«ТВОЙ САРКАЗМ НАМЕКАЕТ НА ТО, ЧТО ВТАЙНЕ ОН ТЕБЕ НРАВИТСЯ. С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДУ СУББОТНЕЙ ВСТРЕЧИ!!!»
Затем разговор перешел на другие темы, я немного поучаствовал в общем обсуждении, чтобы доказать Прии, как она не права и я готов общаться с друзьями не только когда мне от них что-нибудь нужно. А потом поболтал с ними еще чуть-чуть, чтобы они не подумали, будто я продолжаю с ними разговаривать, пытаясь доказать, что общаюсь с друзьями не только в те моменты, когда мне от них что-нибудь нужно. А потом еще чуть-чуть, потому что понял: Прия была права и я действительно плохой человек. И, кроме того, это было так мило. До этого момента я даже не осознавал, как сильно от них отдалился, в то время как они продолжали тянуться ко мне. И я понял, что не должен был так с ними поступать.
Глава 22
Фотографии, на которых мы с Оливером сидим в парке на скамейке около памятника Гладстону, не попали на первые полосы – ведь они не могли привлечь столько же внимания, как фото из серии: «Одну мелкую знаменитость стошнило на другую» – но все же они появились в прессе, и на них я прекрасно смотрелся в компании моего милого парня. В пятницу мы снова встретились во время ланча, я не думал, что за нами будет кто-то следить, но мы решили, что все равно должны показаться вдвоем в людном месте. А еще, не поверите, но мне просто… хотелось с ним встретиться, и все дела. Разумеется, скоро все должно было закончиться: после юбилея свадьбы его родителей нам предстояло разбежаться и никогда больше не общаться друг с другом. Но, возможно, это было… даже к лучшему? Ведь намного проще просто играть свою роль. И не задумываться о том, что я стану делать, когда в притворстве отпадет необходимость.
Наступила суббота, и, несмотря на страстные заверения Бриджет, что ей не терпится убраться у меня в квартире, я совсем не удивился, когда она позвонила в девять утра.
– Люк, – жалобно простонала она, – прости. Мне очень хотелось прийти к тебе и помочь с уборкой. Но ты не представляешь, что произошло!
– Расскажи.
– Я не должна об этом говорить, но ты помнишь «Меч эльфов Луминеры» Роберта Кеннингтона? Серию из двадцати с чем-то книг в жанре фэнтези, которая начала выходить еще в конце 70-х?
– Разве этот Кеннингтон не умер?
– Да, в 2009 году, но он успел передать свои наработки Ричарду Каване, который должен был написать последние три романа серии. Но тот потом решил разбить первый роман на три книги, а из второго и третьего сделать квадрологию и тетралогию…
– Разве оба эти термина не означают серию из четырех книг?
– На самом деле есть различия, но сейчас нет времени объяснять. Так вот, дело в том, что эти книги очень хорошо пошли в продаже, и «Нетфликс» захотел экранизировать третью, седьмую и девятую книгу, а мы пытаемся обратить их внимание на первую, вторую и шестую, и, думаю, у нас все получится. Но теперь и Кавана тоже умер. И возник спор между Реймондом Карлайлом и Роджером Клейборном, каждый из них утверждает, что Кавана именно ему завещал закончить работу над серией, при этом они ни в какую не хотят сотрудничать.
– Да, – проговорил я, – это все очень… запутанно.
– Знаю. И сегодня мне весь день нужно проводить с ними онлайн-конференцию. И если не удастся призвать их к сотрудничеству, меня точно уволят.
Я удивленно выпучил глаза, но лишь потому, что она не могла меня видеть.
– Бридж, никто тебя не уволит. Тебя никогда не уволят. И тебе поручили разобраться в этой дурацкой истории, потому что ты – потрясающий сотрудник.
Повисла долгая пауза.
– С тобой все в порядке?
– Все замечательно, а почему ты спрашиваешь?
– Я уже забыла, когда ты хорошо отзывался… хотя бы о чем-нибудь.
Я задумался слишком глубоко, и это вызвало у меня легкий дискомфорт.
– А помнишь, когда ты сделала себе новую стрижку? С такой милой челкой? Я сказал, что тебе она очень идет.
– Это было три года назад.
– Неправда! – возмутился я.
– Люк, я хорошо помню, когда в моде были челки.
– Господи. – Я опустился на ручку моего дивана. – Прости.
– Все в порядке. И прибереги подобные истории до того момента, когда я буду подружкой жениха на твоей свадьбе.
– Возможно, беречь их придется очень долго.
– Значит, ты сможешь толкнуть очень длинную речь. Ладно, мне пора. Только сначала расскажи мне, пожалуйста, как там у вас с Оливером?
– С Оливером, – твердым тоном ответил, – у нас ничего нет.
Она издала радостный писк.
– Но ты больше не жалуешься, что он напыщенный и скучный. Значит, все идет по плану. Ну ладно, я побежала. Чао, милый!
Она повесила трубку, прежде чем я успел сказать ей: «Чао» в ответ.
Через двадцать минут явились Джеймсы Ройс-Ройсы, и в руках у Джеймса Ройс-Ройса была самая настоящая корзина для пикников.
– Ой, Люк… – Он в ужасе огляделся по сторонам. – Я и не знал, что все так плохо. Я даже не уверен, что здесь безопасно можно будет поесть.
