[44] был великий шутник. Каждый раз ровно в час дня он прерывал работу. Вместе со своим научным ассистентом Региной Беккер-Шмидт он разыгрывал ритуальный спектакль. Шоу называлось: выступление маски бродяги. Адорно стоял у окна и наблюдал за своими коллегами, которые шли мимо его кабинета. Когда в поле его зрения попадал кто-нибудь из коллег, по мнению философа, совершивший несусветную глупость, в окне появлялась маска бродяги и начинала изображать, как она пожирает беднягу.
В 1821 году Уильям Хэзлитт написал эссе «Дневник путешествий».
Зимой 1789 года он — семилетний мальчик — прошел пешком десять английских миль из Вена в Шрюсбери, чтобы послушать проповедь Самюэля Кольриджа, который выступал перед новой паствой. Встреча с Кольриджем произвела на юного Хэзлитта неизгладимое впечатление. Впрочем, после многих лет дружбы юношеское поклонение преобразилось в шутливое и доброжелательное противостояние: рассказывая о своем друге, Хэзлитт зачастую не мог избежать саркастических ремарок: «Губы у него полные, чувственные и открытые, подбородок добродушный и круглый, зато нос — самая выразительная часть лица и показатель воли — маленький, непримечательный, ну просто никакой, словно его стерли».
Хэзлитт также комментировал походку Кольриджа. По его словам, она свидетельствовала о непостоянстве его политической ориентации и восторженном характере. Хэзлитт всю свою жизнь был радикалом и бунтарем. А Кольридж, напротив, тяготел к консервативному мировоззрению, в нем превалировали нерешительность и смирение: «Гуляя с ним, — вспоминал Хэзлитт, — я заметил, что он все время переходит с одной стороны дороги на другую. Такая схема передвижения показалась мне оригинальной, но я не стал бы объяснять ее недостатком целеустремленности или неспособностью отстаивать свои принципы. Просто мне кажется, он не в состоянии двигаться вперед».
И все-таки, несмотря на политические разногласия, Хэзлитт и Кольридж оставались друзьями. В эссе «Моя первая встреча с поэтами», написанном через 25 лет после знакомства с Вордсвортом и Кольриджем, Хэзлитт рассказывает, как поэты научили его мыслить и видеть, писать и наслаждаться прогулками: «Кольридж рассказывал мне, что чаще всего он сочиняет стихи, гуляя по лесным тропинкам, натыкаясь на острые ветки, а Вордсворт всегда вдохновлялся, гуляя по дорожкам, усыпанным гравием, или по местности, где свободный полет стихов не встречал никаких препятствий в природе».
Поэты сочиняли, гуляя от усадьбы к усадьбе — и по бездорожью, и по тропинкам. Нередко Хэзлитт брал в свои пешие походы книги Руссо. Он писал свои заметки, эссе, и стал основоположником особого литературного жанра: книги странствий. В числе его последователей оказались Роберт Льюис Стивенсон[45], автор «Прогулок», Лесли Стивен[46], создавший «Хвалу прогулкам», Джон Бэрроу[47], написавший «Эйфорию странствий», Стивен Грэхем с его «Благородным искусством путешествий». Американец Генри Дэвид Торо[48] заметил в «Дневниках»: «Если вы готовы оставить отца и мать, брата и сестру, жену, детей, друзей и никогда их больше не видеть, если вы заплатили долги и написали завещание, привели в порядок дела и стали свободны — отправляйтесь в путешествие».
Осенью 1855 года Уолт Уитмен в трех разных изданиях опубликовал три восторженные рецензии на собственную книгу «Листья травы». Уитмен писал об Уитмене: «Отважное дитя народа! Никаких подражаний, никакого плагиата, просто символ и язык Америки!»
Через несколько месяцев Уитмена посетил Генри Дэвид Торо, который приехал из Бостона в Бруклин, чтобы познакомиться с «дикарем». Он удивился, встретив любезного и хорошо одетого конторщика: «После личной встречи с ним, — вспоминал Торо, — я уже не сомневался: он великий первобытный поэт».
В то время Уитмен служил агентом по продаже недвижимости. Сборнику стихов он предпослал свой портрет — на нем он в рабочем комбинезоне, сорочка застегнута у горла, шляпа наискосок. Вылитый бродяга!
Самым долгим путешествием Уитмена стала поездка из Бруклина в Новый Орлеан. Обычно друзья описывали его как человека с неизменными привычками и типичного домоседа. Он редко прерывал свои обычные занятия и мало с кем общался. А с фотографии на нас смотрит поэт, скиталец, автор самого впечатляющего и драматичного из всех стихотворений, посвященных путешествиям, — «Песни большой дороги»:
Пешком, с легким сердцем, выхожу
на большую дорогу,
Я здоров и свободен, весь мир предо мною,
Эта длинная бурая тропа ведет меня,
куда я хочу.
Отныне я не требую счастья,
я сам свое счастье,
Отныне я больше не хнычу,
ничего не оставляю на завтра
и ни в чем не знаю нужды,
Болезни, попреки, придирки и книги
оставлены дома,
Сильный и радостный, я шагаю
по большой дороге вперед[49].
