. – Ну, конечно, ты должен встретиться с мамой. Я знаю, как много она для тебя значит.
– Я хотел сказать… ты мог бы… – На помощь! Слова сами вылетали у меня изо рта, и я не мог их остановить… – тоже приехать. Если хочешь. Это будет ужасно, потому что мама уже решила, будто ты – Николь Кидман, и не спрашивай почему, к тому же она готовит карри, совершенно не зная, как правильно это делать, хоть никогда в этом не признается, а ее лучшая подруга… это… Я даже не знаю, как ее описать. Но она однажды сказала мне, что застрелила слона в своей ночной рубашке. И когда я спросил: «Как на слоне оказалась твоя ночная рубашка?», она ответила: «Он ворвался ко мне в палатку, и рубашка обмоталась вокруг его хобота».
– Я посоветовал бы тебе хотя бы иногда переводить дух, когда ты рассказываешь что-нибудь.
Он был прав. Я вздохнул.
– Как бы там ни было, ты можешь отказаться. Мне кажется, наши фиктивные отношения еще не зашли так далеко, чтобы встречаться с моей матерью.
– А разве мы не собираемся встречаться с твоим отцом на следующей неделе?
– Это совсем другое. Маму я люблю.
– Я бы и с ней хотел познакомиться, если это не причинит тебе неудобств.
Я открыл рот, понимая, что абсолютно не знаю, как ответить, а потом выдал:
– Ну тогда хорошо.
Поскольку было уже поздно, Оливер предложил встретиться на вокзале Ватерлоо, и мне это напомнило какую-то любовную песню сороковых годов. Затем я написал маме и предупредил, что приеду с моим фиктивным парнем, накинул куртку и выбежал из квартиры, стараясь особенно не задумываться о том, что могло означать мое желание познакомить Оливера с мамой.
Глава 24
Полчаса спустя мы с Оливером уже были в поезде. И это было такое странное непривычное чувство – когда ты едешь вместе с кем-нибудь в общественном транспорте, причем речь идет не о паре остановок на метро, к тому же происходящее не продиктовано соображениями крайней необходимости, да и деловой встречей это тоже не назовешь. В общем, мы вдвоем сидели друг напротив друга, словно в каком-нибудь ресторане. Только окружающая обстановка здесь была не такой приятной, и никто не подносил еды, которая позволила бы нам немного отвлечься. Хуже того, на языке у меня вертелись ужасные фразы вроде: «Я скучал по тебе» или: «Я убрался в квартире ради тебя».
– Ну, – сказал я, – как продвигается твое дело?
– К сожалению, я не могу…
– Распространяться об этом?
– Именно.
Мы оба замолчали и какое-то время старались смотреть на что угодно, только не друг на друга.
– А… – он закинул одну ногу на другую, затем снова опустил ее на пол и случайно задел меня коленом, – как у тебя с работой? Судя по всему, хорошо?
– Вообще-то, да. Более-менее. «Жучиные бега» все-таки не перенесли в складское помещение на окраине города. В ближайшие пару недель все должно быть относительно спокойно. К тому же некоторые спонсоры, которых я отпугнул своим образом плохого гея, изъявили желание вернуться к нам.
– Я рад, что наш план работает. Но, если честно, мне очень неприятно думать о том, что лежит в основе всего этого.
– Что это еще за малодушие на полпути к моей маме?
– Нет, ничего подобного. Просто мне кажется, что тебе не стоило начинать встречаться с таким, как я, ведь ты и без этого вполне нормальный человек.
Наконец-то я снова посмотрел ему в глаза. И как я мог считать их когда-то холодными?
– Мне виднее, верно? И знаешь, что меня больше всего бесит? Это то, что наши спонсоры не имеют ничего против меня или моих личных качеств. Нет, их задевает то, что я могу иметь случайные половые связи. И как бы иронично это ни звучало, но не будь мое эмоциональное состояние таким подавленным, я имел бы намного больше таких связей.
– Надеюсь, ты все же не станешь этого делать. – Он несколько раз моргнул. – Не то чтобы я возражаю против секса на стороне, просто мы с тобой не договаривались, что у нас будут открытые фиктивные отношения.
– Хотел бы я знать, что ты имеешь в виду? Ты возражаешь против того, чтобы я занимался фиктивным сексом с другими людьми, пока у нас с тобой фиктивный роман?
– Честно говоря, я не думал об этом. Но если бы мы с тобой в самом деле встречались, я бы настаивал на моногамных отношениях, потому что у меня… такие предпочтения. Так что если ты и дальше хочешь притворяться, будто ты мой парень, то, боюсь, тебе также придется притворяться, что у нас с тобой моногамные отношения. А поскольку пресса буквально ходит за тобой по пятам, то, похоже, не остается другого выбора. Надеюсь, тебе это, – он откинулся на спинку кресла, и казалось, еще немного и утонет в своем сиденье, – не доставит проблем?
– Я бы хотел сказать да, и вообще я отбиваюсь от прессы палкой. Но на деле благодаря журналистам у меня просто появляется дополнительная причина воздерживаться от случайных перепихов.
– Когда ты сказал, что у тебя никого нет, я думал, что ты просто в тот момент ни с кем не встречался, а оказалось, у тебя…
Я не сводил с него глаз и позволил ему закончить фразу.
