– Это известно немногим, – сказал он, – но я никогда не знал своего отца. Он погиб на Западном фронте еще до моего рождения, и я всегда сожалел о том, что его не было в моей жизни.
Нет. Это известно не немногим. Я не знал об этом. И теперь Лео из Биллекрея, а также Саймон из группы Blue и еще черт знает сколько миллионов зрителей, смотревших шоу в прямом эфире, оказались ближе моему отцу, чем я. Мне все сложнее было сдерживать свое злорадство из-за того, что этот ублюдок болен раком.
Как бы там ни было, но Лео из Биллекрея выбрал своим наставником Джона Флеминга. Я уже хотел положить конец моим страданиям и прервать просмотр, но, как ни странно, мне показалось, что таким образом я позволю отцу победить. Я даже точно не знал, каково это – ощущать, что он победил, но был полон решимости не допустить этого. Поэтому тупо уставился в экран, на котором вновь закрутилась карусель талантов.
Кажется, у меня разболелась голова. Оливер, Джон Флеминг, Лео из Биллекрея, угроза увольнения – все это уже было чересчур для моего мозга. И чем старательнее я пытался разобраться хотя бы с одной из проблем, тем быстрее крутились все эти мысли, словно глина на гончарном круге у неумелого гончара. Поэтому я просто закрыл глаза и сказал себе, что, когда снова их открою, все происходящее уже не будет казаться мне такой бессмыслицей.
Глава 14
– Люсьен?
Я открыл глаза и увидел прямо перед собой лицо Оливера.
– Вчемдело?
– Я думал, ты уснул.
– Не уснул. – Я резко встал, и мы с Оливером едва не столкнулись лбами. Я ни за что не позволю ему думать, будто я из тех людей, кто привык засыпать за просмотром телевизора. – Сколько сейчас времени?
– Начало одиннадцатого.
– Правда? Вот дерьмо. Что же ты раньше меня не разбудил? То есть не разбудил, а не напомнил мне об этом.
– Извини. – Он осторожно откинул с моего лба прилипшую прядь волос. – У тебя был тяжелый день, я не хотел тебя тревожить.
Я огляделся – в гостиной все было прибрано, значит, Оливер закончил свою работу, и, возможно, уже достаточно давно. Блин.
– Просто не верится: я завалился к тебе домой как снег на голову, настоял, чтобы мы продолжили наши фиктивные отношения, потом жаловался, что у моего отца рак, долго спорил о том, как нам все организовать, заставил тебя смотреть реалити-шоу, а потом и вовсе уснул!
– А еще ты бросил в меня ягодой голубики.
– Тебе следовало бы отшить меня.
– Я уже пытался. Но не вышло.
– Я серьезно. Если хочешь порвать со мной, на этот раз я не стану возражать.
Оливер пристально посмотрел мне в глаза.
– Но я не хочу этого.
Чувство облегчения охватило меня и стало буквально распирать изнутри, как несварение желудка.
– Да что ты вообще за человек такой?
– Я думал, мы уже подыскали исчерпывающие определения. Я нудный, напыщенный, скучный и безнадежный. Никто больше не желает иметь со мной дела.
– Но ты готовишь потрясающие французские тосты.
– Да, – выражение его лица стало печальным, и в этом было особое очарование, – и мне уже начинает казаться, что это единственная причина, по которой мои предыдущие отношения не заканчивались, едва начавшись.
Сам не знаю почему, но я вдруг вспомнил, что мне нельзя целовать его.
– Ты еще можешь успеть на метро, пока его не закрыли, – продолжил он, – или, если хочешь, я вызову такси.
– Все в порядке. Если что, я сам вызову «Убер».
– Лучше бы ты этого не делал. Их бизнес-модель крайне неэтична.
Я удивленно уставился на него.
– Кажется, ты только что ясно дал мне понять, почему никто не желает с тобой встречаться.
– Потому что я не пользуюсь «Убером»? Довольно необычное объяснение.
– Потому что у тебя по любому поводу есть свое особое мнение.
– Разве то же самое нельзя сказать о большинстве остальных людей?
По крайней мере мне больше не хотелось поцеловать его.
– Я имею в виду не суждения вроде: «Мне нравится сыр» или: «Я считаю, что Джон Леннон был сильно переоценен», а вот такие высказывания, как: «Тебе не стоит пользоваться «Убером» из-за отношения к сотрудникам» или: «Ты не должен есть мясо, потому что это наносит вред окружающей среде». Из-за таких суждений люди начинают чувствовать себя виноватыми.
Оливер удивлено моргнул.
– Я не хочу ни у кого вызывать чувство вины и никому не навязываю свой выбор…
– Оливер, ты только что посоветовал мне не пользоваться «Убером»…
– Вообще-то, я сказал, что лучше бы ты не вызывал «Убер». Но ты все равно можешь это сделать, если хочешь…
– Ага… – в этот момент мы снова приблизились друг к другу, я почувствовал исходившее от его тела тепло, увидел, как двигались его губы, пока он спорил со мной, – только ты будешь презирать меня, если я все-таки сделаю это.
– Нет, не буду. Я понимаю, что у тебя другие приоритеты.
– Но твои приоритеты – самые правильные.
Он нахмурил лоб.
– Кажется, тебе удалось сбить меня с толку. Я не понимаю, из-за чего ты споришь со мной?
