— Но в существование Габриэля ты не веришь?
— Не знаю, детка, честное слово. Твой рассказ звучит очень правдоподобно. А не встретиться ли мне с этим ангельским малым?
София молчала, размышляя о контактах Габриэля с другими людьми. Прежде ей в голову не приходило, что такие встречи возможны. Секс убедил ее, что Габриэль физически реален хотя бы отчасти, но она догадывалась, что в отношении целого это не так Он покоился на изнанке ее век Его присутствие было не только физическим, но и эмоциональным. И София понимала: если она не сможет предъявить Габриэля — или если Бет не сможет его увидеть, — то ее безумию, в котором Бет ей до сих пор великодушно отказывала, найдется подтверждение.
София колебалась с ответом, опасаясь назначить встречу, которая не сможет состояться. Сожалела, что Габриэля здесь нет, он бы помог ответить на вопрос Бег, но, увы, он не джинн из бутылки, всегда готовый к услугам. Кроме того, в данном случае речь шла о желании, а не о нужде, и София подозревала, что для Габриэля доказательство его существования не столь необходимо, как для нее. Опять же, в глубине души София сомневалась, хочет ли она делить Габриэля с кем-то еще. Да, он способен убедить Бет в честности Софии, но с того момента он перестанет принадлежать только ей.
Бет смотрела на подругу, ожидая ответа, уютная тишина превращалась в неловкое молчание, и когда уже стало совсем невмоготу, Софию спас громоподобный крик обоих младенцев. Трудно сказать, кто заорал первым, но было очевидно, что прекращать они не собираются. Спасение стихийным бедствием.
Три четверти часа Бет и София успокаивали близнецов как умели, но тщетно, и в конце концов Бет предложила отнести детей в родительскую постель.
— Не знаю, поможет ли, но когда мы с Питом ложимся и кладем их посередке, они умолкают. Правда, не всегда. Давай попробуем а?
София была от души благодарна красным, сердитым, орущим существам за то, что они ее выручили в весьма щекотливой ситуации, она могла бы мириться с этим избавительным воем еще минут сорок пять, но, увидев, что Бет полностью переключилась с роли терапевта на материнскую модель поведения, сообразила, что в ближайшее время они к вопросу о ее психической нормальности не вернутся. Женщины поднялись наверх с детьми на руках. Полуденное тепло, послевкусие трудного разговора, медленно затихавший детский крик в конце концов уморили все четверых.
Уже засыпая, Бет вспомнила, о чем еще она собиралась спросить Софию, и пробормотала сквозь склеенные слюной губы:
— Этот парень, твой ангел… вы опять этим занимались?
— Угу, — задремывая, промычала София.
— И как он?
Не открывая глаз, София улыбнулась:
— Бет… он потрясающий.
— Скажи еще, божественный, — пошутила Бет.
— Да, блин, просто чудесный.
Обе захихикали, соскальзывая в сон, но Бет добавила:
— Что ж, если он хорош в постели… Пусть он даже порождение твоей безумной фантазии, но, полагаю, физическое удовольствие ты все равно получаешь. Похоже, реально тебе повезло больше, чем многим другим.
Пит, явившись час спустя, обнаружил в своей постели спящих Бет, Софию и младенцев посередке. Кого Пит не увидел, так это Габриэля. Тот, положив прохладные ладони на головы возмущенных близнецов, стерег их сон и покой.
Двадцать пять
София взяла курс на запад, сочиняя и шлифуя свое откровение по пути. Сжевала отвратительный бургер в поезде, заела его большой плиткой шоколада, подумала, не поблевать ли на остановке, но решила продержаться до родительского дома. Дверь открыла мать, встречая распахнутыми объятиями свет в ее окошке, плод ее чрева, — София промчалась мимо в туалет. Будь это мыльная опера, мать сразу бы догадалась: скоро она станет бабушкой. Сью же решила, что ее сокровище страдает от последствий вчерашней вечеринки, и снисходительный папаша, не успела София спуститься на кухню, проворно смешал «Кровавую Мэри», дабы поставить ненаглядное дитя на ноги — на идеально оттянутый носочек София опустошила стакан и уж потом сообщила о ребенке. Сью и Джефф ошалели от счастья — а как иначе, — разволновались, засуетились, скрывая естественное родительское беспокойство. За спиной у Софии они обменивались встревоженными взглядами, радостно улыбались, когда она поворачивалась к ним лицом, — к вечеру беззвучная тревога медленно трансформировалась в подернутую алкогольной дымкой панику.
София сидела в саду, все более дичавшем по мере того, как смягчался родительский нрав. Деньги и появившийся досуг постепенно оторвали Сью и Джеффа от корней старой доброй Англии — штокрозы и наперстянки сменила буйная, своевольная поросль. Среди цветов-самосевов настырно пробивались дикие травы, в самом сухом углу — испанские суккуленты, в самом влажном — новозеландский папоротник. Зеленый, пышный, изумительный сад. София вытянулась в старом полосатом шезлонге, разлеглась на воспоминаниях о школьных каникулах, якобы наслаждаясь вечерним солнышком, на самом деле прячась от родительской растерянности. Она деликатно предоставила им время свыкнуться с новостью, разработать план совместных действий. София давно поняла, что лучше всего отец и мать функционируют в тандеме, а кроме того, когда они разберутся между собой, ей работы значительно поубавится.
