, и Эмили не могла отделаться от мысли, что «Э» – среди них.
24. А тем временем в другом саду…
В пятницу днем Спенсер копалась в цветнике матери, выдергивая толстые, упрямые сорняки. Обычно мама сама занималась садоводством, но сегодня Спенсер решила помочь, чтобы сделать ей приятное – а заодно избавиться от чувства вины, хотя сама толком не знала, за что.
Разноцветные воздушные шарики, купленные матерью несколько дней назад для празднования выхода в финал «Золотой орхидеи», все еще болтались, привязанные к ограде патио. Поздравляем, Спенсер! – кричали они своими надписями и картинками с изображением голубых лент и трофея. Спенсер вдруг увидела свое искаженное отражение в блестящей лавсановой оболочке воздушного шара. Как будто посмотрелась в кривое зеркало – круглое лицо вытянулось, большие глаза превратились в бусинки, а нос пуговкой выглядел шнобелем. Может, эта девушка с шара, а вовсе не Спенсер, обманула всех, чтобы стать финалисткой «Золотой орхидеи»? И она же ругалась с Эли в ту роковую ночь.
Во дворе у соседей, бывшем доме ДиЛаурентисов, включилась оросительная пушка. Спенсер бросила взгляд на окно комнаты Эли – угловое, прямо напротив окна Спенсер. Они с Эли всегда считали большой удачей, что их окна смотрят друг на друга. Даже разработали свою систему сигналов при наступлении «комендантского часа» – одно мигание фонариком означало «Не могу заснуть, а ты?». Два – «Спокойной ночи». Три – «Надо срочно встретиться и поговорить».
Перед глазами снова всплыл кабинет доктора Эванс. Спенсер попыталась прогнать воспоминания, но они упорно возвращались. По-моему, ты слишком преувеличиваешь, услышала она голос Эли. А потом этот провал в памяти. С чего вдруг?
– Спенсер! – донесся до нее чей-то шепот. Она резко обернулась, сердце забилось сильнее. Ее взгляд скользнул по кромке леса, подступавшего к заднему двору дома. Йен Томас стоял в кустах кизила.
– Что ты здесь делаешь? – прошипела девушка, оглядываясь по сторонам. Амбар Мелиссы находился в опасной близости.
– Наблюдаю за своей любимицей. – Йен пробежался глазами по ее фигуре.
– Тут маньяк разгуливает, – строго предупредила его Спенсер, пытаясь подавить возбуждение, которое охватывало ее всякий раз, когда Йен смотрел на нее. – Ты поосторожнее.