– Ладно. – Я вздохнул, пытаясь успокоиться. – Попробую объяснить. Большинство людей понимает, что капитализм – это эксплуатация, а изменения климата представляют собой серьезную проблему, и что мы своим поведением можем так или иначе поддерживать то, что нехорошо и несправедливо по своей природе. В этом ты не одинок. Но многие из нас предпочитают пользоваться довольно сомнительной стратегией – просто не задумываться об этом, ведь так проще жить. Когда же нам об этом напоминают, мы испытываем грусть, а грустить мы не любим и поэтому злимся.
– Ох, – вздохнул он с удрученным видом. – Теперь я понимаю, какой неприглядной кажется тебе моя позиция.
– Но есть в этом и нечто восхитительное, – с неохотой признал я. – Из-за чего твое поведение раздражает еще больше.
– Ты уж извини меня за столь избирательный подход, но… я не ослышался – ты только что назвал меня восхитительным?
– Тебе, наверное, показалось. А сейчас я, как бы иронично это ни звучало, все-таки вызову «Убер», потому что на метро уже не успеваю и у меня нет налички чтобы поехать на такси.
Он откашлялся.
– Если хочешь, ты мог бы остаться у меня на ночь.
– Ух ты! Не ожидал, что ты готов зайти так далеко в своем стремлении не поддерживать бизнес-модель «Убера».
– Нет, я просто подумал, что так будет… что это, – он застенчиво пожал плечами, – для большего правдоподобия.
– Думаешь, кто-нибудь обратит внимание на то, где я сплю? Или ты считаешь, что за нами следит ФБР?
– Мне кажется, что за пределами Соединенных Штатов наблюдение скорее будет вести ЦРУ. Но вообще-то я думал о папарацци.
Он был прав. Все эти годы меня часто фотографировали, когда я по утрам выходил из разных домов от разных людей.
– И ты меня совсем не стеснишь, – смущенно добавил он. – У меня есть лишняя зубная щетка, и я могу поспать на диване.
– Я не допущу, чтобы ты спал на диване в своем собственном доме.
– А я не допущу, чтобы на диване ночевал мой гость.
Повисла долгая пауза.
– Что ж, – заметил я, – если мы оба не можем спать на диване, то я либо поеду домой, либо…
Оливер теребил рукав своего джемпера.
– Думаю, мы оба уже достаточно взрослые, чтобы провести ночь на одной кровати без происшествий.
– Слушай, я понимаю, что, когда мы вышли из ресторана, я немного переборщил. Обычно я не набрасываюсь на людей без приглашения. Так что обещаю, никаких происшествий не будет.
– Тогда, думаю, нам пора подняться наверх – уже поздно.
Итак, я согласился провести ночь с Оливером. То есть не с Оливером. Скорее в непосредственной близости от него.
Только вот в тот момент, как бы ни старался убедить себя в обратном, я не видел особенной разницы между этими двумя понятиями.
Когда я увидел, что Оливер спит в темно-синей клетчатой пижаме, меня это даже не удивило. И, разумеется, постель была застелена по-взрослому – это вам не просто всунуть одеяло в пододеяльник и кое-как кинуть его на матрас.
– Что ты так внимательно рассматриваешь? – спросил он.
– Я думал, такие пижамы перестали покупать году так в 1957-м. Ты сейчас напоминаешь медвежонка Руперта[31].
– Не помню, чтобы медвежонок Руперт носил нечто подобное.
– Нет. Но если бы ему попалась эта пижама, он бы ее точно надел.
– По-моему, ты заблуждаешься.
Я принял позу, которая, как мне казалось, придавала сходство с истинным юристом:
– Ваша честь. Достопочтенный обвинитель заблуждается.
– Мне кажется, – похоже, Оливер воспринял мои слова слишком уж серьезно, – если только ты не провел тщательной экспертизы в этой области, твои рассуждения о том, что мог бы носить медвежонок Руперт, суд вряд ли принял бы к рассмотрению, если бы даже такой судебный процесс вообще имел место быть.
– Ваша честь. Этот достопочтенный джентльмен обижает меня.
Оливер стал с капризным видом кусать губы.
– Но ведь это ты сказал, что я похож на медвежонка Руперта.
– А что тут обидного? Медвежонок Руперт – милый.
– Да, но он – мультяшный медведь, поэтому я не уверен, что твои слова можно расценивать как комплимент. И кстати, у меня есть еще запасные пижамы, могу одолжить тебе.
– Что? Ну уж нет! Я не маленький ребенок из диснеевского фильма.
– Значит, ты будешь спать полностью одетым или совсем голым?
– Я… я об этом не подумал. – На мгновение я полностью растерялся. – Послушай, у тебя есть лишняя футболка или что-нибудь в этом роде?
Он принялся копаться в ящике комода и извлек оттуда идеально выглаженную простую серую футболку. Я с большим трудом воздержался от дальнейших комментариев и ушел в ванную переодеваться. Обычно я намного больше внимания уделяю тому, какое белье увидит на мне мой новый парень, не в последнюю очередь из-за того, что мои фото в нем могли попасть в газеты. Одним из немногих плюсов периода моего саморазрушительного загула стала огромная коллекция сексуальных трусов. Под «сексуальными» я имею в виду, что в них мой член казался больше, а попа – дерзко торчала, но там не было никаких разрезов в паху, и эти трусы не были съедобными. Однако в тот день на мне были мои самые удобные плотно облегающие боксеры, ведь я не предполагал, что кто-то может их увидеть.