«После обеда, а точнее около половины пятого вечера, мы отправляемся к Райдейлу, за почтой. Холодный ледяной ливень, снег почти не тает. Мы останавливаемся в доме семьи Паркс, чтобы разузнать, нет ли у них соломенных стелек для Уильяма. Юная мать сидела у огня с младшеньким на руках, а мы говорили о заболевшем почтальоне и нашем походе в Хейвс.
Вилли рассказал о трех странниках, отправившихся в путь в темноте. Они взяли с собой фонарь, но на озере он погас, и все погибли. Вилли видел их пиджаки, которые сушились на веревке в Паттердейле, за день до похорон.
Насквозь промокшие и подавленные мыслью, что придется плестись до самого Райдейла, мы побрели дальше по холодным и размякшим от дождя дорогам. Но, еще не дойдя до берега, недалеко от озера мы встретили нашего больного согнутого друга-почтальона с деревянным ранцем на спине.
— Куда путь держите? — поинтересовался он.
— В Райдейл, за почтой.
— У меня есть два письма для вас.
Открываем его ящик и видим: там действительно письма.
Мы еле держались на ногах и были безмерно благодарны ему за то, что нам не пришлось идти дальше.
А он, бедняга, с трудом поплелся с нами домой, с письмами, но скоро сильно отстал от нас.
Вспоминая о нем, я невольно сравниваю его участь с нашей. Каждое утро он пускается в путь и после тяжелого дня возвращается домой, он принимает свой удел вполне философски, хотя и устает до изнеможения. Он ужинает, не испытывая радости, ему ничего не хочется, только плюхнуться в постель. И при этом он не ропщет на судьбу».
Так писала Дороти Вордсворт в своем дневнике, эта запись датирована: «утро понедельника, 8 февраля 1802 года».
И далее она пишет, что одно дело — ходить по необходимости, как почтальон, который каждый день носит письма на спине, и совсем другое — отправляться в путь по доброй воле, наслаждаясь природой и красотой.
Именно так бродил Вордсворт по Озерному краю, нередко с братом и сестрой. Речь идет прежде всего об Уильяме Вордсворте и его сестре Дороти. В их стихах, эссе, дневниках и письмах прогулки обрели романтический ореол. Прогулки стали насущной необходимостью. Обычно человек ходит пешком по долгу службы или потому, что слишком беден, чтобы нанять лошадь или экипаж. Пешие прогулки нередко заканчиваются грабежом и другими преступлениями, на которые толкают людей социальные унижения и бедность. По дорогам бродят нищие, безработные, музыканты и простой торговый люд, бездомные и пилигримы, для них странствия далеки от идиллии и не наводят на мысль о свободе или искусстве познания мира.
Вордсворт, его брат и сестра не понаслышке знали, что такое бедность, и относились к ней серьезно. Уильям был мятежник и радикал, писавший о социальной несправедливости, о классовых различиях, он с сочувствием изображал в своих произведениях судьбы бедняков.
Летом 1790 года, когда он со своим другом Робертом Джонсом совершал долгие пешие походы по Европе, они стали свидетелями французской революции, которой Уильям откровенно симпатизировал. Он даже намеревался стать бродягой и провести остаток жизни в путешествиях, но передумал. Позднее, когда он наконец обрел дом и стал знаменит, он все равно так и не смог избавиться от страха бедности.
Вирджиния Вульф писала о его сестре, Дороти Вордсворт: «Дороти смотрела в окно на прохожих и видела то рослую нищенку с малышом на спине, то старого солдата, то ландо с дворянским гербом и дамами. Проезжавшие мимо богачи и знать интересовали ее не больше, чем кафедральные соборы и картинные галереи. Зато она всегда живо интересовалась нищими. Она останавливала их, чтобы расспросить о здоровье, откуда они, что видели в пути, сколько у них детей? Она исследовала жизнь бедняков, словно они хранили какие-то неведомые ей тайны».
Дневники Дороти Вордсворт входят в круг великих произведений английской литературы. Она изучала язык так же дотошно, как бедность и природу, ее манера повествования детализирована, ее наблюдения точны и проницательны. Ее можно назвать одной из лучших писательниц своего времени. Того самого времени, когда тон в английской литературе задавали ее друзья — Кольридж, Хэзлитт, де Куинси[50] и ее брат Уильям Вордсворт.
Со временем складывается впечатление, что Хэзлитт не ошибся в своих оценках Кольриджа. Не только походка свидетельствовала о его непостоянстве, сами его произведения кажутся не слишком искренними, за исключением нескольких стихотворений, да и вообще у него иной масштаб, чем у Уильяма и Дороти Вордсвортов.
Вирджиния Вульф писала о них: «В пути они чувствовали себя неуверенно и не знали, где найдут приют, они лишь знали, что впереди — водопад. И в конце концов Кольридж не выдержал. Он болел суставным ревматизмом, а ирландская двуколка не защищала от капризов погоды. Его спутники большей частью молчали, углубленные в себя. И Кольридж покинул их. Однако Уильям и Дороти отправились дальше. Они выглядели как настоящие бродяги. Лицо у Дороти было загорелое и темное, как у цыганки. Одежды изношены, походка стремительная и несколько нескладная. Но она была неутомима, острое зрение никогда не изменяло ей,