– А я думал, – сказал я, с трудом переводя дух, – что ты у нас хороший мальчик.
Он посмотрел на меня сверху вниз. Его волосы были спутаны, губы покраснели, а глаза потемнели от страсти. В этот момент он действительно выглядел очень плохим парнем.
– А я думал, что у тебя достаточно социальной ответственности, чтобы не придерживаться стереотипов о том, будто хороших мальчиков не интересует секс.
– Еще бы! У меня охрененно высокая социальная ответственность. Просто… я не ожидал, что ты раскроешься передо мной с такой стороны.
– Этого и не должно было случиться. – Его лицо снова помрачнело. – Мы ведь договорились… о том… как будем себя вести. И нельзя было…
Я не знал, что именно он сейчас скажет, но был уверен, что не захочу это слышать. Завтра мы снова будем вести себя так, словно ничего не произошло. Но сегодня… не знаю… наверное, я слишком устал, чтобы думать обо всей этой ерунде.
– Оливер, я прошу тебя. Давай перестанем притворяться. Сегодня ты был просто потрясающим. Да что там говорить, ты всегда потрясающий.
Он покраснел.
– Я просто выполнял наши с тобой договоренности. Вот и все.
– Ну тогда ладно. Но благодаря тебе я впервые за очень долгое время чувствую себя счастливым. И я не хотел бы испортить наши отношения и вынуждать тебя на поступки, к которым ты совершенно не расположен. Просто мне… мне было важно, чтобы ты… узнал об этом, понимаешь?
– Люсьен…
– Кхм… – сказал я после очень долгой паузы, – ты будешь заканчивать эту фразу?
Он рассмеялся.
– Прости. Но я не ожидал, что ты раскроешься передо мной с такой стороны.
– Да. – Мы оба не ожидали такого друг от друга. – Я просто не привык… к такому. Когда можешь положиться на человека, который с тобой рядом, и хочешь, чтобы он тоже мог положиться на тебя.
– Если тебя это утешит, я тоже не сказать чтобы привык к таким отношениям.
– Но у тебя же было много парней?
– Да, но, – на мгновение он отвел взгляд, – мне всегда казалось, что они были мной довольны.
– Бессмыслица какая-то.
– Вот видишь, – сказал он с улыбкой, – а еще говорил, что у тебя низкие требования.
– Слушай, я просто был самокритичен. И слово «само» – ключевое.
Он наклонился и снова поцеловал меня – слегка коснулся своими губами моих губ. Обычно я так не целуюсь, но с Оливером все было иначе.
– Итак, – я немного боялся сглазить, но все равно решил задать этот вопрос, – значит, теперь мы можем целоваться?
– Если это… если ты… не возражаешь.
Я тяжело вздохнул.
– Ну, если ты так настаиваешь.
– Люсьен, я серьезно.
– Я знаю. И ты такой милый. Да, я думаю, что нужно добавить подпункт о поцелуях в наш контракт о фиктивных отношениях.
Его губы изогнулись в улыбке.
– Хорошо, завтра я составлю черновик этого контракта.
Если честно, я бы с удовольствием продолжил заниматься всякими подростковыми шалостями на диване вместе с Оливером, но мы съездили в Ланкастер и обратно, отец повел себя по отношению к нам обоим как полный придурок, и завтра утром нам, как и полагается взрослым людям, нужно было идти на работу, а перед этим неплохо было бы выспаться. К тому же у меня дома не было книг, а значит, мне нужно было как-то развлекать Оливера перед сном. А вместо этого мы вели переговоры по поводу поцелуев, хотя лично мне это занятие казалось чертовски увлекательным.
Как истинный джентльмен, я пропустил Оливера в ванную первым. Потом сам прокрался туда, чтобы почистить зубы и принять душ перед тем, как лечь в одну постель с привлекательным парнем, которого привел в свой дом. Я как раз заканчивал чистить зубы, когда заметил, что на экране все время настойчиво загораются сообщения, и не задумываясь решил их проверить. Проблема заключалась в том, что последнее время «Гугл» не так часто присылал мне ссылки на материлы о моих похождениях, поэтому я слишком расслабился и потерял бдительность. Поэтому статья: «Жить как обычный человек. Потерянный Люк О’Доннелл» Кэмерона Спенсера стала для меня неприятной неожиданностью.
«Люка О’Доннела не назовешь знаменитым, – начиналась она. – Даже имена его, так называемых «звездных» родителей скорее вызывают вопросы вроде: «Кто эти люди?» или: «Я думал, они давно умерли», чем немедленное узнавание, как это бывает в случае с настоящими знаменитостями. Когда около месяца назад я встретил Люка на одной вечеринке, наш общий друг сказал, что его отец теперь выступает в каком-то телевизионном реалити-шоу (для справки: «этого парня» зовут Джоном Флемингом, а «какое-то телевизионное реалити-шоу» – «Идеальный кандидат»). И хотя нас часто обвиняют в том, что медиакультура полностью поглотила умы людей, но ни имя его отца, ни название телешоу ни о чем мне не говорили, однако все это могло стать неплохим предлогом, чтобы завязать разговор, поэтому я решил подойти к нему и познакомиться».
Ну ладно, пока ничего страшного я не увидел, только факты. Факты об одном происшествии, случившемся со мной недавно, и о парне, который клялся и божился, что не станет ничего подобного писать. Но все равно это были только факты.
«Привет, – начал я. – Ты ведь сын Джона Флеминга, верно?
Я никогда не забуду, как он посмотрел на меня своими внимательными зелено-голубыми глазами, которые почти десять лет назад называли «призывными», и эти глаза были одновременно полны надежды, страха и подозрения. «Вот человек, – подумал я, – который знает, что такое быть никем. Но до того момента я еще не понимал, какой тяжелой может быть эта ноша. Возможно, я скажу банальность, но в двадцать первом веке слава заняла место религии, различные Бейонси и Бранджелины заполняют собой те пустоты, где когда-то царили боги и герои античности. И, как это часто бывает с клише, в них заключены лишь частички правды. Древние боги были безжалостными. На каждого Тесея, убившего Минотавра и вернувшегося домой с триумфом, приходилась своя Ариадна, оставленная на острове Наксос, и свой Эгей, бросившийся со скалы в море при виде черного паруса».
По-прежнему ничего страшного. Да так и должно быть. Набор пустых слов. Самовлюбленный треп. Вот только он говорил про мои глаза. Будь они неладны.
«В другой жизни мы с Люком О’Доннеллом могли бы даже поладить. Я довольно быстро понял, что он из себя представляет. Я увидел человека, чей бескрайний потенциал был заперт в лабиринте, названия которого он не знал. Время от времени я ловлю себя на мысли о том, сколько десятков тысяч таких, как он, живет в этом мире, – эти цифры ничего не значат для планеты, населенной миллиардами, но все равно производят внушительное впечатление. И вот все эти люди бредут по земле, ослепленные отраженным светом чужой славы, не зная, в каком направлении им двигаться и кому довериться, неся на себе бремя проклятия и благословения, полученное от божеств нашей цифровой эры и ставшее для них чем-то вроде прикосновения Мидаса.
Недавно я прочитал, что у него кто-то появился, что он пытается вернуться к нормальной жизни. Но чем больше я об этом думаю, тем меньше верю в то, что такая нормальная жизнь для него вообще возможна. Я надеюсь, что заблуждаюсь. Я надеюсь, что он счастлив. Но когда мне попадаются упоминания о нем в прессе, я вспоминаю эти странные затравленные глаза, и сомнения закрадываются в душу».
Я аккуратно положил зубную щетку на край ванны. Затем опустился на холодный пол, прижался спиной к двери и подтянул колени к груди.
Глава 31
– Люсьен? Все в порядке? – Оливер продолжил вежливо стучать в дверь ванной. Я уже не помнил, когда он начал это делать.
Я вытер глаза рукавом своей футболки.
– Все замечательно.
– Точно? Ты что-то долго там сидишь.
– Я же сказал, все отлично.
За дверью раздалось смущенное покашливание.
– Я не хочу тебе мешать, но мне немного беспокойно. Ты не заболел?
– Нет. Если бы я заболел, то сказал бы. Раз я говорю, что у меня все отлично, значит, так оно и есть.
– Но по твоему голосу я бы этого не сказал, – на редкость терпеливым и спокойным тоном заметил Оливер. – И если честно, мне кажется, ты поступаешь не очень хорошо.
– Ну вот так вот я себя веду.
Затем послышался тихий глухой удар, как будто он стукнулся головой о дверь.
– Я не хочу с тобой спорить, просто… я знаю, что сегодня произошло много событий, и если тебя что-то расстраивает, ты можешь поделиться этим со мной.
Послышался еще один удар, на этот раз громче – я стукнулся затылком о дверь сильнее, чем ожидал. Внезапная боль как будто помогла мне все прояснить. Хотя, возможно, я заблуждался.
– Я знаю, Оливер, но мы с тобой и так слишком много разговаривали.
– Если ты про сегодняшний вечер, то я… я даже не знаю, что сказать. Мне нравится, что между нами возникла какая-то связь… нравится осознавать, что я имею для тебя какое-то значение, и мне кажется, что нам с тобой не стоит ни о чем сожалеть.
– Не стоит сожалеть или просто не сожалеть – это не одно и то же.
– Ты прав. Ни ты, ни я не можем быть уверены в том, что лет пять спустя мы не решим, что это была самая ужасная идея, какая когда-нибудь приходила в наши головы. Но даже если мне потом придется жить с этим, я готов рискнуть.
Я бесцельно ковырял цемент между плитками на полу ванной.
– Просто когда ты о чем-нибудь сожалеешь, ты делаешь это в одиночестве у себя дома за чашкой чая и бутылкой джина. А когда мне приходится о чем-то сожалеть, это обычно появляется на восьмой странице Daily Mirror.
– Люсьен, я понимаю, как тебя это тревожит, но…
– Это не просто долбаная тревога. Это моя жизнь. – Мой ноготь зацепился за плитку, и от него оторвался кусок. Тут же по краю ногтя полумесяцем собралась кровь. – Ты не знаешь, каково это. Каждая глупость, которую я совершал. Каждый раз, когда меня обманывали. Когда меня использовали. Когда я проявлял малейшую слабость. Это никогда не закончится. И все будут об этом узнавать. И речь не про какую-нибудь серьезную статью, которую будешь долго и вдумчиво читать. Нет, ты пробежишь глазами эту заметку мельком в метро через чье-нибудь плечо. Или увидишь заголовок в газете, которую не станешь покупать. Или пролистаешь в ленте на своем телефоне, пока сидишь в туалете.