Многие нейрофизиологи на такое лишь морщатся. Ведь мозг, как подчеркивал Стивен Пинкер, – не «ком глины, обмятый жизненным опытом». Нейронные связи немного меняются, когда мы узнаем что-то новое или чему-то учимся, но фундаментальная когнитивная архитектура остается прежней. И где данные, что использование интернета подвергает мозг «реорганизации»? Единственное подходящее исследование, которое смог привести в пример Карр, провел в 2008 году Гэри Смолл, профессор психиатрии в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Смолл привлек к исследованию десяток опытных веб-серферов и десяток новичков и сканировал их мозг, когда они что-то искали в гугле. И верно: закономерности «выстреливания» нейронов у этих групп оказались разные. У опытных веб-серферов мозговая деятельность регистрировалась в более обширных областях, в частности, они активно задействовали дорсолатеральную префронтальную кору, область мозга, ассоциируемую с решением задач и сложным выбором. Напротив, у новичков эта область была в целом спокойной.
Но разве «шире» значит «хуже»? Казалось бы, наоборот. Как признает Карр, «хорошая новость состоит в том, что веб-серфинг, приводящий в действие множество мозговых функций, может помочь старым людям сохранить ясность ума». К тому же изменения мозга, вызванные веб-серфингом, похоже, никак не влияют на навыки чтения. Когда исследователи предлагали испытуемым читать сплошные тексты, между компьютерными ветеранами и новичками не было никакой разницы. А насколько масштабной может быть предполагаемая реорганизация? Когда исследователи из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе попросили новичков час в день посвящать поискам в Сети, закономерности их мозговой деятельности стали такими же, как у ветеранов, всего за пять дней. «Всего пять часов в Интернете – и мозг новичков уже работает иначе», – заключает Смолл. Однако что характерно, чем быстрее достигнуты изменения мозга, тем быстрее все возвращается в прежнее состояние. Если, например, человеку с нормальным зрением завязать глаза, через неделю зрительные центры у него в мозге в большой степени замещаются тактильными центрами (это выявлено в ходе экспериментов по изучению шрифта Брайля). Но как только повязку снимают, достаточно одного дня, чтобы мозговые функции полностью восстановились.
Если веб-серфинг стимулирует участки мозга, отвечающие за решение задач и сложный выбор, как показало исследование Гэри Смолла, имеем ли мы право с любезного разрешения Карра заключить, что гугл делает нас умнее? Это зависит от того, что мы понимаем под словом «умнее». Психологи различают два основных типа интеллекта. «Жидкий» интеллект – это способность решать абстрактные задачи вроде логических головоломок. «Кристаллический» интеллект – это запас сведений о мире, в том числе выученные короткие пути, позволяющие делать выводы о нем (нетрудно догадаться, что жидкий интеллект с возрастом слабеет, а кристаллический в целом растет до определенного момента).
Есть достаточно данных, что компьютеры способствуют развитию жидкого интеллекта. Играли ли вы когда-нибудь в компьютерные игры? Стоит попробовать. Геймеры умеют удерживать внимание на нескольких вещах одновременно лучше, чем те, кто не играет в компьютерные игры, и к тому же лучше отсеивают нерелевантные факторы при решении задачи. Доказано, что очень маленькие дети, обучавшиеся при помощи компьютерных игр, лучше управляют вниманием и по некоторым тестам на IQ значительно опережают нетренированных сверстников. Улучшение видно даже на ЭЭГ: у четырехлетних детей, натренированных на компьютерных играх, паттерны мозговой деятельности в участках, отвечающих за управление вниманием, соответствуют норме для шести лет.
Карр признает, что компьютерные игры и в самом деле улучшают некоторые когнитивные навыки. Однако он настаивает, что эти навыки, «как правило, задействуют низшие, относительно примитивные ментальные функции». Те, кто не знаком с компьютерными играми, сочтут это правдоподобным, однако в книге Стивена Джонсона «Все вредное полезно для здоровья» (Johnson, S., Everything Bad Is Good for You) обрисована совсем иная картина. По мысли Джонсона, сложные компьютерные игры (в отличие от простеньких игр минувших десятилетий вроде «Пакмана») конструируют богатые воображаемые миры со своими скрытыми законами. Чтобы прокладывать маршруты в таких мирах, игрок должен постоянно выдвигать и проверять гипотезы об их внутренней логике. Едва ли можно считать это способом убить время, обедняющим мышление. «Чтобы пройти среднюю компьютерную игру, нужно часов сорок, – замечает Джонсон, – причем по мере развития игры сложность целей и задач неуклонно растет».
