Любовная лирика была грубо прервана человеком, дарящим женщинам на праздники исключительно технические гаджеты. На последний Новый год он подарил жене кулон со встроенным фоторегистратором с объемом памяти на пять лет. Снимок происходит через каждые тридцать секунд. А снять кулон можно, только набрав на замочке пин-код. Очень удобно. Вечером, в обнимку усевшись на диване, муж с женой смотрели «слайд-шоу» и обсуждали увиденное. Зато никаких измен. Надо ли говорить, что фамилия человека была Чистов и что секретный «пин» знал только он.
— Есть связь с Москвой! — Техник поставил перед Ольгой раскрытый ноутбук. — Колька по почте кое-что скинул. Они с Жуковым на посту, но, слава богу, есть вай-фай, и, слава богу, на счету есть бабки.
Антон Иванович пощелкал кнопочками, и на дисплее появилось не очень качественное фото.
— Вот. Колька на видео писал, но и щелкнул пару раз.
На фотографии, несмотря на легкую смазанность, угадывался ее подопечный Копейкин. Он находился в несколько необычном антураже. На краю крыши пятиэтажного дома. Да еще с биноклем в руке, словно командир Красной Армии.
— И что это значит?
— Как что? Повыл и вышел на охоту.
Про то, что Копейкин выл в кабинете, Чистов уже знал. Бойков не мог не рассказать о таком занятном факте.
— Может, это по работе. Мы тоже иногда в бинокли смотрим.
— Может, и по работе. Только уж больно объект наблюдения интересный.
Чистов щелкнул кнопочкой, и появилось новое фото. Выходящий из подъезда дома Буйвол со своим стадом бычков-охранников.
— Это тот самый знаменитый Буйвол, который стоит в списке Копейкина вторым после Рамира. А в этом доме одна из его квартир. Едва он уехал, Копейкин смылся тоже. Через чердачную дверь. Мне кажется, Бэтмен снова вышел на охоту.
— Пока это ни о чем не говорит, — возразила Ольга, — Бирюков наркоторговец, Кирилл может его разрабатывать.
— Уже Кирилл?.. Ладно, мое дело маленькое — обеспечить вас техникой и связью. Фотки я перекину.
Чистов забрал ноутбук и исчез за дверью.
Черт… Как ни крути, а Иваныч прав. Наблюдать с крыши, чтобы просто узнать, когда человек бывает дома, резона никакого. Можно посидеть в машине. Другое дело — выбирать точку для снайперского выстрела…
Где гарантия, что о́пера не переклинило и не начал он устранять товарищей, причастных к наркотрафику. Или не переклинило. Хладнокровно расчищает дорогу. Для себя или для того парня…
Кто он такой? Она ведь его совсем не знает. Личное дело не в счет, туда оперативную информацию не подшивают, и характеристики исключительно положительные. Собирать информацию у бывших коллег опасно, тут же сольют. Но информацию собирать надо, и как можно быстрее.
Ольга сняла трубку местного телефона.
— Наташа, срочно все данные на Бирюкова Константина Сергеевича. Тридцать семь лет. Желательно номер мобильного. Запрос после напишу… Спасибо.
Константин Сергеевич согласился на встречу с Ольгой Андреевной в небольшом кафе со смешным названием «Фисташка». Если бы она пригласила его в кабинет или была бы мужчиной, он попросил бы прислать весточку-повесточку. Ольге же было все равно, в какое кафе приезжать. Они здесь не ужинать будут.
С номером мобильника Буйвола помог Чистов, имевший в сотовых компаниях секретные коррупционные связи.
Они заняли столик в глубине зала — Константин Сергеевич никогда не садился возле окон. Не любил, когда прохожие через стекло заглядывают в тарелку. Как воспитанный человек, отодвинул перед Ольгой стул. Он вообще с детских лет радовал окружающих вежливостью. Когда в музыкальной школе маленький Костик разбил скрипку о голову отвернувшегося педагога, то не пнул лежащего, а негромко произнес:
— Извините, Самуил Михайлович, но музыка — это не мое.
Охранники уселись за соседний столик и угощались фисташковым мороженым. Ольга от угощения отказалась. Разговор, как принято в деловых кругах, негласно писался на диктофон обеими сторонами. Ольга пояснила, что встреча носит неофициальный характер, направлена во благо Буйвола, и тот в любой момент может убраться восвояси.
— Да, я знаю Копейкина, — утвердительно кивнул Буйвол, услышав первый вопрос, — на днях, кстати, он меня вызывал.
— Зачем? — прикинулась дурочкой Ольга, прекрасно знавшая содержание их беседы.
— По убийству цыган. Думает, я при делах. Но я там и близко не стоял.
— И чем закончился разговор?
— Ничем… Я вообще не понял, зачем эти базары, ой… беседы.
Зато Ольга, кажется, поняла. Копейкин хотя бы формально должен был вызвать Бирюкова — основного конкурента Рамира. Вот и вызвал. Поговорил, отпустил, отчитался, что улик нет. Дабы Бирюков и начальство успокоились… А сам полез на крышу. Позицию выбирать.
— Но хоть что-то он предъявил? Он же не просто так вас вызвал?
— Ничего! Одни намеки дешевые. Мол, будут проблемы.
— Проблемы от него?
— Я не понял. То ли от него, то ли от Василя. Это батька цыганский.
— И все-таки, — не успокаивалась Ольга, — он вызвал именно вас. Значит, есть основания?
— Не знаю, что у него там за основания. — Буйвол явно нервничал и принялся энергично ломать зубочистки, выуживая их из салфетницы. — Он меня, если честно, достал. Один раз машину обыскал на ровном месте, второй — на пятнадцать суток хотел отправить.
— А почему не отправил?
— Судья, слава богу, разобрался.
Под словом «бог» Константин Сергеевич, как правило, подразумевал наличность.
— И за что он вас так не возлюбил?
— Послушайте. Вы сказали, что хотите мне помочь. А сами пытаете, как студента на экзамене.
Метафора радовала. Прогресс со счетов не сбросишь. Лет десять назад Буйвол сказал бы: «Как фраера ушастого» или «чушка позорного».
— Успокойтесь… Константин Сергеевич, у нас есть данные, что вы следующий.
— В смысле «следующий»?
— После Рамира и его брата.
Нельзя сказать, что Бирюков испугался, но кличка «Буйвол» ему в этот момент абсолютно не шла. Скорее — «Фисташка» или «Растишка». Потому что он то ли позеленел, то ли побледнел. И испуг был вполне натуральным.
— Не понял… Он меня мочкануть, что ли, хочет? — Бирюков сделал ударение на слове «меня».
— Это пока только подозрения.
Ольга поняла, что поспешила. Как бы Буйвол не нанес упреждающий удар.
— Пока не проверенные подозрения.
— А поконкретней? Стукнули или другое?
— Другое…
— Что ж мне, теперь из дома не выходить?
— Кстати, нелишне. И без нужды не подходите к окнам. Еду слуги принесут, — Ольга кивнула на охранников, — и еще одна просьба. Запустите слух, что на днях собираетесь уехать из страны. Например, в Испанию или Англию. И возможно, насовсем. Бизнесом будете руководить оттуда.
— И сколько мне прятаться?
— Пока не дадим отбой… Вот моя визитка. Если вдруг позвонит Копейкин, сразу перезвоните. Возможно, мы ошибаемся, но лучше подстраховаться.
— Вы уж там на совесть страхуйтесь… Может, материально подсобить?
— Мы не КАСКО. Да и вы не «мерседес». Всего доброго.
Ольга вышла из «Фисташки» с легкой, чуть злорадной, если не сказать стервозной улыбочкой.
«А ведь он напрягся. Пальчики задрожали, глазки забегали. Ха! Конечно, Копейкин — не покупной карманный судья и не ручной опер из „наркомдури“. Хлопнет как муху, и никакие охранники не спасут…»
Она испытала что-то вроде скрытого удовольствия. От того, что справедливость существует, от того, что у этого гада, почти открыто торгующего дурью и оборзевшего от безнаказанности, заиграло очко. От того, что понял: и на него есть управа, пускай хоть такая. «Дрожи, тварь, трясись. А все равно пулю получишь!»
«Боже мой, о чем это я?! Я, служительница закона, которая должна вбить осиновый кол в грудь оборотню, радуюсь тому, что тот собирается совершить убийство! Искренне радуюсь! Что происходит?!»
Она поняла, что происходит… Сколько раз, выпуская на свободу очередного подонка, на которого не хватило улик, или перекупившего свидетелей, или по вине дряхлого закона, она мечтала, что справедливость рано или поздно восторжествует. Неважно каким образом, но восторжествует. Хоть пресловутый кирпич на башку свалится. Но справедливость не торжествовала. Увы. Практически никогда. Даже если удавалось довести дело до суда. «Суд счел возможным назначить наказание ниже нижнего предела…» Как хотелось иногда выхватить пистолет. Или просто дать графином по наглой улыбающейся морде. Не за себя, за справедливость.
Но она мучительно подавляла эти мысли, прекрасно понимая, что вершить правосудие можно только законным оружием. Иначе начнется беспредел. Она смирилась и научилась гасить эмоции. Она привыкла к несправедливости, как бы грустно это ни звучало. Как к утреннему кофе и к очереди в маршрутное такси. И лишь в самых тайных мыслях да нередко во сне видела себя в черном крылатом плаще, в черной маске с острыми ушками и пуленепробиваемом костюме…
А Копейкин не привык и не смирился. Он не стал ограничиваться утробным воем от ярости и бессилия. Не стал предаваться бесполезным мечтам. Он просто начал мочить сволочей! Он воплотил ее тайную мечту об Идеальном охотнике, неуловимом и справедливом, которым обычный служитель закона стать не может в силу всяких там юридически-бюрократическо-коррупционных причин. Нет, никому он не расчищает дорогу, это очевидно. Ей это абсолютно очевидно.
Вот почему он вызывает ее интерес. Он смог стать тем, кем не смогла стать она. Кем никогда бы не стал Тимур или Сергей.
Но ведь так недолго из объекта Наблюдения превратиться в объект Желания.
Чур меня! Чур!
Никого он не убивает… Это просто стечение обстоятельств. И ее глупые фантазии.
И ей надо реализовать разработку. Чтобы хотя бы не подвести других.
…Или не фантазии?
— Зря сказала, — молвил слово коллега Бойков, выслушав отчетный доклад Ольги, севшей в салон его «девятки», — как бы он сам Копейкина не взорвал. С него станется. Фисташка, блин.