Засесть в баре — все равно что отправиться в путешествие. А выпивать — все равно что путешествовать, не слезая со стула.
«Тьма — это город, свет — это путь», — писал Дилан Томас[1].
Очутившись в темноте, я нахожу свое излюбленное место в баре и заказываю пиво.
Первая кружка пива хороша на вкус. Вторая — самая вкусная. Третья лучше первой, а четвертая просто превосходна, пятая тоже, остальные уже лишены всякого вкуса, просто пьешь, чтобы пить, и пьянеешь. Чувство приятного легкого опьянения. Не такое тяжелое, как от вина или водки. Мы просидим здесь долго. Сидеть и выпивать весь вечер, до самой ночи — это особое искусство: сиди себе и пей, пока ты еще в состоянии двигаться.
Так и путешествуешь, легко и непринужденно, главное — прочь от самого себя.
Только представь себе: ты приговорен всю жизнь провести с самим собой. Ты можешь обрести новую любовь, ты можешь покинуть семью и друзей, найти новые города и новые места, ты можешь продать все, чем владеешь и отделаться от всего, что тебе в тягость, но ты не сможешь никогда, покуда ты жив, расстаться с самим собой.
Случается, ты говоришь самому себе: ты невыносим. Случается, тебя так и тянет в пропасть. Погибнуть. Ты пьешь и расслабляешься, ты тонешь. Ты изо всех сил стремишься ко дну. Ты на пути к гибели, и самое привлекательное в этой акции саморазрушения — то, что тебе это нравится.
Кстати, моя склонность к спиртному объясняется очень просто. Алкоголь веселит меня. Я люблю этот бар. Я чувствую себя здесь как дома. Мне хорошо в этом баре. Бар — подходящее место, раз здесь можно выпивать. Бар — это отклонение от нормы.
Сегодня вторник — самый лучший вечер. Народу битком, а я это люблю. Здесь царит полное единодушие, я попадаю в низшие слои общества, а проще говоря, в пьяную компанию. Стрелки часов уже перешагнули за полночь, так что сейчас — уже не вторник и не среда, а самое время пить.
Самое время, когда можно раствориться, здесь, в кругу твоих друзей, и твоей новой семьи, и всех тех, кого ты не знаешь. Ты сидишь в баре и напиваешься. Ты бросаешься в толпу, никем не замеченный, опускаешься на дно и исчезаешь.
Я мечтаю исчезнуть. Пропасть. Выйти однажды за дверь — и уже никогда не вернуться.
Я мечтаю стать другим. Покинуть друзей и семью, покинуть самого себя и стать другим. Разорвать все оковы, оставить дом и привычки, потерять собственность и покой, забыть о перспективах на будущее и амбициях, чтобы стать чужим.
Отпустить бороду и отрастить длинные волосы, никому не показываться на глаза, купить очки и поношенную одежду, стоптанную обувь, ходить с опухшим лицом и грязными руками, наблюдать, как твое привычное окружение, твои родные и старые знакомые ведут себя, когда ты исчез.
Мечтаю перевоплотиться.
Однажды утром ты проснешься и обнаружишь рядом с собой в постели ту, чье лицо тебе незнакомо. Она произносит твое имя, и оно звучит как откровение. Ты вылезаешь из постели, ходишь по комнате и не находишь выключателя, который должен здесь быть, ночного столика нет, стены изменились, потолок стал ниже, и приоткрытая дверь теперь расположена налево от кровати, а не направо, как обычно.
А где же окно? Оно выходит во двор, и там ты видишь то, чего раньше никогда не видел, но ты все-таки узнаешь этот пейзаж, возможно, знакомый по снам или прежней жизни.
То ли это пейзаж из той жизни, о которой ты мечтал? То самое место, которое ты искал? И вот теперь ты здесь, ты стоишь у окна и озираешься. И на мгновение ты счастлив. Ты забыл, кто ты и откуда.
Или это раздвоение мечты? Сущий кошмар. Ты стоишь на углу улицы, а на противоположной стороне видишь того, кого больше всего боишься. Ты видишь самого себя.
И ты следуешь за ним, ты видишь, что он идет той же дорогой, до боли тебе знакомой. Он держит путь домой, и это — твой путь и твой дом. На его почтовом ящике — твое имя. Он читает твои письма. Он досконально воспроизводит твои привычки. Он занял твое место, это уж точно. Что же теперь делать? Что ты намерен предпринять? Ты хочешь исчезнуть, но тебя может кто-то заменить, вернее, тебя уже заменили, и только теперь ты с болью осознаешь, насколько ты привязан к самому себе и всему тому, что тебе принадлежит.
Или это изнанка мечты, черное зеркало, ты погружаешься в темноту и хочешь умереть.
С какой стати ты явился сюда? Ты делаешь шаг вперед — к кровати или к окну, ты хочешь выброситься туда, на улицу, это будет страшный конец. Или ты ляжешь в постель и наглотаешься таблеток? Тебе ведь хочется этого? Откуда ты пришел сюда? Какие-то голоса кричат внутри тебя, и всем нутром, и всеми органами и частями тела — головой, ушами, грудью, желудком, — ты понимаешь: не надо этого делать! Но ты подходишь к окну и смотришь вниз, на улицу. Горят фонари, уже ночь. На тебе — твоя лучшая одежда, сорочка поглажена, волосы причесаны, лицо выбрито, словно ты готов отправиться в свое последнее путешествие.