Но, может быть, компьютеры улучшают только жидкий интеллект, зато вредят кристаллическому – то есть приобретению знаний? Похоже, это последняя твердыня Карра. «Сеть делает нас умнее, – пишет он, – только если определять ум по стандартам самой Сети. Если взять более широкое, более традиционное представление об интеллекте, то есть задуматься о глубине нашей мысли, а не просто о ее скорости, мы неизбежно придем к другому, значительно более мрачному выводу». Чем же «кипучий» мозг пользователя компьютера хуже «спокойного» разума читателя книги? Тем, предполагает Карр, что кипучий – значит перегруженный. Наша способность приобретать знания зависит от поступления сведений из «рабочей памяти», чернового блокнота сознания, в долгосрочную память. Рабочая память хранит все то, что мы осознаем в данный момент; по оценкам, она способна удерживать не более четырех пунктов информации за раз, и если их не освежать, они быстро исчезают. То есть рабочая память – это узкое горлышко процесса обучения, или, если воспользоваться образом Карра, «наперсток», при помощи которого мы должны наполнить «ванну» своей долгосрочной памяти. Книга обеспечивает «непрерывную струйку» информации, которую при постоянной сосредоточенности мы способны перенести в ванну с помощью наперстка, почти ничего не расплескав. Но в Сети, пишет Карр, «мы сталкиваемся со множеством кранов, из которых информация так и хлещет. Наш маленький наперсток переполняется, пока мы бегаем от крана к крану», а в итоге мы получаем лишь «мешанину капель из разных кранов, а не постоянную непрерывную струю из одного источника».
Весьма соблазнительная модель, однако эмпирические подтверждения вывода Карра немногочисленны и неоднозначны. Начнем с того, что есть данные, что веб-серфинг увеличивает объем рабочей памяти. И хотя некоторые исследования и в самом деле показывают, что «гипертексты» труднее запоминать – например, в ходе одного канадского исследования, проведенного в 2001 году, испытуемые, читавшие версию рассказа Элизабет Боуэн «Демон-любовник», снабженную множеством гиперссылок, потратили на чтение больше времени и чаще жаловались, что им было трудно уследить за сюжетом, чем те, кто читал старый добрый «линейный» текст, однако повторить этот результат не удалось. Нет исследований, которые показывали бы, что интернет подрывает способность узнавать что-то из книги, хотя у многих из нас возникает такое ощущение: один врач-блогер, которого цитирует Карр, сокрушается, что «больше не может читать “Войну и мир”».
Однако так называемые диджираторы – литераторы, разбирающиеся в компьютерном мире, – лишь отмахиваются от подобных заявлений. «Никто не читает “Войну и мир”, – писал Клэй Ширки, исследователь цифровых СМИ из Нью-Йоркского университета. – Книга слишком длинна и недостаточно интересна». Читающая публика все чаще полагает, что «священный труд Толстого на самом деле не настолько ценен, чтобы тратить время на его изучение». (Вуди Аллен эту проблему решил – прошел курсы скорочтения и прочитал «Войну и мир» в один присест. «Там было что-то про Россию», – заметил он впоследствии.) Длинные толстые романы мы читали только потому, что до появления Интернета жили в условиях дефицита информации. Теперь наши «циклы удовольствия» подключены к Сети, как заметил литературный критик Сэм Андерсон в своей статье 2009 года «Почему отвлекаться полезно», опубликованной в журнале New York с анонсом на обложке (Anderson, S., In Defense of Distraction). «Поздно возвращаться в спокойные времена», – провозгласил он.
Подобный эпатаж со стороны интеллектуалов огорчает Карра, поскольку, по его мнению, дает обычному человеку возможность убедить себя, будто веб-серфинг – достойная и даже лучшая замена углубленному чтению и другим разновидностям спокойных сосредоточенных размышлений. Однако Карр не преуспевает в том, чтобы разубедить нас. Ему не удается доказать, что компьютер делает нас глупее. Но, может быть, он сумеет внушить нам мысль, что компьютер делает нас несчастными?
Предположим, мы как преданные поклонники Аристотеля приравняем счастье к процветанию. Одна из моделей процветания – пасторальный идеал безмятежной созерцательной жизни. Карр утверждает, что «задумчивая тишина, свойственная углубленному чтению» воплощает этот идеал, и дает нам краткую историю чтения от изобретения рукописных книг до революции Гутенберга, после чего показывает, как эта революция породила «интеллектуальную этику» – набор нормативных утверждений о работе человеческого разума. «Чтобы читать книгу, человек нуждался в достаточно неестественном для него процессе мышления, требовавшем постоянного и непрерывного внимания к одному-единственному статичному объекту», – пишет он. Когда письменная культура сменила устную, цепочки рассуждений стали длиннее и сложнее, но при этом и понятнее. Новомодный обычай читать про себя, молча, привел к возникновению культуры библиотек, а уединенные кельи и монастыри стали достоянием истории и сменились огромными читальными залами. А миниатюризация книги, которую подхлестнуло создание карманного формата ин-октаво, введенного в обращение в 1501 году итальянским издателем Альдом Мануцием, вывело чтение за пределы библиотек в повседневную жизнь. «По мере того как наши предки приучали свой мозг к дисциплине, заставлявшей их следить за повествованием или аргументацией на протяжении нескольких страниц подряд, их мышление стало более созерцательным, рефлективным и творческим», – пишет Карр.