– …вообще никого нет. Если так можно выразиться.
Я не смог сдержать смех. Действительно, «если так можно выразиться».
– Тебе, наверное, трудно поверить в то, что я такой ужасный неудачник.
– Знаешь, я не считаю тебя неудачником. Но не понимаю, почему у тебя такие трудности… кхм…
– Если так можно выразиться?
– Вроде того.
У меня появилась прекрасная возможность укрепить наши отношения, сделать их более глубокими, долгими и доверительными, основанными на честности и взаимопонимании. Я мог бы рассказать ему о Майлзе. О том, как я отрывался на вечеринках словно в последний раз, словно следующий день не наступит. А потом, просыпаясь утром, понимал, что этот день все-таки наступил. Оливер понял бы меня. Ему бы не составило труда понять меня.
– Все сложно, – сказал я вместо всего этого.
Он не стал выведывать подробностей, потому что это было совсем не в его духе, хоть мне и хотелось, чтобы он все же задал какие-то вопросы, ведь тогда я смог бы ему все рассказать. Но это было бы полным кошмаром. В общем, всю оставшуюся дорогу мы ехали молча. Весело провели время, ничего не скажешь.
Я никогда еще так не радовался при виде вокзала Эпсома (который, если верить «Гуглу», был очень плохо оснащен). К счастью, плачевное состояние, в котором находилась станция, где я даже не мог валидировать мой чертов проездной, позволило отвлечься от неудачных попыток наладить эмоциональную связь с моим фиктивным парнем. Мы сошли с поезда и пешком через поля направились в сторону Паклтрупа-ин-Волда.
Солнце начало клониться к горизонту, и все вокруг было окружено приятным золотистым сиянием, которое словно пыталось раззадорить во мне романтический настрой. На Оливере снова была его обычная повседневная одежда: очередные новенькие джинсы, в которых так уютно расположилась его потрясающая попа, и кремовый джемпер крупной вязки. Во всем этом он выглядел так, словно только что сошел с фотки из ленты «Тамблера» под тегом «офигенныепарниввязаныхсвитерах».
Он остановился, поставив одну ногу на ступеньку лестницы, ветер игриво ерошил его волосы, и я на мгновение испытал досаду от того, что даже окружавший нас пейзаж, похоже, лучше взаимодействовал с моим фиктивным парнем, чем я сам.
– Я тут подумал, – сказал он, – что перед «Жучиными бегами» нам нужно немного усовершенствовать наши фиктивные отношения.
– Ты… о чем? – Я старался не пялиться так уж в открытую на… него. В особенности на его пах. Но… эта ступенька. И его нога на ней. Ни одна коллегия присяжных не вынесла бы мне обвинительный приговор.
– Люсьен, я не хочу обижать тебя… но мои глаза находятся выше.
– Тогда перестань… светить мне в лицо своими… джинсами.
Он снял ногу со ступеньки.
– Знаешь, мы с тобой хорошо взаимодействуем наедине, но нужно попрактиковаться в общении в присутствии других людей.
– Ты так пытаешься намекнуть, – я хитро посмотрел на него, – что хотел бы проводить со мной больше времени?
– Нет. Я пытался намекнуть тебе, что хотел бы проводить вместе больше времени, когда позвонил тебе сегодня и спросил, не занят ли ты.
– А. Понятно. Ладно. – Меня вдруг осенило. – Погоди, ты сейчас сказал, что хочешь проводить со мной больше времени?
– Ты мне скорее поверишь, если я скажу, что это исключительно в интересах правдоподобия?
– Возможно. У меня ужасно низкая самооценка.
Вероятно, он заметил, как пристально я на него смотрел, потому что в смущении перебрался по лестнице через ограждение и подождал меня с другой стороны. Когда я спрыгивал со ступеньки, то машинально схватил его за руку.
– Разумеется, я хотел бы проводить больше времени с тобой, – сказал он, не отпуская моей руки. – И я хочу, чтобы ты вместе со мной пошел на день рождения Дженнифер. Ей через пару недель исполняется тридцать.
Мы направились к маминому дому. Я решил, что ничего не буду говорить про руку, пока он не уберет ее.
– Кто такая Дженнифер?
– Моя университетская подруга. Она устраивает праздничный обед.
Я посмотрел на него с недоверием.
– Это твои друзья-натуралы?
– Я не разделяю своих друзей по их сексуальным предпочтениям.
– А у тебя есть друзья не натуралы?
– Я знаю Тома. И… и тебя.
– Том не считается. И не потому, что он бисексуал. Или встречается с Бриджет. Ведь от того, что он встречается с женщиной, он не перестает быть бисексуалом. Я просто хочу сказать, что он не твой друг. Бриджет – твоя подруга. Ну а я – просто случайный знакомый, который согласился играть роль твоего парня. Поэтому меня тоже нельзя принимать в расчет.
Он пригладил свои так чудесно растрепавшиеся на ветру волосы.
– Мои друзья – это просто люди, которые… стали моими друзьями. Натуралов на свете гораздо больше. И некоторые из них мне очень нравятся.
– О боже! – Я в ужасе уставился на него. – Ты сейчас рассуждаешь, как в одном из тех документальных фильмов, где рассказывалось про поросенка, который убежал из деревни и был воспитан гориллами.