Осудили вы человека, который, потеряв существо, наполнявшее всю его жизнь, весь ушел в свою скорбь… Так и они…
Христос на кресте – все тут сказано…
Жизнь зовет могучими призывами… Мраморные виллы, теплые синие волны моря, ласковый ветер в темной густой зелени лавров, в благоухании белых цветов померанца… Но – «Христос на кресте»… И – не надо, ничего не надо!..
Тихие картины семейного счастья… любимая, верная жена, растущие дети, домашний уют; хозяйство и предприятия для обогащения… Но – «Христос распят»… И меркнет все в свете Голгофы… Только одна она освещена страшным светом, и нельзя оторвать от нее глаз…
Государство, народ… Общественные задачи… Влиятельные должности… А Он один, оставленный на кресте… Нет, уже с Ним, не отходя, ловя последние крики «Жажду!» из запекшихся уст, ожидая последнего вздоха с «преклонением главы».
Царство мысли, постижение мира, углубление в природу и чудеса искусства – захватывающая широта человеческой мысли и чувства… И Его зов: «Кто жаждет, пусть придет ко Мне и пьет!» О, пусть один Он, только один поит из Своих рук водой живой… Все другое не будет ведь чище и слаще этой Его воды.
Да, охваченные жаждой, страстью (беру это слово за неимением другого, более подходящего) к небесному, люди просто теряют вкус к земному.
Ведь вы не утешите комфортом среднего обывателя, который показался бы верхом благополучения для чернорабочего, – не утешите им разорившегося миллиардера. Так бледно, ничтожно все земное для того, чья душа хранит смутные воспоминания и ясные предчувствия иной, освещаемой незаходимым солнцем вечности жизни.
Я знал одного рано умершего, даровитого, судьбой обласканного человека, тонкого ценителя приятных сторон земной жизни, любознательного, много испытавшего и поездившего, знатока искусств. Была выставка в Америке, куда он должен был ехать, чтобы потом перебраться в Южную Америку, чудеса которой давно его манили к себе. Тут он услышал об одном запутанном несчастье большой семьи, и деньги для поездки пошли на эту семью. По-человечески ему было тяжело и жаль. Но раз он мне сказал:
– Как мы глупы и нетерпеливы… Неужели я в будущей жизни не увижу вещей интересней, чем какой-нибудь Нью-Йорк или чудеса Бразилии?
Он ужасно увлекался музыкой – поклонялся операм Вагнера – и говорил: «Мне кажется, в небесных сферах музыка похожа на его музыку… Я слышал раз во сне… Летели ангелы и пели… Звуки колыхались и были просты и величественны, полны удовлетворения и счастья… Я разобрал часть слов: "Боже Спасителю их, Боже Спасителю наш"».
Я видел его умирающим; и он весь трепетал от радости ожидаемого загробного счастья.
Вот людей этого склада, для которых небо реальнее земной действительности, которые прозревают будущее бытие с наивностью невинных детей и с мудростью змеиной, как вы привяжете, чем прикуете к земле? Как скажем им: «Бросьте ваши парения и рассыпайтесь по земле». И имеете ли вы право им это сказать?
Они идут, еле касаясь земли, к заветной мечте.
Сострадание Христу в благодарной и преданной душе вызывает желание не только посвятить Ему себя, но и страдать с Ним.
В этом объяснение того элемента вольной муки, которой томят себя истинные иноки.
Понятен пост для молодого инока, умерщвляющего в себе страсти.
Но как и чем объяснить себе такое томление голодом и жаждой семидесятилетнего, как старец Серафим, подвижника?.. Этот невероятный образ сна, который он изобрел для себя в последние годы жизни и на который без ужаса смотреть было невозможно (он становился на колени и забывался, опустив голову на руки, опираясь локтями в землю); этот тяжелый мешок, набитый камнями, который он со своими больными, в ранах, ногами носил постоянно на спине, – к чему это терзание, когда страсти давно умерли и человек уже в равноангельском состоянии?
Потому что пораженное мукой Христовой сердце требует и себе муки и в этой муке находит утоление той боли, которую причиняет ему страдание Распятого… Всегда привязчивое, верное сердце искало разделить участь любимого существа, и в страдании с ним вместе находило своеобразное счастье.
«На Тебе терн, и я в муках, – шептали, быть может, губы старца Серафима Христу… – Ты бичеван, и я в ранах этим страданием с Тобой утешаюсь; и, с распалением любви к Тебе, распаляю и ожесточаю страдание мое. И на вершине его нахожу вершину счастья».
Вот эта нежность в чувствах к Богу, со знанием, чем Христу человек обязан, желание участвовать в муке Христовой и невозможность насытить свою душу элементами земного счастья и составляет у истинных монахов высокого полета причины отвержения ими мира…
Остается еще их отношение к людям.
Разница в положении людей: несметные богатства, без усилий доставшиеся одним, и кровавая борьба других за насущный кусок хлеба, – конечно, глубоко тревожит всякого совестливого человека и не позволяет ему пользоваться спокойно его достатком.
Но все это поводы, а главная причина все же одна: незагасимая жажда Бога, то непреодолимое стремление к вечному Солнцу, с каким подсолнечник поворачивает к видимому солнцу свою головку.
Не все сразу отдаются этому призванию.
Многие раньше платят миру щедрую дань, и когда зло мира, ими познанное до глубины, омерзеет им и они примутся за подвиг, мир начинает кричать: «Знаем его – он хуже нас. Что же теперь святошествует?»
Нет, он лучше вас. Оставьте его. В вас не горел этот огонь духовный, испепеливший в нем наконец его могучие страсти.
Вы не знали его тяжелой борьбы и его молитвы и не слышали воплей его к Богу.
Да и что знаем мы вообще об этой поре жизни, когда начинается подвиг и человек затворяется со своим Христом в тайной келье?
Заключение
По мере сил и умения автор в этой книге набросал нетвердой рукой очерки жизни христианской.
Здесь часто приводились для уяснения тех или иных положений примеры из жизни. И некоторое могло казаться непонятным: зачем на ряду с примерами из житий святых говорить о простых людях и их житейских делах?
Но ведь всякий малейший поступок наш имеет и для духовной жизни несомненное значение, усиливая или ослабляя наш дух, утверждая нас на пути христианском или совлекая с этого пути. И наше внутреннее состояние всегда выражается внешними поступками, которые являются прямым следствием того или другого настроения.
Мы слишком ограничиваем в понятиях своих область религиозного.
Эта область не в том только одном, чтобы соблюдать внешние предписания церковной религиозности, но, еще главнее, в том, чтобы жить по-Божьи.
Перед нами прошли длинные ряды людей, воплотивших в себе заветы Христовы, довершив в себе развитие той или иной добродетели до последнего ее выражения.
И они говорят нам: «Смотрите на нас: разве трудно служить Богу!» Только начать – и первое усилие сделает уже более легким второе. И обаяние мира меркнет для того, кто вкусил сладости христианской жизни, и человек этот уходит все дальше, во все расширяющееся и углубляющееся счастье духа. И как бы хотели мы, чтобы вы пошли за нами – к тому же Христу, к тому же, от Него истекающему, счастью».
И эта книга имела главной целью возбудить в людях бодрость и надежды.
Христианство не берется из жизни сделать рай, но оно дает такие обещания, исполнившиеся на многих людях, что с ними легко и в земном аде.
Пусть благословляет Бога тот, кого Бог взыскал и мирским счастьем. Но рядом с Никитинским «дедом», который
За скорби славит Бога,
Божие дитя, —
пусть и за горе благодарят Бога те, кого Он испытывает. Что горе, что мука, что лишения, когда все должно быть залито невыразимой радостью будущего века!
Не смотрите на землю, не высчитывайте, чем она колет и обижает вас.
Смотрите в небо.
Там – и родина, и вечное жилище.
Там – исполнение всего, о чем мечтали и что выше всякой мечты.
Там – искупивший нас и побеждающий Христос!
Е. Поселянин