– Мм, – протянул я, подныривая ему под руку, – помнишь, я говорил тебе, что буду с тобой честен и откровенен насчет моих чувств и всего такого?
– Надеюсь, ты не нарочно сказал это таким зловещим тоном?
Я поежился.
– Извини. Извини. Просто голова у меня вечно полна зловещих мыслей.
– Люсьен, что случилось?
– Звонил отец. Он хочет встретиться со мной один на один, как папа с сыном.
– А ты этого хочешь?
– Не знаю. В том-то и проблема. – Я попытался пожать плечами, но в результате еще… крепче прижался к Оливеру. – Я сказал ему, что мне нужно подумать.
– Вероятно, это было мудрое решение.
– Да, немного мудрости мне не помешало бы.
Оливер водил пальцами вдоль моего позвоночника.
– Но ты уже решил, что ему ответишь?
– Пока нет. Я и хочу с ним увидеться, и не хочу. Каждый раз, когда я принимаю решение уйти, отказаться от всего этого, тихий голос у меня в голове начинает говорить: «Но у него же рак, придурок!» Я знаю, что буду идиотом, если поверю ему, и что эта встреча ничем хорошим не закончится. Но мне кажется… и сейчас, когда я это говорю, у меня тошнота подкатывает к горлу… но мне кажется, что я должен это сделать.
– Я понимаю.
Конечно, он все понимал.
– Конечно, ты все понимаешь.
– Что это сейчас было? Похвала в мой адрес или утверждение, что мое понимание является чем-то само собой разумеющимся?
– И то и другое. – Я повернулся на бок и уткнулся носом ему в шею. – То есть я принимаю как само собой разумеющееся то, что ты такой замечательный. Но это не означает, что ты перестаешь быть замечательным.
Оливер слегка откашлялся со смущенным видом.
– Спасибо. Хотя признаюсь, что я немного встревожен. Понимаю, я только раз встречался с твоим отцом, но не могу сказать, что он произвел на меня приятное впечатление.
– Кажется, ты ему тоже не понравился.
– Извини, если я доставил тебе какие-то трудности.
– Не говори глупостей. – Я оторвал нос от шеи Оливера и поцеловал его. – Ты мне доставляешь только радость. И я не уверен, что смог бы влюбиться в человека, который хорошо ладил бы с Джоном Флемингом.
– И все же я боюсь, что сжег мост, который не следовало сжигать.
– Это был мост из дерьма, Оливер. И я пока не уверен, на какой стороне этого моста хотел бы находиться.
– Понимаю, мне не нужно об этом говорить, – сказал он через некоторое время, – но я не хочу, чтобы он опять причинил тебе боль.
Я выгнул шею и посмотрел на Оливера таким пристальным взглядом, который можно вынести, только если вы оба лежите в постели почти полностью голые.
– И этот шанс довольно велик, правда?
– Я повторюсь, пускай это и очевидная вещь, но я не хочу, чтобы ты страдал.
– Я и сам не горю таким желанием. Просто мне кажется, что теперь… даже если что-то пойдет не так, ничего страшного не случится. Меня это не уничтожит.
– Как ни странно, – криво усмехнулся он, – меня это обнадеживает.
На следующий день, сидя на только что застеленной кровати Оливера, я поймал себя на мысли, что, возможно, немного преувеличил, когда утверждал, что меня это не уничтожит. В объятиях моего то ли фиктивного, то ли настоящего парня я чувствовал себя замечательно. Но теперь все было иначе. Однако у меня все же хватило духа собраться с силами и позвонить Джону Флемингу по телефону, который его люди прислали моим. То есть мне. Я и был «моими людьми».
– Джон слушает, – прорычал в трубку отец с уверенностью человека, который не сомневался, что он был самым важным и значительным Джоном на свете.
– Эм. Привет. Это я.
– Кто я? Сейчас неподходящий момент. Я должен ехать на съемки.
– Я – это твой сын. Тот, которого ты попросил перезвонить тебе.
– Да, да, я сейчас. – Ой, так он, получается, не со мной, выходит, разговаривал? – Люк, что случилось?
– Я звоню тебе, чтобы сказать…
– Да. Нет. Замечательно, спасибо. Мне очень нравится. – Он все еще разговаривал с кем-то другим.
– Послушай, – сказал я, – если хочешь встретиться, то я могу найти время на неделе.
– Да, я с радостью. Как насчет среды? Ты знаешь «Полумесяц» в Камдене?
– Не знаю, но могу загуглить.
– Давай встретимся там в семь. Джейми, я уже иду.
И он отключил связь. Если бы я был суеверным, то решил бы, что его финальная фраза, обращенная к другому человеку, была не самым лучшим знаком, но теперь у меня возникло ощущение, что я взял на себя некоторые обязательства. И должен пойти на встречу с Джоном Флемингом. Моим отцом. Один, без Оливера. Чтобы, возможно, отец извинился передо мной за то, что когда-то меня бросил.
Только он вряд ли это сделает, не так ли?
Моим первым порывом, следуя выработанной за многие годы привычке… и кстати, о какой именно привычке идет речь? Пять лет назад я гулял ночи напролет, напивался до отключки и трахался со всеми подряд. Шесть месяцев назад я приходил к себе, напивался и забирался под теплое одеяло. Сейчас же я просто хотел быть с Оливером.
И мое желание было вполне осуществимо, ведь так? Потому что он сейчас находился внизу.
К нормальной здоровой жизни или хотя бы к ее подобию не так просто было привыкнуть.
Я застал Оливера за кухонным столом, где он упаковывал в подарочную бумагу огромную коробку «Счастливых бегемотиков» от «Киндера».
– Поверить не могу, – сказал я, – что когда-то считал тебя скучным.
Он посмотрел на меня подозрительным взглядом, словно хотел спросить: «Ты что, пытаешься оскорбить меня?»
– И что же тебя заставило изменить точку зрения? То, что я уделяю внимание не только содержимому подарка, но и его внешнему виду?
– Оливер, это был не сарказм. Но ты действительно приятно удивил меня, потому что я не ожидал увидеть сегодня нечто подобное.
– Я упаковываю подарок. Что в этом такого необычного?
– Ты ведь не собираешься, как в «Реальной любви», бросать палочки с корицей на упаковку дешевого немецкого печенья.
Он слегка откашлялся.
– Итальянского.
– Что?
– Это итальянская продукция.
– Разве «Киндер» – не немецкая компания, которая делает лакомства для детей?
– Да, компания немецкая, но находится она в Италии.
– Я так рад, что мы с тобой обсуждаем эту невероятно важную тему. – Я уселся напротив него. – Что. Ты. Сейчас. Делаешь?
– Это для дня рождения Дженнифер.
– Ах да, – убедительно кивнул я. – Про день рождения я помню.
Он посмотрел на меня тем раздраженным взглядом, которым хотят дать понять, что не разочаровались в тебе только потому, что хорошо тебя знают и переживают за тебя, а не потому, что с самого начала не возлагали на тебя особых ожиданий.
– Как твой отец?
– Как обычно. Ведет себя как полный ублюдок. – Я стал рассеянно крутить в руках вазочку, в которой Оливер недавно заменил цветы. – Да, я пытаюсь хоть как-то наладить с ним отношения, но, если честно, мне не хочется это обсуждать.
– Тебе и не нужно. Я даже пойму тебя, если ты не пойдешь со мной сегодня на вечер.
– Нет. Я хочу пойти. Хотя бы ради того, чтобы посмотреть на лицо твоей подруги, когда она поймет, что ты купил ей в подарок пятьсот вафелек, отдаленно напоминающих бегемотов, наполненных субстанцией, отдаленно напоминающей шоколад.
Он возмущенно заморгал.
– Это не шоколад. А молочно-ореховый крем. И я всегда дарю ей их.
– И вы после этого по-прежнему остаетесь друзьями?
– Она их любит. Это вроде как наша традиция.
Я провел пальцами ноги по его голени.
– А я-то думал, что ты слишком… взрослый, чтобы соблюдать такие дурацкие ритуалы при выборе подарков.
– Мне кажется, ты скоро поймешь, что я могу быть не менее эксцентричным, чем ты, Люсьен. – Он с гордым видом прикрепил веточку лаванды к своему изысканному шедевру. – Когда мне этого хочется.
– Да, но мне казалось, что натуралам уместнее будет подарить… ну не знаю… несколько бутылок вина. Ну или подставку для тостов.
Он закрыл рукой рот, то ли от ужаса, то ли чтобы сдержать смех.
– Люсьен, ты работаешь с гетеросексуалами. Твоя мать – гетеросексуалка. И Бриджет тоже.
– Да. И я всегда покупаю им вино.
– Но, – он погрозил мне пальцем, – пожалуйста, ответь на мой вопрос честно: ты ведь ни разу не дарил им подставку для тостов?
Я немного сполз со своего стула и едва не соскользнул на пол.
– Понимаешь, я… я в панике. Да, у меня есть знакомые натуралы. Но я не имел обыкновения проводить время в большой компании натуралов. И мне страшно.
– И что, по-твоему, они могут с тобой сделать? Посадят тебе пчел на лицо?
– Даже не знаю. Что, если я им не понравлюсь? И они решат, что тебе лучше было бы встречаться с женщиной или с другим геем, который окажется лучше меня?
– Люсьен, они мои друзья. И они будут счастливы за меня, если я сам буду счастлив.
Я пристально посмотрел на него.
– А ты… ты счастлив? Я делаю тебя счастливым? Правда?
– Ты же знаешь, что это так. Только не надо в их присутствии говорить о подставках для тостов. Не то они подумают, что ты немного странный.
Итак, у меня появился новый повод для переживаний.
– А о чем мне с ними вообще разговаривать? Я не интересуюсь никаким спортом.
– Они по большей части тоже. Дженнифер – адвокат-правозащитница и обожает бегемотов. Питер – иллюстратор детских книжек и обожает Дженнифер. Они обычные люди. Я уже давно их знаю. И они точно никогда не будут угрожать мне, что перестанут со мной общаться, если я не смогу им сказать… сказать… – Он сделал долгую паузу и нахмурился. – Я хотел сейчас процитировать какую-нибудь фразу из выпуска спортивных новостей, но, как видишь, ничего не смог вспомнить.
– Значит, я просто сморозил глупость, – вздохнул я.
– Да, но тебя можно понять. К тому же ты в этот момент был таким очаровательным.
– Наверное, – признался я, – я так зациклился на их гетеросексуальности, потому что… эти люди очень важны для тебя. И я не хотел бы ничего испортить.