гры в цирке и там до единого истреблены. Ужасный приказ был исполнен.
А вот что произошло в Милане после этого события в день Успения:
На стогнах народ весь миланский стоял;
Был праздник великий Успенья,
И царь православный в сей день пожелал
Святое принять причащенье.
И сам литургию был должен свершать
Епископ Миланский Амвросий.
И тайных небесных даров благодать
В соборе от мужа святого принять
Сподобиться мнил Феодосий…
Осыпав обильно монарху весь путь
Ветвями древес и цветами,
На царский торжественный поезд взглянуть
Теснились миланцы толпами.
И ждали все долго в молчаньи, и вот
Вдруг с шумом народ встрепенулся,
От царских палат до соборных ворот,
Как яркая лента, торжественный ход,
Блестя и виясь, протянулся.
И стройной громадою, всех впереди,
Сомкнувшись густыми рядами,
Бряцая доспехом, блистая в меди,
Прошли легионы с орлами.
За ними, красуясь на статных конях,
Попарно, в одежде парчовой,
Все в злате, сребре, в самоцветных камнях,
Сановники, слуги царевы
И стражи его в драгоценной броне
Тянулись златой вереницей.
И вот вслед на ними на белом коне,
В алмазном венце, в багрянице,
Как ясное солнце за светлой зарей,
Сам царь наконец показался,
И радостный клик, как раскат громовой,
По волнам народным промчался,
И звон колокольный сильней зазвучал,
Вещая царя приближенье,
И в сонме ереев на паперть предстал
Епископ во всем облаченьи.
Подъехал весь поезд к соборным вратам,
С коней своих всадники сходят,
И вслед за царем по восточным коврам
На паперть высокую всходят.
И царь богомольный, склонившись главой,
Обычаю Церкви послушный,
Подходит к владыке с простертой рукой,
Да знаменьем крестным епископ святой
Его осенил благодушно.
Но в ужасе быстро пред ним отступил
Святитель и, взором сверкая,
«Отыди, убийца, от нас, – возгласил. —
Ты душу злодейством свою осквернил,
Как Ирод, невинных карая!
И ты, дерзновенный, помыслил предстать
Пред жертвенник храма святого,
Чтоб страшных Божественных тайн восприять
Средь кроткого стада Христова!
Как примешь ты Тело честное Христа
Десницей, в крови орошенной?
Как Крови Господней коснутся уста,
Изрекшие суд исступленный?
Я властью, мне данной решить и вязать,
От Церкви тебя отлучаю,
Престану в молитвах тебя поминать
И вход тебе в храм возбраняю!»
«Владыка святой, – так монарх возразил
В слезах и в великом смущеньи. —
И царь-псалмопевец убийство свершил,
Но Бог милосердный его не лишил
Святой благодати прощенья».
Епископ в ответ: «Ты умел подражать
Давиду-царю в злодеяньи,
Умей же, как он, со смиреньем принять
Тяжелый венец покаянья.
И денно, и нощно молитву твори
И в мыслях своих, и устами,
Покорностью царственный дух свой смири,
И грешное тело постом изнури,
И сердце очисти слезами!
Тогда-то в преддверии Церкви святой,
Моля у прохожих прощенья,
Измученный, плачущий, бледный, босой,
В толпе ариан с непокрытой главой
Предстанешь ты здесь в униженьи,
Да вочью узрит в униженьи твоем
Народ твой, и с ним все языки,
Что царь всемогущий с последним рабом
Равны перед вечным незримым судом
Всевышнего мира Владыки».
Так, гневом великим исполнясь, вещал
Царю всенародно святитель,
И грозным упрекам смиренно внимал
Могучий вселенной властитель.
Потупил он взоры, поникнул челом,
И сжалося горестно сердце,
И ужас объял, как пред Страшным Судом,
Бесстрашную грудь самодержца.
Он сбросил порфиру, снял царский венец
И робкой смиренной стопою
Чрезшумные стогны в свой пышный дворец
Побрел с непокрытой главою.
Как чудом небесным, народ поражен,
Молился и плакал в печали,
И в злобе бессильной под вопли и стон
Меж тем царедворцы роптали
И шумно надменной и дерзкой толпой
Епископа все обступали,
И ссылкой, и казнью, и вечной тюрьмой,
И пыткой грозя, говорили:
«Что сделал ты, дерзкий безумец? Как мог
Царю нанести оскорбленье,
Откуда пришел ты, нежданный пророк,
Кто властью тебя непонятной облек
Царям изрекать отлученье?
Ты пастырь, служитель простой алтаря,
Он вождь наш, всем миром избранный,
Тебе ли вступаться в деянья царя,
Советник, учитель незваный?
Скажи, как дерзнул ты в безумстве своем,
Права преступив гражданина,
Пред войском, народом и целым двором
Судить и карать властелина?
Что станется с войском, что скажет народ,
В ком будет к властям уваженье,
Когда сам святитель пример подает
К лицу венценосца презренье?
Опомнись, безумный, беги ты к царю,
Моли всенародно прощенье,
Зови неотступно его к алтарю
И даруй грехов отпущенье».
«К царю не пойду я, – епископ вещал, —
В чем стану молить я прощенья?
А час вожделенный еще не настал
С главы его снять отлученье.
Пускай меня кесарь на плаху пошлет:
По стогнам, народом кипящим,
Пойду со смиреньем – да узрит народ
Покорность властям предержащим.
Но знайте: ни плаха, ни тяжесть цепей,
Ни пытки ужасной мученье
Не в силах исторгнуть изгруди моей
Монарху грехов отпущенье.
Пусть срок покаянья и плача
С души, обновленной слезами, спадет,
И Церковь, как матерь, его призовет
В простертые нежно объятья».
И срок покаянья влачился, как век,
И девять прошло полнолуний
Со дня, как властитель во гневе изрек
Погибель мятежной Солуни.
Был праздник, но с скорбью великой в сердцах
Тот праздник встречали в Милане —
С душой сокрушенной, в печали, в слезах
Толпились на стогнах граждане.
С лицом изнуренным суровым постом,
Босой и полуобнаженный,
Потупивши взоры свои со стыдом,
Шел грозный властитель вселенной
Принесть покаянье пред храмом святым,
Смиренья высокого полный,
И с плачем и воплем великим за ним
Стремились народные волны.
Слезами и скорбью деляся с толпой,
Как с нежной семьею своею,
Дошел он до церкви и с жадной мольбой
Во прах распростерся пред нею.
И в прах вместе с ним перед церковью пал
Народ весь, и бил себя в перси,
И вслед за монархом к владыке взывал:
«Я грешник великий, спасенья взалкал,
Отверзи мне двери, отверзи!»
И двери отверзлись. Как гость неземной,
Святитель изхрама явился:
Лик мужа честного любовью святой
И радостью горней светился.
Он поднял монарха десницей своей
Изпраха с слезой умиленья,
При радостном звоне миланских церквей
И клира торжественном пеньи.
И тайною силой Небесных Даров
Раб Божий монарх укрепился,
И Церкви вселенской под отческий кров
Он в паству Христа возвратился.
И снова с главой, осененной венцом,
При радостном клике народном,
Бодр духом и сердцем и светел лицом
Потек по ликующим стогнам.
И с оного дня архипастырь с царем,
Сдружась неразрывно сердцами,
И дум величавых плодами.
Епископ Божественным словом любви
И силой отеческой власти
Смирял у монарха в кипящей крови
И гнева порывы, и страсти.
И царь, осенен благодатью святой,
Весь духом любви просветился,
И в блеске ином, с обновленной душой,
Прекрасен он миру явился,
И стал милосерд и к народам своим,
И варваров к полчищам диким.
Епископ был Церковью признан святым,
А царь Феодосий судом вековым
Потомства был признан Великим.
Что может быть выше и сладостнее для христианина приобщения святых тайн Христовых? Ум немеет перед величием этого таинства, измыслить и воплотить которое могла только одна Божественная распявшаяся за нас любовь. Поток той животворящей Крови Христовой, в которой Христос омыл наши души, чудной мыслью Христовой любви, никогда не иссякает на земле, но льется в церквах и питает собой верующих.
Многие кичатся своим знатным происхождением, считают, что в их жилах течет какая-то особая благородная кровь, гордятся своей «белой костью». Но как все эти рассуждения, вся эта людская знатность меркнет в том одном потрясающем положении, что во всех нас течет Кровь Христова, Кровь Самого Бога. Вот священный источник, от которого не следует никогда отходить, к которому надо стремиться все с большей и большей жаждой.
Мне вспоминается тут человек, который относился к святым тайнам именно так, как к ним должен относиться верующий человек и который до последнего своего вздоха это свое отношение к таинству проповедовал среди людей.
То был отец Иоанн Кронштадтский. Его праведная душа вечно жаждала Крови Христовой, и он тосковал и чувствовал себя больным в тот день, когда Ею не напитался. Куда бы он ни ехал, где бы он ни путешествовал, находился ли на крайнем севере, на своей родине, или спешил на дальний русский юг – всюду и всегда ежедневно он совершал Божественную литургию.
Забыв о всем земном, в трепете предстоял он пред священным престолом, весь пламенея усердием, дрожа от волнения телом, прерывающимся голосом призывал он на святые дары Духа Святого, и, когда совершалось вечное чудо пресуществления и перед ним на дискосе лежало под образом Агнца честное и животворящее Тело Господа нашего Иисуса Христа и в потире Его пречистая Кровь, отец Иоанн переполнялся духовной радостью и восторгом. С умилением бросался он на колени и, встав, погружался в созерцание святых тайн. Он клал голову на престол, прижимал ее к потиру, делал руками движения радости. Было видно, что вот где его любовь, привязанность, восторг и забота, вот где он совершенно счастлив, как в земном раю, вот откуда он черпает свою сверхъестественную силу.