Сью и Джефф прятались на кухне. Крашеные неказистые плетенки давно исчезли, уступив место более современному икейному декору; команданте Че, однако, по-прежнему с вызовом смотрел на сад со стены над буфетом, доставшимся Сью от матери. Теперь он гневно взирал на загубленные надежды из новой рамки; уголки, разъеденные кнопками, ради приличия обрезали. За последние двадцать лет ни Сью, ни Джефф не потрудились вникнуть в его политические взгляды, потому Че удалось остаться идеальным кухонным революционером, сколько бы по Каналу-4 ни показывали документальных фильмов, снятых с целью прикончить этот славный персонаж.
Еще шампанского для будущих бабушки и дедушки, новая порция оздоровительного сиропа из шиповника для Софии. Она пока не изложила историю зачатия — и сомневалась, что решится на это, — потому не видела смысла объяснять, что Габриэль разрешил ей пить сколько влезет, без всякого ущерба для ребенка. В данный момент родители вряд ли сумели бы адекватно воспринять информацию об ангельской заботе. София покорно выслушала упрек отца: какая неосторожность с ее стороны хлебать «Кровавую Мэри». Сколько Сью вылакала, когда была беременна, дочь уточнять не стала, но пила столько, сколько хотела. То есть ничего. Родители последовательно и неуклонно надирались. Молодое поколение в сумрачном Гластонбери всегда выбирает пепси — кому-то же надо оставаться трезвым.
На кухне Джефф подлил джина в полупустой бокал Сью:
— Она сказала тебе, кто отец?
— Нет, даже не заикнулась. А тебе?
— Вряд ли она станет откровенничать со мной.
— Почему?
— Об этом девочки обычно говорят с матерями.
Сью покачала головой и посмотрела в окно на свою прекрасную дочь — длинные конечности свисали с шезлонга. Ей привиделась София, спящая в этом же шезлонге двадцать пять лет назад, закутанная с головы до ног, как монахиня, в полотенца, ее нежную детскую кожу берегли от летнего каникулярного солнца.
— Не знаю, Джефф. Я не знаю, о чем обычно говорят матери с дочерьми. Со своей матерью я в жизни по душам не разговаривала. Я пыталась расспрашивать Софию о ее путешествиях.
— Я тоже.
— Знаю. Выходит, это не специфически женский разговор. Когда она сказала, сколько денег она зарабатывает танцами… я не нашлась что ответить. А ты? — Джефф пожал плечами, Сью продолжила: — Так я и думала. Она знает, что мы не хотим об этом говорить, какая уж тут задушевная беседа.
— Но в прошлый раз, когда она приезжала, вы с ней болтали без умолку.
— Она спросила, почему мы бросили курить травку, когда ей исполнилось три.
— И что ты ответила?
— Ты нашел наконец приличную работу, а после травки в семь утра вставать тяжеловато.
— Верно.
— Верно. Но у меня сложилось впечатление, что она ждала чего-то большего.
— Например?
— Понятия не имею. Честное слово, я понятия не имею, о чем матери говорят с дочерьми. Меня никто этому не учил. Я только знаю, о чем мы с Софией не разговариваем.
Джефф опорожнил бутылку в свой бокал и полез в холодильник за следующей.
— О чем же?
— О шрамах у нее на запястьях и ногах. Почему она рассталась с Джеймсом. О всех парнях, с которыми она встречалась до Джеймса. Почему она уехала от нас так рано. Почему на нее до сих пор нападает страх, когда она идет в магазин…
— Что на нее нападает? С чего ты взяла?
— Ее подруга Бет сказала мне на праздновании прошлого Рождества. Ну та женщина из Австралии, гречанка, помнишь? Она поинтересовалась, знаю ли я, когда это началось.
— А ты знаешь?
Сью покачала головой:
— Я даже не знала, что с ней такое бывает. Она никогда ни словом не обмолвилась о приступах страха. Мне только известно, что она не любит ходить по магазинам. Ну и последняя, самая главная тема для неразговора: почему София ненавидит нас за то, что мы хотели сделать из нее балерину.
Джефф хлопнул дверцей холодильника скорее в испуге, чем от возмущения.
— Что ты несешь! Она не ненавидит нас!
Сью со вздохом протянула мужу пустой бокал.
— Думаю, если ты немножко поскребешь ее, то обнаружишь, что все-таки ненавидит. Не всегда, не в принципе. Но, конечно, толика ненависти присутствует. Мы ее родители. Это нормально. А удовлетворительного объяснения я дать не могу.
— Чему?
— Почему она всегда должна была быть лучше всех.
— Нет! Мы ни к чему ее не принуждали, мы только поощряли. Дали ей все, чего у нас не было в детстве. И, если мне не изменяет память, мы тратили на нее много больше — не только денег, но и времени, — чем родители большинства ее подруг.
— Да, Джефф, ты прав, так и было. Мы очень старались. Не покладая рук Наших дурацких рук — Мать Софии улыбнулась, глядя в бокал, и протянула его мужу за добавкой: — Мы старались изо всех сил. Наверное, поэтому она приезжает домой только два раза в год.