– Жаль, что снега так мало, - вырвалось у меня.
– Утром, когда ты спала, а мы уже проснулись, все было в снегу! – восхищенно заметила Мэри. – Раньше, когда отец… - тут она заметно погрустнела и опустила глаза, но заметив мой взгляд, снова натянула улыбку и продолжила: - там, раньше, когда было много снега, мы с отцом строили из него крепости.
– Все будет хорошо. Как только он найдется, все будет как раньше.
– К тому времени я могу уже быть в королевской летней усадьбе. Там начинают обучать фрейлин, - ее голос менялся, когда она говорила о своем будущем при дворе.
– У нас может не получиться этот план, милая, и тогда мы просто будем жить вместе дома, - я сказала это ни с радостью, ни с сожалением, совершенно бесцветно, чтобы она не захотела угодить мне и выказать свою радость или горе лишь бы мне было приятно.
Это ее спутало. Я давно замечала, что девочка, по сути, не имеет своего крепкого мнения. Скорее всего, ее долго и настойчиво программировали на это. И теперь она просто не знает, что может быть и ее решение. Она, такая мягкая и теплая, ластилась к Полианне, считая ее своей матерью, а в ответ получала мало любви и ответного тепла.
– Я не знаю, мамочка. Увидим со временем, правда?
– А ты обрадовалась бы, если бы узнала, что ты точно не поедешь к принцессе?
– Даже не знаю, но чем тогда я буду заниматься и как жить?
– С нами, с Гарри. А потом выйдешь замуж за любимого человека и у тебя будут свои дети.
– Да, я бы их любила, и все время обнимала, - она замолчала, посмотрела на меня, а потом добавила: - как ты меня.
– Да, так и будет. Посмотри на Дэйзи, милая. Она осталась навсегда одна, а ее подруги, которым королева подобрала мужей, вышли замуж не за тех, с кем хотели бы быть, а за тех, за кого пришлось выйти замуж.
– Мне жаль Дэйзи, ведь до нас ей даже поговорить не с кем было, а сейчас она то и дело обнимает меня, - завершила нашу беседу Мэри, и я поняла, что до нее дошло то, что я хотела сказать – нужно рассматривать не только ближайшее будущее при дворе, но и жизнь, когда блеск и устроенность закончатся, когда ее спишут со счетов. Конечно, она не знала о планах Полианны и Филиппа.
Поход по подругам Дэйзи вымотал меня сильнее, чем тяжелый труд. Лучше бы я все это время, несмотря на кашу под ногами из растаявшего снега, ходила по лесу и рвала с дубов кору. Утром, кроме завтрака, Дэйзи отмачивала мои руки в растворе, чем-то похожем на нашатырь. Запах был не такой резкий, но уж больно походил на тот, который я знала с детства. Мать с его помощью мыла окна. Нужно присмотреться к местной химической промышленности, может и для себя что-то полезное найду.
Дома, в которых нас с нетерпением ждали, были великолепны: в каждом небольшой сад перед усадьбой, высокое крыльцо, не меньше двух этажей и не меньше двухсот квадратов каждый этаж. Кухни тут были просто огромными. У хозяек были дети и внуки, но у тех были уже свои дома, и усадьбы выглядели пустыми, выцветшими, как и глаза их хозяек.
Мэри после нашего разговора стала более внимательной, словно искала подтверждение моих слов. Даже в их беседе с хозяйками домов я слышала ее вопросы: почему в доме так тихо, вы совсем одна живете, к вам приходят гости, а где ваши внуки.
Думаю, она, наконец, увидела и минусы той жизни к которой была готова, не зная всех «прелестей».
Я перемеряла кухни, делала наброски плит, которые никак уже не передвинуть, потому что вся печь соединена была с системой дымоотвода. Да и стояли такие плиты прямо в центре кухонь.
На своих рисунках я ставила номера, планируя на следующий день спросить у Дэйзи имена хозяек, потому что все равно забыла бы, ведь представлялись они именами, состоящими из трех, а некоторые из четырех слов. Такую «пышность» очень хорошо описывала Фаина Раневская, и говорилось там о части тела любого павлина.
Мэри была центром этого апокалипсиса из кружев и ароматов душных духов, множества закусок и целого полка служанок. Она знала, что нужно делать и, благодаря моей маленькой обезьянке, я была в их кухнях одна. Девочка, выросшая с бывшими бездомными, могла перещеголять любую блистательную милашку из придворных, а Дэйзи еще лучше огранила наш алмаз, добавив ей грации и придворных фишек, вроде актерского искусства, умения читать по голосам, танцев.
– Кора, простите, что беспокою, вы сами это рисуете? Ну, кухни ваши… Наша хозяйка столько много говорила со своими подругами о них. Я случайно услышала, - я обернулась, оторвавшись от блокнота. Передо мной стояла служанка – девочка лет шестнадцати. Я подняла брови, собравшись спросить, что именно ей интересно.
– Я горничная Эвити, - она моментально присела, опустив подбородок и понимая, видимо, что совершила ошибку, решившись заговорить с корой, опустила глаза.
– Я Полианна. Да, я сама придумываю кухни. Рисую их, а мои мастера делают, - я подошла к ней и показала набросок.
– Где вы научились? – все еще очень аккуратно спросила она.
– Я не училась. Сама, - ответила я и улыбнулась. – Не бойся. Я тебя не виню за вопрос. Почему тебе это интересно? Это третий дом, но ко мне еще никто не подходил с подобным вопросом, - еще более дружественно добавила я.
– Я бы хотела показать вам то, что делаю. Может быть у меня получится что-то, и я смогу как вы? – с надеждой в голосе ответила та.
– Конечно, дорогая. Показывай! – настояла я, и она убежала, на ходу прошептав «минутку».
Она знала, что нужно делать и, благодаря моей маленькой обезьянке, я была в их кухнях одна. Думаю, она специально изменила тактику, ведь в первый раз я даже и не услышала, как она вошла в кухню, а всю обслугу хозяйка вывела на нужное мне время.
– Вот, - она протянула мне стопку бумаг. Замятые уголки, некоторые чем-то залиты, а половина и вовсе, складываются в трубочку, сколько бы она их ни разглаживала. Видимо, так хранила, а папки нет вовсе.
– Не стесняйся, я просто посмотрю, мне очень интересно. Не встречала здесь еще девушек, которые рисуют, - ответила я и укусила себя за язык.
– А в вашем городе рисуют? – ее глаза загорелись надеждой.
– Тоже нет. А может они просто прячутся? – попыталась я перевести разговор в шутку, принимая ее бумаги. И остолбенела, просто кинув на них взгляд.
Мы рисовали эти чертовы головы, мускулатуру и прочих лошадей еще в институте, это нужно было для умения передать объем, тени, но я никогда не планировала писать портреты! На бумагах были именно они. Одним карандашом она передавала не только то, что видела: движение ветерка в волосах, блик от воды в зрачке. Она передавала эмоции, чувства, она передавала очень сложное сочетание сиюминутных мыслей модели.
– Они позировали тебе?
– Что? – переспросила она.
– Когда ты их рисовала, они очень долго сидели перед тобой?
– Нет, вы что, кора. Кто будет сидеть передо мной! Я видела их только несколько минут, а то и еще меньше, - с некоторым испугом ответила она, и потом добавила, вновь опустив голову: хозяйка отправляет меня забрать ее вышивку от сестры, я прохожу через парк и всегда присаживаюсь там на минуту возле людей, которые выглядят не как все. А вечером, когда все спят, я прихожу в кухню, и рисую их.
– По памяти? – я чуть не выронила рисунки на пол, у меня даже руки затряслись от эмоций, которые бушевали сейчас внутри. Какая-то гордость за эту незнакомую девочку, за то, что я ее просто знаю.
– Я вспоминала, да.
– Держи, вот адрес мастерской. Приди туда в выходной или в любое время, когда сможешь. Я дам тебе другую работу, милая. Обещаю. Только хозяйке не говори, что переходишь ко мне, поняла? – я прошептала, протянув ей обрывок из моего блокнота, на котором нацарапала адрес с описанием постройки, и имя Гарри и мое.
После четвертого дома я поняла, что сил больше нет. Попросила Дэйзи извиниться за меня, обняла Мэри и вышла на улицу. В голове было только дно – рисунки Эвити – эти лица, полные жизни и человеческих чувств. Сильных и настоящих.
День клонился к вечеру, и, похоже, снова собирался пойти снег. Небо налилось тугими бело-серыми облаками, как полотна, готовые лопнуть через несколько минут и вывалить на землю хорошую порцию снежинок.
Я быстро поймала коляску, и даже не пришлось идти на центральную проездную улицу. К этим домам то и дело подъезжали извозчики, высаживая нарядных мужчин. Я улыбнулась, подумав, что это очень похоже на современные спальные районы из моего прошлого. Вечерами в их сторону двигались сотни такси – привозили с работы людей. Интересно, как там дела сейчас?
Когда мой тарантас остановился у мастерской, из двери выглянул Рони. Он не узнал меня в этом новом пальто, иначе, уже бросился помогать мне выйти из него.
Я привезла каких-то сдобных булок, что удалось купить в пекарне по пути. Мне казалось, что здесь все сидят впроголодь пока меня нет, но как только я открыла дверь, в меня окутал запах свежей выпечки.
– Вижу, с кухней вы справляетесь? – с порога обратилась я к мальчишкам, которые кашеварили у плиты. Один из них как раз вынул один за другим хлеба.
– А-а, такое он ни за что не научится печь, - Рони, увидев в сумке, которую тут же отобрал у меня, булочки и мотнул головой в сторону Дина.
– Чего? Булки? Да запросто, только сахару в них добавить надо, и заместо воды – молоко! – почти закричал на него Дин.
Я поразилась тому, что парнишка, выросший на улице, много знает о выпечке. Надо присмотреться к нему. Может, ему вовсе нечего делать тут с досками, и он зарывает в опилки свой талант. В черт-те какой печи у него выходит великолепный хлеб.
– Полка-а! – с лестницы мне навстречу летел Гарри.
– Дорогой мой, у меня были очень важные дела, и теперь у Артура, да и у вас, снова есть работа, и уже не бесплатно, а за деньги. Я привезла аж четыре чертежа. Первый и второй я сейчас опишу понятнее, а остальные уже завтра. Побуду с вами сегодня допоздна, - обнимая его я говорила все не только Гарри, но и Артуру, который с нетерпением ждал работы. После моих слов парни воспряли духом.