Таким образом, условие, при котором можно прибегать к таинству елеосвящения, есть болезнь – «болит ли кто в вас». При этом вовсе, однако, не сказано, что болезнь должна быть смертельной или чтобы человек находился в беспомощном состоянии.
Наконец, более чем где-либо, в христианстве страдание душевное признается тоже болезнью. Таким образом, апостол советует призывать пресвитера церковного для сотворения молитвы над больными людьми – страдающими физически или немоществующими духом.
Итак, если я тяжко страдаю духом от смерти близких людей, от какого-нибудь горя, например внезапной потери средств к жизни, если мне необходим какой-нибудь благодатный духовный толчок, чтобы собраться с силами и снять с себя путы отчаяния, я могу прибегать к соборованию. Точно так же могу я прибегать к соборованию в дни великого искушения, когда силы мои слабеют в борьбе. Во всех случаях я подхожу под условия, высказанные апостолом: «Болит ли кто в вас».
Что соборование может совершаться над людьми, не распростертыми неподвижно на одре смертельной болезни, видно из того, что в Одессе, Москве и Троице-Сергиевой лавре ежегодно в страстной четверг совершается таинство елеосвящения, причем помазуется весь народ, находящийся в храме.
Точно так же в строгих монашеских обителях вы найдете старцев, которые по вашей просьбе совершат над вами тайно у себя в келье елеосвящение, когда вы скажете им, что недугуете духом и хотели бы в этом таинстве искать себе исцеления.
Таким образом, область применения соборования должна быть много расширена против современных неправильных о нем понятий.
Мне приходилось встречать верующих людей, которые до тридцатилетнего возраста бывали соборованы уже раза три. Я знал людей старых, над которыми это таинство было совершено семь, восемь раз. В молитвах последования таинства елеосвящения не говорится о смерти, а все время об исцелении и жизни. Это таинство не к смерти, а к жизни.
Точно так же нигде у апостолов нет и следа мысли о том, что таинство елеосвящения возлагает некоторую печать отвержения от мира, чем-нибудь ограничивает отношения к миру человека, выздоровевшего после этого таинства.
Все такие взгляды – это народные предрассудки и недоразумения. Соборование, как и другие таинства, основанные Церковью для нашей пользы, похоже на сундук с запертыми в нем сокровищами, ключ от которого находится у нас и который мы по своей косности, лени и непониманию не хотим открыть.
Соборование есть светлое таинство, укрепляющее жизнь, есть победа силы Христовой над земным разрушением.
Так надо смотреть на это таинство, а не видеть в нем мрачный обряд перед смертью человека.
Книга третьяЖизнь по Христу
Глава IКартины христианской жизни
Невидимые в суете, таятся в глуши святые уголки, где живут люди с такими возвышенными чувствами, что когда узнаешь о них, то кажется, что слушаешь какую-то прекрасную, но несбыточную сказку
Один странник и молитвенник, ходивший с котомкой на плечах по России, рассказывал о встрече своей с христианской семьей, которая, кажется, умела в мирской жизни воплотить вполне идеалы христианства.
Верстах в пяти от одного уездного города этот странник увидел на самой дороге небогатое село и небольшую деревянную церковь; однако она была хорошо украшена снаружи и расписана.
Проходя мимо церкви, странник пожелал поклониться храму Божию и помолился на паперти его. Около церкви, на лужку, играли двое малюток, лет по пяти или по шести. Странник принял их за священнических детей, хотя они были одеты лучше, чем одеваются обыкновенно такие дети.
Не отошел странник от храма шагов десять, как услышал за собой крик:
– Нищенькой, постой!
Это кричали те малютки, мальчик и девочка. Странник остановился, а дети побежали к нему, схватили его за руку и тянули его, приговаривая:
– Пойдем к маменьке, она нищих любит.
– Я не нищий, – ответил странник, – а прохожий человек.
– А как же у тебя мешок?
– Это мой дорожный хлеб.
– Нет, пойдем непременно, маменька даст тебе денег на дорогу.
– Да где ваша маменька?
– Вон, за церковью, за этой рощицей.
Через прекрасный сад дети провели странника в большой господский дом. Палаты были просторные, сияющие чистотой и богатым убранством. Выбежала барыня.
– Милости прошу, – заговорила она, – откуда тебя Бог послал к нам? Садись, садись, любезный. Не хочешь ли покушать или чайку? Нет ли у тебя каких нужд?
И сама она сняла со странника сумку, положила ее на стол, а самого его посадила на мягкий удобный стул.
– Всенижайше благодарю вас, – отвечал странник, – но кушанья – хлеба у меня целый мешок. Чай я хотя и пью, но по мужицкому быту привычки к нему не имею. Ваше усердие и ласка для меня дороже всякого угощения. Буду молить Бога, чтобы Он благословил вас за такое евангельское страннолюбие.
Растроганный до слез, странник стал прощаться, но барыня не пускала. Она говорила, что скоро придет муж, служащий в уездном городе судьей по выборам, что она почитает каждого странника за посланника Божия. К тому же завтра воскресенье. Они вместе помолятся, а после обедни у них бывает трапеза, за которой бывает до тридцати гостей нищих Христовых братий.
