Есть люди внешне сухие и сдержанные, но полные внутреннего огня, способные на глубочайшие привязанности.
Много таких людей среди истых монахов высокой жизни.
Мне довелось знавать покойного наместника Сергиево-Троицкой лавры, известного археолога, знатока русских святых, отца архимандрита Леонида Кавелина, бывшего в миру армейским офицером. Это был человек, суровый на вид, истинно монашеского склада, не говоривший праздных слов. А когда он затрагивал такие темы, которые были близки его сердцу, речь его тогда одушевлялась.
Он был духовным воспитанником и послушником знаменитого Оптинского старца Макария. И когда этот суровый человек упоминал имя старца, глаза его загорались каким-то огнем, и в этих чистых глазах под насупленными бровями сверкали слезы умиления и благодарности.
Ласковое слово искреннего, прямого человека насколько драгоценней целых длинных излияний людей, которым ни в чем нельзя верить.
Искренность его драгоценное в человеке свойство, по которому всякое действие человека делается им от души, потому что к тому побуждает его сердце, потому что иначе поступить он не может.
Один подвижник, получивший много приношений от своих почитателей, говорил с восторгом об одном не высоком по положению человеке, который относился к нему с искренностью, и говорил, что никакие богатые приношения не доставляют ему столько радости, как мелкая монета, поданная с усердием этим человеком, голос которого тогда дрожит от волнения, в глазах которого сверкают слезы умиления.
Искренность всегда соединена с простосердечием, с отсутствием посторонних низменных побуждений, с отсутствием мудрой житейски, но далеко не всегда благородной расчетливости, с доверчивостью и прямодушием. Искренние люди по своей непосредственности могут легче поддаваться чужому влиянию, легче впадают в искушение, но они легче встают и исправляются, потому что душа их отзывчива и быстро подчиняется влиянию Христа. Искренность всегда соединена с совестливостью, которая, как бы далеко человек ни зашел в служении своим страстям, в конце концов заставит его опомниться и выведет на иной путь.
Грустно признаться в том, что многие христиане, призванные Христом к великой правде в жизни, делах и мыслях, далеки от простой обыденной честности.
Сунуть недобросовестный, подгнивший товар, положить при взвешивании на чашку весов тяжелой бумаги; взять заказ, обнадежить заказчика и водить его за нос неделями – как все это знакомо и как все это печально!
Великое дело в жизни – держать себя скромно, стараться скрыть свои заслуги, если они есть, тем более не присваивать себе заслуг несуществующих, не лезть вперед, не быть о себе высокого мнения, считать себя ниже всех, трепетно сознавать свои недостатки, жаждать стать лучше.
Истинный христианин не может не быть скромным, потому что в нем, прежде всего, ясно сознание бесконечного Божия совершенства; и перед таким сиянием лучезарной святыни человек не может не казаться себе ничтожным, омерзительным, грешным.
Скромный человек будет всегда трудиться из всех своих сил, уважая тот труд, к которому он приставлен, как бы этот труд с виду ни был низким и ничтожным.
Есть особая религия труда, которой теперь люди особенно часто изменяют. У нас распространено какое-то повальное отвращение к труду. Труд жизни должен быть главной основой нашей жизни, и ему должно быть подчинено все остальное. А у нас выходит как раз наоборот: труд для нас – какое-то тяжелое отбывание повинности; мы умышленно как-то не интересуемся своим трудом, лишь бы поскорей сбыть его с рук и тогда пользоваться жизнью.
А что такое для большинства это пользование жизнью? Пьяный угар, разные увеселения, которые прискучат через несколько лет, а иногда через несколько месяцев, которые бесплодны, безнравственны и не нужны.
Как мало у нас людей, похожих на прежних бескорыстных служителей науки, которых привлекали к ней не высокие оклады, не возможная известность, не почести, а исключительно те высокие наслаждения, что дает наука пытливому уму, углубляющемуся в познание! Где тот смиренный, довольный своей судьбой и считающий свой труд святым крестьянин-пахарь, которого воспевал Кольцов? Где та решимость трудиться, не покладая рук?
Доколь мочь и сила,
Доколь душа в теле,
Буду я трудиться;
Кто у Бога просит
Да работать любит,
Тому невидимо
Господь посылает.
Посмотришь, один я —
Батрак и хозяин;
А живу чем хуже
Людей семьянистых?
Лиха беда, в землю
Кормилицу ржицу
Мужичку закинуть;
А там Бог уродит,
Микола подсобит
Собрать хлебец с поля;
Так его достанет
Год семью пробавить,
Посбыть подать с шеи
И нужды поправить,
И лишней копейкой
Божий праздник встретить.
Где этот религиозный взгляд на труд с молитвой при труде, надежда на то, что Бог благословит плоды труда?
С тихою молитвой
Я вспашу, посею;
Уроди мне, Боже,
Хлеб – мое богатство!
И как хорошо было это счастье трудового урожая, созревшего «в колыбели святой трудовой пашеньки», что за радость смотреть:
На гумнах, везде,
Как князья, скирды
Широко сидят,
Подняв головы.
Выйдет солнышко —
Жатьба кончена:
Холодней оно
Пошло к осени,
Но жарка свеча
Поселянина
Пред иконою
Божьей Матери.
Скромный человек, несущий терпеливо свою долю, вовсе не отрекается от надежды на иную, лучшую, жизнь, а только переносит свою надежду далече, в загробное существование. Он трудится скромным тяжелым трудом, потому что помнит заповедь, данную человеку Богом при изгнании из рая праотца: «В поте лица твоего будешь есть хлеб твой», и он трудится с радостью и с убеждением, а не с огорчением и ненавистью к труду, как другие.
Признак скромной души есть известная тайна жизни.
Присматриваясь к людям иного склада, к людям мелкого душевного миросозерцания, можно заметить, что они большей частью очень шумны в изъявлениях своих глубоких чувств, которые в них гаснут так же скоро, как и вспыхнули. Чувство сильное обыкновенно молчаливо, стыдливо.
Много десятков лет назад в Москву приехал один виртуоз музыкант и пользовался большим успехом. Он был приглашен играть в одном высокопоставленном доме. Все были в восторге от его игры и, окружив его, шумно изъявляли ему свое одобрение. Одна только из слушательниц, ослепительная красавица, столь же выдававшаяся внешностью своей, сколько глубокими душевными качествами, не встала с места, не сказала ему ни слова. Но все ее существо было переполнено восторгом и рвалось к волшебнику, извлекшему из рояля эти звуки. Этот восторг был началом любви на всю жизнь. Несмотря на желание родных, ожидавших для нее блестящего замужества, она вышла замуж за этого музыканта, причем влюбленным потребовалось покровительство императора Николая Павловича. Музыкант скоро заболел неизлечимой болезнью, она ходила за ним несколько лет и осталась вдовой, счастливая этими недолгими годами своего высокого счастья.
То же самое и в жизни духовной.
Некоторые люди любят шумно говорить о своих духовных восторгах, о высоких минутах, которые дает им молитва; человек более глубокого склада обо всем этом молчит.
Есть люди высочайшей религиозности, которых вы с виду сочтете совсем равнодушными, до такой степени они умеют скрывать свою духовную жизнь.
Особым умением в этом отношении отличаются так называемые Христа ради юродивые, в жизни которых все не что иное, как великая тайна души с Богом.
Истинные Христа ради юродивые – это такие люди, которых глубоко поразила жертва, принесенная для спасения рода человеческого Христом, которые не могу и не хотят себе земного счастья на той земле, что принесла Христу только холодные ясли в пещере для Его рождения, а потом терния, муку и смерть.
Им мало тех страданий, которые посылает людям сама жизнь. Они ищут вольных страданий и вызывают своим странным видом и странными поступками осуждение и унижения. Не имея себе постоянного пристанища, скитаясь с места на место, ночь проводя в молитве на паперти церкви, прикидываясь среди людей бранчливыми и сердитыми, они полны великой нежности и заботы о людях, и в свои бессонные ночи они молятся о тех, за кого некому молиться. Устремляя свой прозорливый взор в дальние места вселенной, они внезапно приходят на помощь людям, с которыми никогда не встречались. Так, персидские купцы, по торговым делам приходившие в Москву, узнавали в московском юродивом Василии Блаженном того человека, который явился им, когда они гибли от бури на Каспийском море, и спас их.
Эти люди, гонимые, осуждаемые, тогда как сердце их горит чудной правдой и полно любви к людям, являются самыми яркими представителями скромности и тайны жизни христианской.
Как велики также те люди, которых мы считаем холодными и себялюбивыми и которые творят великое и тайное добро, содержа целые семьи, выводя на дорогу нуждающуюся молодежь, тайно воздвигая в дальних местах храмы.
К расположению христианской скромности близко примыкает добродетель терпения обид.
Человеческая природа склонна совсем к другому: она склонна скорей нанести другому обиду, насмеяться над человеком, чем самой принять незаслуженное оскорбление и перенести терпеливо это оскорбление.
Великие старцы учат, что несправедливые, незаслуженные обиды Господь посылает нам в наказание за наши грехи во искупление их. С нас, быть может, снимается великий и невольный грех, когда мы спокойно заставим себя вытерпеть обиду. Мудр в христианском смысле не обидчик и не тот обидимый, который старается отомстить обидчику, а кто спокойно понесет обиду и своим великодушием обезоружит обидчика, – он является победителем в борьбе великодуший.
Если нам придется терпеть несправедливую обиду и сердце будет сжиматься от острой боли незаслуженного страдания, вспомним тогда, в эту минуту, Того, Кто жестоко пострадал на земле, и крестоносный Страдалец нам воздаст за терпение.