Вообще, та жажда удовольствий, которая охватила теперь людей, чрезвычайно губительна.
Мы не хотим знать, что вся наша жизнь должна быть посвящена размеренному ежедневному добросовестному труду, который только изредка перемежается с разумным развлечением. Европа не знает того количества прогульных дней, из-за которого страдает наша промышленность и наши ремесла.
Люди средних лет прекрасно помнят, как много раньше сидели вообще дома, как редко вечер проводили в театре или в каких-нибудь собраниях. Теперь же встречаются многочисленные, едва выходящие из детского возраста подростки-гимназисты, которые ни одного вечера не могут посидеть дома и которых тянет если не в театр и на вечеринку, то по крайней мере пройтись по освещенным улицам, и жизнь вся как-то ударяется во внешность. Все глубокое, внутреннее, настоящее ослабевает. И что-то неправильное и нечистое вкрадывается в такую жизнь.
Глава VIПравда, искренность, скромность и тайна жизни, чистота
Правда никогда не ощущается так ясно, никогда не чувствуется во всей своей силе и красоте, как когда вы отстали от окружающей вас лжи.
Чем дальше удаляется жизнь от христианских идеалов, тем сильней и шире распространяется в жизни ложь.
Ложь в жизни так обширна, так глубоко проела насквозь все людские отношения, что трудно даже ее определить одним словом.
Ложь – самый наш быт, беспечальное и широкое житье одних и жалкое влачение существования людьми, несравненно более их работающими и более их достойными.
Ложь – это наше стремление хорошенько в жизни устроиться, веселей пожить – пышней, ленивей.
Ложь – это наше внешнее обращение с людьми, полное часто мягкости и фраз, содержащих как будто расположение к ним, когда мы к таким людям в лучшем смысле совершенно равнодушны, а в худшем – их ненавидим, те отношения, о которых говорит Писание: «Умякнуша словеса их паче елеа, и та суть стрелы».
Ложь – то, что те из нас, которые сохраняют в себе знание правды, не высказывают ее там, где надо, и, если встречают человека, которого бы надо было обличить, которого они только что жестоко осуждали, обращаются к нему с приветственными словами.
Если бы среди людей царила правда и за правду эту все стояли бы горой, то как бы легка была жизнь!
Ни для кого не тайна, что нет почти ни одной области в жизни, в которой бы не царил обман.
И вот если бы всех обманывающих выводили на чистую воду, если бы людей, которые пьют кровь других, как пили эту кровь, например, заправилы Ленского золотопромышленного товарищества, встречали, как они того заслуживают, отворачиваясь от них и громко выражая презрение свое к их поступкам, то тогда бы легче было жить; порок не ходил бы увенчанным, а добродетель униженной.
Привыкнуть к неправде очень легко: надо тщательно охранять себя и следить за собой, для того чтобы ни одно слово лжи не слетало с наших уст и, наоборот, чтобы мы говорили правду там, где того требует от нас совесть или прямодушие.
Да, во все времена находились прямодушные люди, которые, не стесняясь положением лиц, резали правду в глаза и были как бы судьями общественной совести, с которыми считались и при которых люди нравственно подтягивались.
Одна из таких блюстительниц правды из высшего света Москвы прекрасно изображена Львом Толстым в «Войне и мире» под именем Марьи Дмитриевны Афросимовой.
Недавно мне пришлось быть свидетелем маленькой драмы, происшедшей в одном знакомом доме. Мальчик-казачок во время приготовления к званому обеду, неосторожно схватившись за полку с блюдами, уронил на пол два больших блюда старинного дорогого сервиза, и они разбились вдребезги. В этом доме заведен порядок, чтобы слуга, разбивший что-нибудь, приносил тотчас осколки хозяевам. Кухарка, тоже с недавних пор жившая в доме, по уходе гостей думала отнести господам осколки, но мальчик уговорил ее этого не делать, боясь наказания.
Господа была добрые, побранили бы за неосторожность – и дело с концом. А между тем через несколько дней они узнали об этом происшествии в семье своих родственников, кухарка которых была тогда взята на подмогу их кухарке. Негодованию их на этот раз не было пределов, и мальчик чуть не был отправлен обратно в деревню к отцу, чего ему очень не хотелось, потому что жизнь в Петербурге ему нравилась.
Понятно, что лжет подневольный мальчик с недостаточно развитым нравственным чувством. Но часто лгут родителям учащиеся образованного класса, и лгут тем запутанней и упорней, чем становятся взрослей. Мальчик забрел гулять куда-нибудь с товарищами, опоздал к обеду и вместо того, чтобы указать, куда действительно ходил, выдумывает, что весь класс оставлен в наказание на лишний час в гимназии. Когда становится взрослым, и особенно если родители живут в другом городе, делает фиктивные счета у портных на платье, которое в действительности не шьется, а получаемые от родителей деньги делятся пополам с портным.
Образовывается, таким образом, какая-то двойная жизнь. Одна – кажущаяся нормальная жизнь благовоспитанного мальчика. С другой же стороны – жизнь бесшабашных удовольствий, скрываемых кутежей, темных компаний, вздорно тратимых денег. И все вместе приводит часто к полному отчаянию и к самоубийству.
В газетах как-то были сведения об одном английском богатейшем лорде, который вел двойную жизнь. Он принадлежал к высшему кругу, который и посещал. Но у него была какая-то непреодолимая страсть к отбросам общества. Временами, одевшись по-хулигански, он тайно оставлял свой дом и отправлялся в хулиганскую среду, в скверные притоны, где был известен всем в этой среде столь же определенно, как и в высшем кругу.
Можно сказать, что такими двойственными людьми в настоящее время являются многие…
Правда в жизни, правда в словах – так, чтобы ни один поступок наш не расходился с внушениями совести, так, чтобы ни одно слово наше не расходилось с нашими убеждениями!..
Некоторые думают, что стоять за правду можно только до тех пор, пока эта правда может победить; что за дело, заведомо безнадежное, нечего и стоять.
Великие борцы за правду понимали это иначе. Они стояли за дела, прямо безнадежные. Они громко выражали свое мнение и обличали неправду даже там, где их слово не могло уже более ничего изменить, где дело казалось заранее проигранным.
Вот Иоанн Креститель обличает беззаконный брак Ирода с Иродиадой, хотя и знает, что обличения его не приведут ни к чему. В конце концов он гибнет за свою правду. И, по преданию, когда отрубленная голова его была принесена на пир к Иродиаде, последний раз открылись его уста, произнесшие то краткое обличение, за которое он погибал: «Недостоит тебе иметь Иродиаду, жену Филиппа, брата твоего».
Вот Иоанн Златоуст обличает нечестивую и злобную императрицу Евдоксию и с ней вместе весь Царьград, погрязший в пороках, вражде и в мелких, пустых и греховных удовольствиях.
Никакие предостережения не могут сдержать обличающий голос. Обличения становятся все более резкими, и несколько раз изгнанного и снова возвращенного Иоанна отсылают в последнее изгнание, где грубым солдатам было предписано обращаться с ним с изощренной жестокостью и где он в страданиях умирает.
Вот Филипп-митрополит, знатный боярин, оставивший мир для уединенного подвига и из суровых Соловков возведенный на Московскую кафедру против воли, начинает свое знаменитое и смелое обличение Грозного. Он чувствует, что Иоанн уже не опомнится, что обличения бесплодны и что он сам падет жертвой. Но он продолжает свое дело, и Церковь украшается новым священномучеником.
Ибо не в то дело, чтобы слово проповедника и обличителя имело успех, а дело в том, чтобы в нужный день и час, как Божий глас, прогремело над миром предупреждение праведника, чтобы в последующие века не могли сказать, что среди беззаконий, творимых сильными, не нашлось ни одного обличителя, что ложь торжествовала, а правда была унижена, и в этом унижении не нашлось для нее ни одного защитника.
Пусть сгибли они, но Иоанн Креститель, казнимый, и Иоанн Златоуст, влекомый по каменистым дорогам знойного Кавказа жестокими солдатами, еле переставляющий ноги, он, патриарх Царьграда, отданный во власть людей-зверей, и Филипп, покрытый рогожами и перевозимый на дровнях из Успенского собора в темницу, и все другие блюстители зла и провозвестники правды были во всем своем уничижении победителями; на кострах, в тюрьмах – властителями и царями. Их поносили современные враги, но прославил их Бог за их верность, поклонились им последующие века и чтут их, как многоценный крупный бисер в венце человечества.
В нашей жизни, среди нашей обыденщины, сколько раз представляется нам возможность сказать слово правды, которое мы в себе утаиваем. Надо строго и постоянно следить за собой, ибо незаметно мы можем проникнуться лживыми взглядами мира, говорить то, чего мы не думаем, скрывать то, что мы думаем.
Ложь весьма часто находит самые благовидные предлоги.
Мы решили с кем-нибудь прервать сношения, узнав в человеке такие черты, которых мы не можем допустить в своих знакомых. И когда этот человек приходит к нам и нам о нем докладывают, мы высылаем сказать, что очень извиняемся, так как больны и не можем принять. Правдивее было бы прямо сказать, что видеть его не можем.
Когда мы не хотим посетить людей, которые нас к себе зовут, мы ссылаемся на несуществующие головные боли и другие недомогания. И у человека, получающего много приглашений и часто от них отказывающегося, за год накопится столько таких предлогов – болезней, что самый здоровейший человек себя сам выставляет каким-то неизлечимым инвалидом. Мы распространяемся о привязанностях наших к лицам, которых мы ненавидим. Часто поддерживаем и дорожим даже сношениями с людьми, которые кажутся нам глупыми, скучными и пустыми. А поддерживаем эти сношения не потому, что они были чрезвычайно приятны, а лишь потому, что их положение выше нашего и это льстит нашему чувству чванства.
Какими после лиц, пропитанных насквозь этой ложью, отрадными и надежными кажутся те люди, которые не говорят лишнего слова, и там, где другие изливаются в вымышленных любезностях, сурово молчат.