Детям своим барыня велела взять сумочку странника и отнести в образную комнату, где ему предстояло ночевать.
Слушал он, смотрел и спрашивал себя: с людьми говорит он или с ангелами?
Оказалось, что в том городе, куда пробирался странник, мать барыни монашествовала в женском монастыре и недавно приняла там схиму.
Когда настало время обеда и сели за стол, пришли еще четыре особы, которых странник принял за барынь, и стали с ними кушать. После первого кушанья одна из них встала, сделала поклон к образу, поклонилась всем и принесла другое блюдо, и тут же опять села. Затем другая особа таким же порядком пошла за третьим блюдом. Странник из любопытства спросил, не родные ли хозяйке эти особы. Хозяйка ответила, что это кухарка, жена кучера, ключница и горничная, все замужние. И всех их она считает своими сестрами.
После трапезы странник думал один походить по саду и предаться там молитве, но хозяйка просила его побеседовать с ней о духовных предметах:
– Если же тебе идти одному, то дети не дадут тебе покою. Они, как скоро тебя увидят, не отойдут от тебя ни на минуту – так они любят нищих, Христовых братий и странников.
Нечего было делать. Пришлось идти в сад с барыней. Для того чтобы удобнее сохранять безмолвие и не говорить, странник поклонился барыне в ноги и просил рассказать ему, давно ли она провождает богоугодную жизнь и каким образом достигла такого благочестия.
– Пожалуй, я тебе все расскажу, – сказала барыня. – Видишь ли, мать моя – правнучка святителя Иоасафа, которого мощи на вскрытии и почивают в Белгороде. У нас был большой дом, флигель которого нанимал небогатый дворянин. Наконец он умер, а жена его осталась беременной, родила и сама умерла после родов. Рожденный остался круглым бедным сиротой: моя маменька из жалости взяла его к себе на воспитание, через год родилась и я. Мы вместе росли и вместе учились у одних учителей и учительниц, и так свыклись, как будто родные брат с сестрой. По некоторому времени скончался и мой родитель, а матушка, оставя городскую жизнь, переехала с нами вот в это свое село на житье. Когда мы пришли в возраст, маменька выдала меня за сего своего воспитанника, отдала нам это свое село, а сама, построив себе келью, определилась в монастырь. Давши нам свое родительское благословение, она сделала нам такое завещание, чтобы мы жили по-христиански, молились усердно Богу и более всего старались исполнять главнейшую заповедь Божию, то есть любовь к ближним, питали и помогали нищим, Христовым братьям, в простоте и смирении, детей воспитывали в страхе Божием и с рабами обходились как с братьями. Вот мы так и живем здесь уединенно уже десять лет, стараясь, сколько возможно, исполнять завещание нашей матушки. У нас есть и нищеприемница, в которой и теперь живут более десяти человек увечных и больных; пожалуй, завтра сходим к ним.
Заинтересовавшись книжкой Иоанна Лествичника, странник попросил показать эту книгу и, вернувшись в дом, расположился с барыней читать ее. Тут приехал барин. Увидев странника, он любезно его обнял, по-братски и по-христиански с ним расцеловался и повел в свою комнату со словами:
– Пойдем, любезнейший брат, в мой кабинет, благослови мою келью. Я думаю, что она (он указал на жену) тебе надоела. Она, как увидит странника или странницу или какого больного, то рада и день и ночь не отходить от них – во всем ее доме исстари такое обыкновение.
Они вошли в кабинет. Там было множество книг, прекрасные иконы, животворящий крест во весь рост, и при нем было поставлено Евангелие. Странник помолился на эти иконы и сказал:
– У вас, батюшка, здесь рай Божий. Вот Сам Господь Иисус Христос, Пречистая Его Матерь и святые Его угодники. А вот их божественные, живые и несмолкаемые слова и наставления. Я думаю, вы часто наслаждаетесь небесной беседой с ними?
– Да, – ответил барин, – признаюсь, я охотник читать.
– Какие же у вас здесь книги?
– У меня много и духовных, – отвечал барин. – Вот целый годовой круг Четьих-Миней, творения Иоанна Златоуста, Василия Великого, много богословских и философских книг, а также много и проповедей новейших знаменитых проповедников. Библиотека моя стоит мне тысяч пять рублей.
Странник спросил, нет ли у барина какой книжки о молитве, и барин достал толкование молитвы Господней «Отче наш». Они занялись чтением. Вскоре пришла к ним барыня, принесла чай, а малютки притащили серебряное лукошко, полное какими-то сухими пирожками, каких странник от роду не едал. Это, очевидно, было печенье. Барин, взявши у странника книжку, подал ее барыне и говорит:
– Вот мы ее заставим читать. Она прекрасно читает, а сами будем подкрепляться.
Так они и пили чай под чтение барыни. После чтения пошли ужинать. За столом по-прежнему сидели с ними все люди – мужчины и женщины. И за столом благоговейное молчание и тишина. Поевши, все люди и дети стали молиться Богу, и странника заставили читать акафист Иисусу Сладчайшему. По окончании молитвы служители пошли на покой. И странник с господами остались в комнате втроем. Тогда барыня принесла страннику белую рубашку и чулки. Странник, поклонившись в ноги, сказал: