У русской молодежи, при всех ее высоких качествах: быстрой воспламеняемости, негодовании перед всяким насилием, готовности идти на жертву за то дело, которое она считает нужным для человечества, – есть один недостаток, который можно назвать какой-то халатностью чувств.
На крепость привязанности иностранцев вы можете часто положиться больше, чем на крепость привязанности русского человека.
Мне известны случаи, когда молодые немцы, бывшие раньше в дружеских отношениях, больше в жизни так и не встретились, расставшись навсегда: один – профессор какого-нибудь университета в Германии, другой – пастор в Америке. Но эти люди, проведшие вместе только гимназические годы, разошедшиеся по разным университетам, потом вступившие врозь в жизнь, женившиеся, имевшие детей и дождавшиеся внучат, знают все друг о друге и не нарушают духовного единения: они ведут оживленную переписку.
В России вы редко встретите такое явление. Сплошь и рядом спросишь какого-нибудь молодого человека о его студенческом товарище, с которым он жил в одной комнате, делил в течение нескольких лет горе и радость, делил скудный кусок хлеба. По окончании университета, года через два, друг о друге они не знают, жив ли товарищ и где он находится. И это не по равнодушию, так как ведь при случайной встрече они бросятся друг к другу в объятия и будут друг другу сочувствовать. Это именно какая-то небрежность и лень, которая мешает человеку вовремя написать письмо, которая вообще глубоко изъела русскую жизнь и так мешает проявлениям русской несомненной и высокой сердечности.
Вообще, с ранних лет надо постоянно подтягиваться, делать не то, что хочется, а то, что должно, наметить себе линию поведения на всю жизнь, составить себе незыблемые принципы и по ним действовать.
Человек с сильной волей действует всегда по раннее обдуманному плану, а не по внезапным порывам. Одна французская пословица говорит, что сильный человек «делает не то, что хочет, а то, что хотел». Наши поступки должны быть обдуманы в спокойном состоянии, неспеша, строго взвешены, и все вместе слагаться в одну стройную и светлую систему жизни.
Особенное попечение надо иметь в молодости к тому, чтобы выработать в себе высокие правила чести.
Честь – это какое-то неизъяснимое благоухание благородного человека, проявление высших сторон духа, нечто возвышающееся над самой добродетелью.
Никого не обижать – это одно, а вступаться с опасностью для жизни или с готовностью нести за это крупные жертвы – это поступок чести.
Держать себя в толпе, никого не беспокоя, не проталкиваясь вперед между женщин и детей – это одно; а взять в той же толпе под свое покровительство слабое существо, оберечь в толкотне женщину или ребенка – это поступок чести.
Ни над кем не издеваться, быть со всеми вежливым – это одно. А обличить и высмеять человека, смеющегося над другими, протянуть руку тому, на кого, без всякой с его стороны вины, смотрят презрительно, – это поступок чести.
Не отказать человеку, который к нам пришел со своей нуждой и просил помочь ему, – это одно. Подметить человеческую нужду, скрывающуюся, пугливо сторонящуюся людской помощи, и придумать такой способ выручить человека, который был бы для него не оскорбителен, – это поступок чести.
Есть такие избранные люди и друзья Божии, которые каким-то внутренним внушением постигают, где они нужны, где требуется их защита, денежная помощь, нравственная поддержка, ободрение, и которые спешат туда.
Лучше всего помогать по первому движению сердца. И, бросаясь на это, люди воплотят в себе завет поэта:
Где горе слышится,
Где тяжко дышится —
Будь первый там…
. . . . . . . . . . .
В пору молодости должна выработаться в человеке та идея, которой он посвятит впоследствии свою жизнь и без которой жизнь так бесцветна, пуста и ничтожна.
Помимо личной своей жизни, помимо тех привязанностей, которыми человек живет и которые питают его душу, у человека должно быть какое-нибудь любимое дело, какая-нибудь цель в жизни, чтобы эта жизнь была не бесплодной, чтобы оставить по себе какой-нибудь след.
Даже ничтожные, невысокие цели все же скрашивают жизнь.
Один не старый еще, богатый человек, страстно любивший изящные вещи и собиравший старинный драгоценный фарфор, красивую бронзу и портреты, говорил: «Вот если я останусь одиноким и умрут все мои близкие – все же мои собрания будут поддерживать во мне интерес к жизни».
Как же высок должен быть этот интерес в тех людях, которые наметили себе цель высокую, благую, прекрасную и к этой цели идут, несмотря ни на какие препятствия, десятилетиями пробираясь к этой цели, причем всякое препятствие только удваивает их энергию.
Вот, например, человек задался целью оставить после себя воздвигнутый на свои трудовые деньги храм. Всякое утро, просыпаясь, он вспоминает с радостью о тех новых деньгах, которые, благодаря его изворотливости и экономии, его самоотверженности, прибавились за вчерашний день к ранее скопленному капиталу, и прикидывает в голове, чем можно пополнить этот капитал сегодня. Та напряженная, улучшенная работа, которую он для этой цели исполняет, не утомляет и не ослабляет его, а дает ему много отрады, и во всякую минуту своего труда он с теплым чувством думает одно: «Для Тебя, Господи».
Что переживет он, когда достигнет своей цели, когда будет заложен наконец святой храм, станут вырастать из земли стены нового святилища, вознося каждым кирпичом своим к Творцу миров всякую каплю трудового пота, всякую минуту жизненного труда этого Божьего работника!..
Или кто-нибудь замыслит основать какое-нибудь благотворительное учреждение, по тому роду помощи, который его больше всего привлекает. Кто основывает больницы для какого-нибудь специального недуга, от которого умер близкий ему человек. Кто, вспоминая свое бедное детство, став обеспеченным, мечтает о приюте для бедных детей. Кто устраивает общежитие для бедных воспитанников того учебного заведения, которое сам проходил. Кто копит для стипендии, чтобы увековечить имя близкого человека. Все это одинаково высокие и благие дела, льющие тихий свет в душу такого работника, дающие высокий смысл его жизни.
Одна идея – имеем мы или нет возможность, силы или характер стремиться к какому-нибудь определенному большому делу, – одна идея должна вдохновлять нас, определять самые наши поступки и вести нас к Богу.
Это идея служения людям, ежечасного, постоянного, неослабного. Во всяком человеке, с которым мы встречаемся на жизненном пути, – сильном и слабом, мудром и глупом, – должны мы видеть того Христа, Который, указывая нам на этого человека, говорит: «Вот твой брат! И Я жду от тебя по отношению к нему братских поступков».
И этой идее братской любви мы должны быть верны до конца, до готовности за нее умереть.
Юность имеет в себе какое-то невыразимое обаяние…
Что за великолепная пора! Голова полна обширными планами, сердце – радужными надеждами. Всем хочется верить и всех хочется обнять, всем услужить. Жизнь не принесла еще разочарования в собственных силах; жизнь успела нарушить лишь небольшое число иллюзий.
Счастлив тот человек, который прожил молодость по-молодому, который волновался высокими чувствами, отзывался на все прекрасное, поклонялся лишь достойному и смело убивал в себе движения тех позорных страстей, которые так часто омрачают светлый, прекрасный лик юности.
Но как жалко смотреть на людей, часто недурных, которые могли бы жить иначе, а вместо того представляют собой гнездилище страстей, и в этих страстях так изживают все свои душевные силы, что становятся молодыми стариками. Не правда ли, как отвратительно это явление – люди, утратившие святой пыл, ум которых ничем не волнуется, уста которых сквозь зубы цедят пустые и пошлые слова и насмешливые замечания, люди, которые в расслабленном рано теле носят ограниченную душу.
И наоборот, как отрадно видеть человека, который в старости юн, который не только сохранил, но сильнее разжег в себе этот огонь, каким пылает юность.
Сопоставьте какого-нибудь большого подвижника, который горит перед Богом ярким светочем, в котором теплится все шире и шире огонь любви к людям, которому жизнь тесна для всего добра, исходящего от души его, и света, разливаемого вокруг себя, эти его молодые глаза на изможденном лице – и поставьте рядом изжившего душу, рассеявшего на ветер телесные силы, ничем не интересующегося, все изведавшего и всем пресытившегося, не имеющего за душой ни одной светлой мысли, ни одного благородного порыва молодого франта, – и ответьте, где юный и где старик.
Мне пришлось видеть, за несколько месяцев до его кончины, великого Оптинского старца Амвросия. Он изнемогал. Слова еле срывались с уст. Чувствовалось, что жив он каким-то непостижимым чудом. И этот восьмидесятилетний отходящий старик, ослабевший до последнего предела сил человеческих, терпевший свою жесточайшую неисцелимую болезнь, от которой он то дрожал холодом, то его палило огнем, так что часто приходилось с него по нескольку раз в час снимать белье, – этот отходящий подвижник сиял такой духовной торжествующей юностью…
Мы плачем, скорбим и жалуемся, когда видим дорогих нам людей, которые светили нам своей лучезарной юностью и потом – так что мы этого не замечали – опускались, старились и дошли до немощи и ослабления, физического и внутреннего.
Но пусть в этой скорби поддержит нас одна великая надежда: в Вечном Царстве мы увидим людей в лучшей их поре, мы увидим их в том расцвете, который затоптала, смяла и исказила земля.
И вот молодость отпировала свой шумный пир и наступили зрелые годы.
Для большинства людей незаметен этот переход от юности к молодости, от молодости к годам зрелым и от них – к началу старости.
Часто человек чувствует и мыслит себя еще студентом. Большинство знакомых зовут его уменьшительным именем, а в его волосах проглядывает предательская седина.
Есть люди, глубоко скорбящие об этой самой изменчивости, люди, которые бы хотели никогда не изменяться, застыть в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет, и чтобы вся жизнь была вокруг них неизменяема, чтобы остались живыми и нестареющими окружающие их люди, и те же в городах неизменяемы были дома, и те же их отношения к людям.