Но как же я устал от путешествий. И от дома я тоже устал, я устал от всего. Как же я сюда попал, к окну или в постель, и как это я решил одним махом покончить со всем? Я не хочу, чтобы меня обнаружили на улице, распластанного и окровавленного. Поэтому я выбираю постель, подхожу к кровати и ложусь, и все во мне кричит: не делай этого!
Мечтаю прекратить свое существование, возродиться в новом облике, но не как жук и не как цветок, не как нечто более возвышенное или низменное, не как никто. Но как в библейской притче о Лазаре — воскреснуть и возродиться к новой жизни. Остаться узнаваемым для себя и других, но преобразиться. Стать новым человеком.
Это старая мечта. Она так же стара, как и само человечество, как усталость от самого факта собственного существования, от того, что ты все время вынужден быть самим собой. Ну уж нет, с меня хватит. Нет, я больше не могу. И эти фальшь и апатия, эта смертельная усталость, которые медленно, но верно поглощают тебя: я все видел, я все слышал, я сделал все.
Скука. Но не умиротворяющая, не убаюкивающая, а буйная, необузданная, пугающая скука. Ты взираешь на всепоглощающее пустое бессмысленное ничто.
Встать, умыться, посмотреть в зеркало, одеться, позавтракать и сесть за письменный стол. Каждодневный опыт: до изнеможения искать что-то новое — новое слово, новую фразу, новую книгу.
Играй для моей души,
воскреси в ней надежду и веру
И дай мне провидеть грядущее,
Даруй мне его предвкушенье и радость.
Все книги, искусство, религия, время,
земля ощутимо-твердая,
награда небес, страх ада — все исчезает;
Его безумные токи играют неудержимо —
и ответ им неудержим…
Так писал Уолт Уитмен[2].
Кстати, сегодня — вторник, девятое августа, без семнадцати девять утра, и это время вернется ко мне в следующий раз.
Что же я сделал тогда, в первый день? Я перестал писать. Четыре года я не писал. Я ездил по стране, переезжал с места на место, женился, у нас родился малыш, я попробовал завести небольшое хозяйство, но не выдержал.
Я не справился с женитьбой, я не смог жить в деревне, я не смог не писать. Я не справился с самим собой. Я не смог стать другим. Мне не хватало моей прошлой жизни. Я хотел остаться один. Я хотел писать книги. Я отгородился от мира. Я писал. Я хотел вернуться к своей прошлой жизни. Я жаждал вернуться к кипучей деятельности. К новым отношениям. Новым мечтам, новым путешествиям, новым деньгам, новым книгам. Новым крушениям. Только бы не к новой жизни. А как ты думаешь, разве это возможно — начать новую жизнь? Я не знаю. Сегодня все повторяется, это абсолютное ничто, и я не знаю, что мне делать.
Дорогая.
Сегодня я ухожу от тебя.
Оборвать все связи, прекратить все отношения.
Пентти Саарикоски[3] в «Письмах к жене» заметил: «Эта женщина мне очень нравилась. Мы жили вместе. Но я не выдержал. Меня раздражала ее медлительность. На улице она всегда отставала от меня на два метра. И она никогда не сердилась на меня».
А ты, ты ведь всегда сердилась на меня, мы всегда шли рядом, рука об руку, но мы никогда так и не смогли стать парой, разве не так?
Утро. Я выхожу и захлопываю за собой дверь. Куда же мне идти? Направо или налево? Проще всего дойти до гостиницы, никуда не сворачивая, но я отвергаю простой путь. Я хочу чего-нибудь другого, сложного и нового. Но чего же именно? Я хочу быть один. Я не хочу быть один. Именно об этом я размышляю в пути. Я сворачиваю направо, а не налево, к центру, как обычно. Я двигаюсь в противоположном от города направлении. Денег у меня немного. Я свободен. И мне уже не хватает тебя. Я иду не в том направлении, я могу, конечно, и повернуть, в любой момент вернуться, но я следую дальше. Скольким же я сказал «прощай»?
Голубые небеса, легкие облака, как строчные буквы, как прощальные письма, я пишу: идем.
Самое начало дня, становится тепло, дует легкий ветер, и я резко меняю свои планы. Мне хочется пива. Гостиница откроется через час. Это подходящее место. Уж кому как не мне знать свои привычки. Я не готов к сюрпризам. Я ухожу из города, иду по мосту, по направлению к Бергенхюс, через парк. Светит солнце.
Мне нравится запах свежескошенной травы, и я ощущаю прилив внезапной радости. Порыв ветра, деревья вытянулись в аллею, они следят за тем, чтобы парк сохранял свою форму, чтобы мир отстаивал свою точку зрения. Листва на деревьях меняет свой цвет, скоро осень. Лето уже на исходе, август. Но я не буду писать письмо, я исчезаю в тишине, не сказав ни единого слова, ничего не объясняя, да и что я могу объяснить.
Я люблю тебя.
Каменные ступеньки ведут к крепости, сбоку от стены маленький деревянный мост и тропинка, по ней я спускаюсь к Ню Сандвиксвей. За оградой — две бойцовые собаки, я чувствую, как во мне пробуждаются инстинкты, мне охота броситься к ним и вцепиться им в глотки, этим жутким тварям, генетически заряженным на убийство. Я ощущаю страх. Обоюдная ненависть — моя к ним и их ко мне, а я не выношу тех, кто ненавидит. Но когда я прохожу мимо собак, я в хорошем расположении духа и беспечно насвистываю. Я иду вдоль шоссе, здесь дорога делает довольно крутой поворот, так что я могу обернуться и увидеть город, который собираюсь покинуть.