В эти минуты крайней опасности, смятенная страхом смертным душа человека из этого ада кипучей битвы рвалась за помощью к дальнему старцу, и, как удары электрической искры, прозорливый дух великого Серафима почувствовал эту безглагольную из дальней враждебной страны мольбу погибавшего человека, возопил к Богу, и Бог по молитвам угодника Своего послал в охрану ему легионы ангелов Своих.
Советами, охраной, мыслями, предупреждениями своими святые при жизни широко служат людям. И как нежно и заботливо служение их!..
Укоряли и смеялись над одной крестьянкой, которая при народе, ожидавшем благословения Оптинского старца Амвросия, стала кричать ему:
– Батюшка, у меня индюшки все мрут. Помоги, чтобы не умерли.
И старец дал ей свой совет. Он понимал, что для нее вопрос о жизни индюшат так же важен, как для крупного мирового купца важен приход в безопасности идущих из другой части света кораблей.
Прибежал однажды в Саровскую пустынь крестьянин с признаками сильнейшего волнения и спрашивал у всякого попадавшего ему навстречу инока:
– Батюшка, ты, что ли, отец Серафим?
Когда ему указали на старца, он упал ему в ноги и закричал:
– Батюшка, у меня лошадь украли. Не знаю, как теперь буду семью кормить. Я без нее стал нищим. А ты, говорят, угадываешь.
Старец ласково прижал к груди его голову и сказал:
– Огради себя молчанием. Иди в село. – (Старец назвал то село.) – Как станешь подходить к нему, свороти с дороги вправо и пройди задами четыре дома. Там ты увидишь калиточку, войди в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча.
Лошадь была найдена.
Пришел другой молодой крестьянин с уздой в руках, плакавший о пропаже лошадей, и поговорил со старцем. Через несколько времени монах, знавший о его горе, спросил, отыскал ли он лошадей.
– Как же, отыскал! Отец Серафим сказал мне, чтобы я шел на торг и что я там увижу их. Я и вышел и как раз увидел и взял к себе своих лошадок.
Дивно общение святых между собой. Так архиепископ Воронежский Антоний в день кончины старца Серафима в далеком Сарове, при отсутствии тогда телеграфов и медленной почтовой гоньбе, стал служить по нем панихиду.
Затворник Задонский Георгий рассказывал, что одно время смущался помыслами, не перейти ли ему из Задонского монастыря в другой. Этот помысел он никому не открывал. Однажды пришел к нему странник и сказал:
– Отец Серафим приказал тебе сказать: стыдно, столько лет сидевши в затворе, побеждаться вражескими помыслами, чтобы оставить это место. Никуда не ходи.
В ту ночь, когда душа старца Серафима была освобождена от уз тела, один из русских подвижников, игумен строгой Глинской пустыни Курской епархии Филарет, выйдя с братией своей из церкви от заутрени, указал сияние на небе и промолвил:
– Вот в каком торжестве возносятся к небу души праведников. Ныне преставился Богу Саровский старец Серафим.
Да, для воздействия праведников на души человеческие упраздняются все земные ограничения пространства, времени. И если на земле живой человек, хотя бы и праведный, может в известные минуты говорить и быть поглощенным только одним существом: в небесную пору своего бытия он как бы раздробляется и в одно мгновение входит в общение, невидимо советует, остерегает, помогает, спасает, вразумляет множество людей.
Ведь в вечной жизни происходит полнейшее развитие человеческой души, расцветают все свойства, которые в земном человеке проявляются часто лишь легкими очертаниями, лишь намеками. И та заботливость, то нежное участие к людям, которое замечалось в праведниках в земную пору их существования, тут, естественно, принимает еще большие размеры.
О той греющей любви, которая пламенеет в праведниках, которая как бы теснит их сердце, ища выхода наружу в соответствующих действиях, расскажет следующая сцена из жизни того же великого Серафима, который является неусыпаемой сокровищницей всяческих добродетелей, величайших черт человеческого характера. Эта сцена передана в воспоминаниях одной старушкой, госпожой Аксаковой, которая в раннем детстве была с родными в Сарове и перед церковным прославлением старца Серафима в живых, увлекательных словах изобразила эту давнюю встречу.
Несколько семей из высшего нижегородского круга отправились в Саров, чтобы повидать старца Серафима. Им сказали, что отец Серафим скрывается в лесу. В пустыньке его они не нашли. И кто-то из монахов посоветовал им послать на розыски старца детей. Старец так их любил, что непременно бы вышел к ним из своей засады.
С шумными криками радости дети обнаружили лесное убежище старца. И отец Серафим, действительно, быстро пошел к ним навстречу, и скоро на лесной полянке он стоял, окруженный детьми. С растроганным взором он поочередно брал их к себе и прижимал к своей груди, умиленно шепча: «Сокровища мои, сокровища…» Было что-то особое в этом пустыннике, превзошедшем суровой жизнью своей великих египетских отцов, который с любовью и благословением прижимал к себе детей, эту будущую юную Россию.
Я застал еще в живых в Дивеевской обители одну древнюю инокиню, которая в раннем детстве приходила со своими односельчанами в Саров. Отец Серафим стоял на лесном пригорке, когда они завидели его. Радостно замахав им руками, он стал кричать им: «Грядите, грядите, грядите ко мне», и наконец, словно не выдержав напора усердия своего и любви к этим шедшим к нему людям, он сам побежал им навстречу.
Так вот теперь, лежа мощами своими в раке, среди собора, в неугасимых огнях, зажженных усердной рукой, неужели не встречает он, как встарь, приходящих к нему за тысячи верст из шумной столицы, из тихих деревень богомольцев, не бежит к ним навстречу с ободряющим зовом: «Грядите ко мне, грядите», не берет на свои руки, чтобы прижать к своей груди приводимых к раке его невинных детей, шепча им, как шептал тогда давно отошедшему теперь поколению: «Сокровища мои, сокровища…»
Тот, кто вступил в общение с этим изумительным святым, тот должен был чувствовать не раз в своей жизни присутствие и действие его над собой. Как птица, охраняющая гнездо своих птенцов, он вьется над теми, кто доверился ему раз навсегда в своей жизни, призвал его на помощь, кто постоянно помнит о нем.
Овевая необыкновенной сладостью живое общение с собой, он в трогательных выражениях не раз высказывал, как крепка и надежна его защита. Кто-то сильно плакал и скорбел в одном испытании, сомневался, к тому же, в своем спасении. А он подошел и сказал:
– Не плачь, моя радость. Все те спасутся, кто призывает меня.
Тих, благодатен, ласков подход его к душе человеческой. В последние дни свои он говорил своим детям:
– Когда меня не станет, вы ко мне на гробик-то приходите! Как вам время, вы и идите, чем чаще, тем лучше! Если что есть у вас на душе, что бы ни случилось с вами, о чем бы ни скорбели, придите ко мне, да все, все с собою-то и принесите на мой гробик. Припав к земле, как живому, все и расскажите. И услышу я вас, вся скорбь ваша отлетит и пройдет. Как вы с живыми всегда говорили, так и тут! Для вас я живой есть, буду и вовеки.
А часто, когда люди в горе не успели позвать его, он приходит первый.
Одна купчиха видит во сне старца, который говорит ей: «Эту ночь воры подломили у тебя лавку, но я взял метлу и стал мести. Они и ушли». Действительно, запоры у лавки оказались подломанными, но воры, испуганные появлением старца в образе метельщика, убежали, ничем не воспользовавшись.
Богатая женщина далеко от Сарова страдает, задыхается от нарыва в горле. Голос пропал, вода проходила только каплями. Однажды ночью она сидела в постели, обложенная подушками; служившие ей уснули. В комнате светила лампа и лампада у икон. Вдруг неожиданно вошел старец с открытой головой, в белом балахончике, с медным крестом на груди. Он благословил больную и сказал ей: «Простая и добросердечная!» – и вышел. В ту же минуту больная громко вскрикнула: «Старец Божий, скажи еще что-нибудь!» Этот голос разбудил ее прислугу, и та спрашивала ее, с кем она говорила.
По выздоровлении ей принесли изображение отца Серафима, и в нем она узнала своего исцелителя, а в Сарове ее поразило, что и одеяние его было то же, в каком старец являлся ей.
В 1865 году в доме г-жи Б. перед Рождеством раздавали, по обычаю, пособия нуждающимся.
Вошел отдельно старичок, седой, согбенный, и, помолясь, говорит:
– Мир дому сему и благословение.
Раздатчица спросила его:
– Ты за подаянием?
– Нет, не за тем.
– Что ж тебе? Бери, если надо.
– Нет, мне ничего не надо, а только видеть вашу хозяйку и сказать ей два слова.
– Хозяйки нет дома. Что передать – скажи нам.
– Нет, мне надо самому.
Одна из прислуги шепнула другой:
– Что ему тут? Пусть идет, может, бродяга какой.
Старичок сказал:
– Когда будет хозяйка, я зайду, я скоро зайду. – И вышел.
Раздатчица видела плохую обувь старичка и раскаялась, на нее напало какое-то смущение. Она выбежала на крыльцо, но и там, и дальше никого не было; он точно исчез. От хозяйки они это скрыли, а подозрительной слуге во сне кто-то сказал: «Ты напрасно говорила – у вас был не бродяга, а великий старец Божий…»
На следующее утро г-же Б. по почте пришла посылка. Это оказалось изображение чтимого в доме старца отца Серафима кормящим медведей.
Велико было изумление всех, когда те, кто говорил со старичком бедным, узнали его в изображении отца Серафима.
Купец-богомолец с приказчиком, несмотря на уговоры дивеевских сестер, выехали из Дивеева не переночевав и попали в страшный буран. След совершенно потеряли, лошади стали, и ямщик объявил, что не знает, куда ехать, и окончательно замерзает. Ждали смерти.
– Эх, братцы, – одумался вдруг купец, – и мы-то хороши! Были мы на поклонении отцу Серафиму, а его помощи и не попросим. Давайте попросим его.
И все трое из последних сил стали на колени и начали призывать помощь старца Серафима. Еще не кончена была молитва, как вдруг, слышат они, кто-то возле них шаркает по снегу и говорит: «Эй вы, что это где засели? Ну-ка вот ступайте за нами, мы вас выведем на дорогу!..» И видят – мимо них старичок и старушка везут салазки, оставляя по себе глубокий след. Они выехали по следу, слышат все перед собой голоса: «Сюда, сюда, за нами». А как ни пускают свою тройку, все салазок догнать не могут. По дороге упали в какой-то овраг и думают: беда. А голоса все кричат: «Не бойтесь, не бойтесь ничего, ступайте за нами».