Эдриан уже успел устроиться на единственном кресле, которое оставалось свободным, и слегка постучал по потертому красному подлокотнику, приглашая меня присесть. Я предпочитаю остаться на ногах.
Откуда-то со стороны кухни доносится громкий жужжащий сигнал. Дайдре выскакивает из гостиной, на ходу бросив мне через плечо, что Теренс пошел в соседний магазин купить подходящего белого вина и должен вернуться минут через пять.
В комнате есть еще одно кресло, и в нем сидит Кэгни Джеймс. Я торопливо отворачиваюсь, стараясь не показать, как сильно нервничаю. Возле камина стоит мужчина в безупречном костюме. Его лицо кажется знакомым, но я никак не могу вспомнить, где его видела. Я машинально поправляю одежду, одергивая так, чтобы не были заметны жировые складки. Правда, теперь никаких складок на моем теле нет, и одергивать одежду совсем не обязательно. На мне кроваво-красное шелковое платье длиной по колено, очень простое и прекрасно скроенное, с округлым вырезом и рукавами по локоть. Туфли у меня коричневые, а колготки я не надела, потому что сегодня и без того очень жарко.
Присутствующая в комнате семейная пара представляется: Кристина и Питер Глоуминг, родители Габриэлы и Поппи. У Кристины Глоуминг хрупкое телосложение и одновременно заметно выпирающий животик. Рост не больше пяти футов и двух дюймов. Она спрашивает, не принести ли мне чего-нибудь выпить. Я благодарю ее за предложение, и миссис Глоуминг идет на кухню. Сначала я думала отказаться от спиртного, потому что алкоголь удвоит количество калорий, которые придется проглотить за ужином; затем, немного подумав, решила, что вряд ли смогу пережить сегодняшний вечер на трезвую голову.
Надеюсь, Кристина не задержится слишком долго. Спиртное – это именно то, что сейчас нужно. Я стою посреди гостиной, на глазах у Эдриана, и Кэгни Джеймса, и Питера Глоуминга – сухощавого мужчины с дряблой кожей, чересчур длинной шеей и в очках с металлической оправой. Незнакомец, который стоит у камина, представляется, как Кристиан Лори. Он объясняет, что пришел сюда вместе с Кэгни. Его лицо не зря показалось мне знакомым. Он владеет магазином «Королева экрана», где я обычно беру напрокат видеокассеты. Кристиан очень тепло мне улыбается, а я не понимаю – если он действительно такой милый, то как они с Кэгни могли стать друзьями? Тут мне приходит в голову, что Кэгни, по всей видимости, голубой. Эта мысль почему-то злит. Ну, и что там доктор навыдумывал насчет взаимного сексуального притяжения?
Я смотрю на Кристиана, который тоже бросает на меня любопытные взгляды. Конечно, он помнит, что еще год назад я была гораздо толще, чем сейчас. Он наверняка расскажет об этом Кэгни Джеймсу при первой же возможности. Мне не хотелось бы, чтобы Кэгни знал о моих проблемах с весом. Я оглядываю комнату еще раз и убеждаюсь, что все присутствующие отличаются стройным телосложением. Единственное, что несколько портит картину, это выпирающий животик Кристины Глоуминг – результат двух выношенных детей, возраста и недостатка физических упражнений. Таким образом, в комнате нет ни одного человека с избыточным весом. Не сомневаюсь, что мистер Джеймс сегодня вечером непременно отпустит какую-нибудь шуточку по поводу толстяков.
Детей усадили ужинать на кухне, за отдельный стол. Дайдре и Кристина по очереди ходят туда, чтобы приглядывать за малышами. Когда одна из них бесшумно возвращается в гостиную и садится на место, другая тут же мягко поднимается со стула и уходит на кухню. Судя по доносящимся оттуда звукам, дети получают от ужина гораздо больше удовольствия, чем взрослые. Я так ни разу и не посмотрела Кэгни Джеймсу в глаза и за весь вечер сказала ему только «здрасьте» – когда пришла. За стол меня усадили между Питером Глоумингом и Теренсом Тернболлом, хозяином дома. Я поворачиваю голову то к одному, то к другому и стараюсь по мере сил участвовать в их беседе то о телефонных линиях, то о местных школах, то о телефонных линиях в местных школах. Дайдре – когда она не на кухне с детьми – сидит рядом с Питером. Ее муж Теренс сидит напротив. Я заметила, что он уже несколько раз подмигнул ей и слегка улыбнулся. Кэгни Джеймс сидит между Дайдре и Кристиной. Поскольку они по очереди убегают на кухню, у Кэгни всего одна собеседница – то Дайдре, то Кристина, – и каждая из них все свое время уделяет только ему. Я вижу, что мистера Джеймса это смущает. Он бы предпочел, чтобы дамы или одновременно сидели за столом разговаривали друг с другом, или обе ушли на кухню и занимались детьми. По правую руку от Кристины сидит Эдриан, однако она разговаривает только с Кэгни, а Эдриан разговаривает только с Кристианом. Последние двое проводят время лучше всех: весело болтают, оживленно жестикулируют и время от времени негромко смеются. Я даже начинаю немного ревновать.
Дугала я не видела с того самого момента, как он выглядывал из-за двери, и должна признаться, для меня это самое настоящее облегчение.
Наконец Теренс встает из-за стола и тоже отправляется на кухню, а Дайдре убирает пустые тарелки из- под первого блюда. На первое она подавала лосося с морскими водорослями и жареными креветками.
Пару минут спустя Теренс возвращается в гостиную, ведя Дугала за маленькую, перепачканную в еде ручку. Все разговоры тут же прекращаются.
Дугал идет за отцом, не сопротивляясь, однако глаза на присутствующих не поднимает.
–Дугал хочет поздороваться с гостями и показать всем, какой он большой и храбрый мальчик, – говорит Теренс.
Ребенок не поднимает голову, продолжая смотреть не на нас, а на свои светлые ботиночки. Кристиан судорожно втягивает носом воздух. Я поворачиваюсь к Кэгни и вижу, что он смотрит в тарелку, напуганный не меньше моего.
–Дугал, – продолжает Теренс, – познакомься. Вот это у нас Санни, а вот это Кэгни.
Дугал поднимает голову, смотрит сначала на меня затем на Кэгни и снова упирается взглядом в свои ботинки на липучках.
У меня в горле образуется огромный комок. Я громко сглатываю его, а Кэгни, услышав этот звук, поворачивается ко мне. Дугал нас явно не узнал. Тем лучше для ребенка.
– Думаю, это хорошо, что он вас не помнит, – говорит Теренс таким трагическим шепотом, что соседи услышали бы его даже в том случае, если бы не сидели за столом, а находились у себя дома.
Дугал снова поднимает голову и смотрит на отца, которого не оказалось рядом в тот самый момент, когда мальчик больше всего нуждался в защите. Трудно сказать, кого это ранит сильнее – отца или сына.
–Ну что ж, молодой человек, – торопливо поднимается Дайдре, – полагаю, вам пора спать.
Она берет сына за руку. Дугал тут же отпускает руку отца.
–Пожелай гостям спокойной ночи, – просит Дайдре.
–Спокойночи... – шепчет Дугал.
–Поцелуй Санни на прощание, – неожиданно предлагает Теренс, и я слышу, как Кристиан снова судорожно вздыхает.
–Господи Боже, не надо! – восклицаю я.
Все присутствующие поворачиваются в мою сторону.
–Я хотела сказать, что он меня совсем не знает. Зачем заставлять ребенка целовать незнакомого человека?
Дайдре улыбается мне и уводит сына из гостиной, стараясь не встречаться глазами с мужем. Теренс, бормоча что-то невнятное, опять садится за стол.
–Кто-нибудь хочет еще вина? – спрашивает хозяин дома и поднимает бутылку белого, за которым бегал в магазин перед нашим приходом.
Все присутствующие как по команде протягивают свои бокалы.
Последующие два часа мы добровольно и осознанно налегаем на выпивку, в каком-то всеобщем отчаянии решив, что опьянение пойдет нам сейчас только на пользу. Несмотря на сильный туман в голове, я чувствую облегчение. За столом почти никто не разговаривает. Только Кристиан выдает по одному предложению примерно раз в десять минут. В паузах он, по всей видимости, тщательно формулирует очередную мысль, стараясь не перепутать слова, и только потом доносит ее до слушателей, которые даже не пытаются ему ответить.
–Знаете... Хотор ведь была богиней любви... и одновременно веселья...
Закончив фразу, Кристиан вздыхает – так тяжело, как будто в высказанной им мысли заключается столько несчастья, что хватило бы на целую жизнь. Его подбородок соскальзывает с ладони и резко падает вниз, потом дергается вверх. Зазевайся Кристиан хоть на секунду, и его нижняя челюсть врезалась бы в столешницу и разбилась на тысячи крохотных осколков.
–Очень подходящее сочетание, – говорит Кэгни.
Сложно сказать, действительно ли он пьян или только притворяется, но его тон стал еще агрессивнее, чем прежде, а манеры сделались вдруг подозрительно любезными. Будто он силится намекнуть о чем-то присутствующим и одновременно надеется, что никто его все- таки не поймет.
Проходит минута. Все молчат. Наконец Кристиан спрашивает скучающе-пьяным голосом:
–В каком смысле подходящее?
–В таком, что любовь – это не более чем шутка.
Кэгни говорит так же отрывисто, как прихлебывает виски из небольшой бутылки, которая самым чудесным образом появилась на столе около получаса назад.
Она словно возникла прямо из воздуха. Я даже подумала, что сейчас мистер Джеймс достанет оттуда же носовой платок, букет искусственных цветов и белого кролика. Разговаривая, он выстреливает словами, как пулями. Не понимаю, как он вообще живет? Как он делает покупки, наклеивает марки на конверт, заправляет машину бензином, разговаривает с матерью или домработницей? Неужели он делает все это с такой же яростью?
–А чем вы занимаетесь, Джеймс? – спрашиваю я. – То есть, мистер Джеймс. Кэгни Джеймс. Чем вы занимаетесь?
Я по-детски хихикаю над своей оговоркой и тут же чувствую, что мое лицо приобретает крайне суровое выражение. Наверное, сейчас я выгляжу, как человек, старательно притворяющийся серьезным.
–Я управляю агентством, – тихо отвечает Кэгни, обращаясь не ко мне, а к столу.
–Каким? – спрашиваю я. – Модельным?
Мистер Кэгни Джеймс уже несколько минут сосредоточенно разворачивает свой носовой платок, а затем снова его сворачивает. После моего вопроса он поднимает глаза, а его пальцы застывают в воздухе.