– Люди и в чистом поле едят, – заметил я. – Посреди коровьих лепешек. А у меня тут нет коров.
– Милаха, тебе знакомо выражение: «Похвалить так, что стало обидно»?
Я пожал плечами.
– По правде говоря, я старался сделать и то, и другое.
Громкий рев на улице возвестил о прибытии Прии. Она приехала на пикапе со своей девушкой. Ревел, разумеется, мотор ее пикапа. Ее подружка тоже, конечно же, пришла в ужас, как и полагается взрослой приличной даме. Когда мы впятером собрались в тесной прихожей, окруженные со всех сторон хламом, собранным здесь за последние пять лет, я почувствовал себя окончательно подавленным.
– Вот, – сказал я, в бессилии разводя руками, – так я живу. И я уже жалею, что пригласил вас и показал все это.
– Знаешь, – заметила Прия, – при других обстоятельствах я постаралась бы съязвить. Но сейчас у тебя настолько жалкий вид, что моя колкость не принесет мне никакого удовольствия.
Ее девушка, которую звали Терезой, но для меня она все равно была профессором Лэнг и никак иначе, ткнула ее локтем в бок.
– И все равно, моя милая, ты сказала гадость.
– Но тебе же нравится, когда я говорю гадости?
Джеймс Ройс-Ройс тихо шикнул на них.
– Я бы предложил вам сейчас уединиться, но, боюсь, здесь этого негде сделать.
– Все не так уж и плохо. – Профессор Лэнг подняла с пола диванную подушку, а затем быстро положила ее на место. – В студенческие годы я жила в условиях и похуже.
– Люку двадцать восемь. – Да, Прия всегда готова протянуть руку помощи, особенно когда мое настроение на нуле.
– Что ж, – к моему удивлению, профессор Лэнг отреагировала на ее замечание озорной улыбкой, – когда мне было двадцать восемь, я жила с мужем, отрицала свою сексуальность и делала вид, будто работа может решить все мои проблемы, поэтому я не вправе кого-либо осуждать.
Я в удивлении уставился на них обеих.
– Просто удивительно, как Прия могла сойтись с таким чутким и внимательным человеком.
– Я, между прочим, творческая натура, – парировала Прия. – И чертовски хороша в постели. Ну так как мы будем расчищать эту выгребную яму, которую ты называешь своим домом?
Последовала пауза, во время которой я почувствовал себя окончательно униженным.
Затем Джеймс Ройс-Ройс внезапно сказал:
– Сначала рассортируем мусор. То, что стоит отдать в переработку, положим вот сюда. – Он указал на относительно пустой угол. – Просто мусор – сюда. – Он указал на другой угол. – Химикаты, батарейки и тому подобное – положим на стол. Потом Прия, Люк и Тереза отнесут все на помойку, а мы с Джеймсом начнем убирать посуду. Когда вы вернетесь, у нас уже будет достаточно места, чтобы разобраться с бельем и одеждой. Разделим все на чистое, – он снова начал тыкать пальцем, – грязное белое и грязное цветное. Потом мы снова разобьемся на группы и уберем все поверхности в доме.
Мы все на мгновение замерли и мысленно напомнили себе, что в некоторых делах Джеймс Ройс-Ройс был просто незаменим.
– Вот видите, – сказал Джеймс Ройс-Ройс, воодушевленно целуя мужа в щеку, – правда же он чудесный?
Мы принялись за работу, и вы не поверите, но у нас все получилось! Систематизация в работе – на редкость полезная штука. Однако, как выяснилось, за все эти годы я похоронил у себя в квартире уйму вещей и неожиданно сильно устал, пока разбирал их и пытался выяснить, как от того или иного предмета лучше избавиться. А тут еще Прия все время с сарказмом интересовалась, действительно ли я хочу избавиться от вещей, которые могли представлять сентиментальную ценность, типа пустого пакетика из-под хлебных палочек, купленного на прошлое Рождество, или одного-единственного носка с изображением мистера Грампи[50] и дырой вместо большого пальца. Затем мы сложили все в позорно огромные мешки, набили ими пикап и отвезли на помойку.
Я едва не отправил Оливеру фотографию аккуратно рассортированных отходов, чтобы показать, какой я серьезный и взрослый человек, но потом понял, что хотел бы удивить его этим при встрече. Оливер ясно дал мне понять, что о сексе можно было даже не думать, но, возможно, если бы он увидел, что я смог разгрести все эти завалы, то проникся бы ко мне симпатией и поцеловал бы меня?
Нет, я ни на что такое не надеялся и даже не позволял себе мечтать об этом. Но, тем не менее, эта мысль прочно засела у меня в голове, и я не хотел отпускать ее. И это был очень, очень дурной знак. Я старался построить свою жизнь так, чтобы меня не мучили неосуществимые желания. Да, это привело к тому, что я оказался в одиночестве в своей захламленной квартире, но все равно боялся, что альтернатива может оказаться еще хуже.
Когда мы вернулись со свалки, стиральная машина работала вовсю, и, по моим прикидкам, ее ждало еще не меньше двадцати семи тысяч загрузок, а Джеймс Ройс-Ройс расстелил клетчатое красно-белое покрывало для пикников в гостиной на полу, который теперь, по крайней мере, стало видно. На покрывале он разложил разные продукты и даже чистые тарелки для еды, чего я давно уже не видел у себя дома.